Грэм Хэнкок - Ковчег завета

• Название: Ковчег завета
• Автор: Грэм Хэнкок
• Издательство: «Вече»
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5-7838-0436-3

Ковчег Завета, который древние израильтяне почитали как воплощение самого Господа, как знак его присутствия на земле и орудие его неизъяснимой воли — один из самых знаменитых и загадочных библейских артефактов. По преданию, в этом выложенном чистым золотом ларце хранились каменные скрижали, на которых перстом Бога были написаны десять заповедей. Только Моисей и царь Соломон, знавший «науки египетские», могли управлять ковчегом и при помощи него беседовать с Всевышним. В тайну ковчега пытались проникнуть многие. Она вдохновила охотников за сокровищами на организацию многочисленных экспедиций. Поисками древней реликвии занимались крестоносцы, тамплиеры, иезуиты, масоны, нацисты. И лишь английскому исследователю Грэму Хэнкоку, автору бестселлеров «Следы богов» и «Власть Талисмана», удалось обнаружить следы утраченного ковчега. На основе исторических документов и свидетельств, более поздних, нежели библейские тексты, Хэнкок установил, что на самом деле представлял собой ковчег Завета, а также куда он мог исчезнуть после смерти Соломона и где находится сейчас.

---

Во время часовой задержки вылета из аэропорта Асмэры и самого тридцатипятиминутного полета я завершил чтение исторической справки и лишний раз убедился в том, что посещение Аксума стоит того.

Древние исторические упоминания рисуют картину крупного многонационального городского центра. В 64 году н. э., например, анонимный автор греческого торгового указателя, известного под названием «Плавание по Эритрейскому морю», называл правителя Аксума «принцем выше многих, образованным, знающим греческий язык». Несколько столетий спустя некий Юлиан, посланник римского императора Юстиниана, пел дифирамбы Аксуму как «величайшему городу всей Эфиопии». Царь, по его словам, был почти голым, ибо на нем были только расшитая золотом полотняная повязка от талии до чресл и украшенные жемчужинами полосы на спине и животе. На его руках были золотые браслеты, на шее — золотая цепь, на голове — также вышитый золотом полотняный тюрбан, с каждой стороны которого свешивались по четыре полоски. Когда посол вручал свои верительные грамоты, монарх, похоже, стоял в четырехколесной колеснице, запряженной четырьмя слонами. Высокие стенки колесницы были покрыты золотыми пластинами.

В VI веке н. э. странствовавший христианский монах Козьма Индикоплейст еще больше расцветил впечатления Юлиана. После посещения Аксума он записал, что «дворец царя Эфиопии с четырьмя башнями» был украшен «четырьмя бронзовыми фигурами» единорога, а также «набитым соломой» чучелом носорога. Монах видел и несколько жирафов, которые были пойманы «под командованием еще юного царя и выдрессированы для ублажения монарха».

Эти картины варварского великолепия вполне подходили для столицы того, что к тому времени стало самой крупной державой на стыке Римской империи и Персии, державы, посылавшей свои торговые суда далеко от родных берегов — в Египет, Индию, Цейлон и Китай и принявшей уже в четвертом веке христианство в качестве государственной религии.

История обращения Эфиопии сохранилась в писаниях византийского теолога четвертого века Руфиния — высоко ценимого современными историками автора. Якобы некий Меропий, торговец-христианин, которого Руфиний называл «философом из Тира», совершил однажды путешествие в Индию, взяв с собой двух сирийских мальчиков, с которыми занимался «гуманитарными науками». Старшего звали Фрументий, а младшего — Эдесий. На обратном пути через Красное море их корабль был захвачен у берегов Эфиопии в наказание Восточной Римской империи за то, что она нарушила договор с местным народом.

Во время схватки Меропий был убит. Юноши же выжили и были доставлены к царю Аксума Элла Амиду, который вскоре сделал Эдесия виночерпием, а более проницательного и благоразумного Фрументия — своим казначеем и секретарем. Юноши пользовались большим почетом и любовью царя, который, однако, вскоре умер, оставив после себя вдову и маленького сына Эзану в качестве наследника. Незадолго до кончины Элла Амида предоставил двум сирийцам свободу, но овдовевшая царица упросила их со слезами на глазах остаться, пока не подрастет ее сын. Особенно она просила помощи у Фрументия, — поскольку Эдесий, при всей, его преданности и честности, был попроще.

В последовавшие затем годы росло влияние Фрументия в Аксумском царстве. Он призвал иноземных купцов-христиан «построить в разных местах молельни, в которых они могли бы спокойно молиться». Он также снабдил их «всем необходимым, дал участки под строительство зданий и всеми способами помогал взращиванию семени христианства в стране».

К тому времени, когда Эзана наконец вступил на престол, Эдесий вернулся в Тир. Фрументий же посетил египетскую Александрию — в то время крупный центр христианства, где проинформировал патриарха Афанасия — о проведенной работе по внедрению веры в Эфиопии. Молодой человек просил церковного иерарха «подыскать достойного человека и послать его епископом для руководства многими уже обращенными в христианство прихожанами». Афанасий тщательно взвесил сообщение Фрументия и на соборе священнослужителей объявил: «Нужно ли искать другого человека, в котором дух Господень жив, как в вас, и который сможет взяться за эти дела?» Затем он «посвятил Фрументия в сан епископа и просил его вернуться Божьей милостью туда, откуда он прибыл».

И Фрументий вернулся в Аксум в качестве первого эфиопского христианского епископа и продолжил миссионерские усилия, которые в 331 году н. э. были вознаграждены обращением самого царя. Дошедшие до нас монеты времен царствования Эзаны зафиксировали этот переход: на более ранних изображены полумесяц, новая и полная луна, на более поздних — крест. Это одни из самых ранних монет с христианским символом, отчеканенных в какой-либо стране.

Будучи центром распространения христианства и столицей Эфиопской империи с первого до приблизительно Х века н. э., Аксум представлял интерес для нашего проекта не только этим. В этом городе, прочитал я, мы сможем увидеть многие внушительные дохристианские развалины, имеющие величайшее археологическое значение (в том числе руины нескольких огромных дворцов), а также довольно хорошо сохранившиеся памятники, которыми больше всего знаменит этот город: его древние обелиски, некоторые из которых насчитывают более двух тысяч, лет и свидетельствуют о высоком уровне развития архитектуры и искусства в гораздо более ранние времена, чем у любой другой цивилизации в Африке к югу от Сахары. И они не были единственными вещественными доказательствами уникального уровня развития Аксума. К моему удивлению, справочная литература, которую я захватил с собой, утверждала, что, согласно эфиопским преданиям, в небольшой часовне при особо почитаемой церкви хранится ковчег завета. Легенды были связаны с претензией Эфиопии на то, что она была государством библейской царицы Савской, и обычно отвергались историками как абсурдные выдумки.

Поскольку я лишь незадолго до того посмотрел фильм «Искатели утерянного ковчега» с Индианой Джонсом, меня страшно заинтересовала возможность — хоть и весьма сомнительная — того, что самая ценная и таинственная реликвия времен Ветхого Завета, почти три тысячелетия считавшаяся утерянной, действительно находится в городе, в который я вот-вот прилечу. Я тут же решил, что не покину город, пока не узнаю как можно больше об этом странном предании, и с удвоенным интересом посмотрел вниз, когда капитан самолета объявил, что Аксум прямо под нами.

Спуск ДС-3 к узкой взлетно-посадочной полосе далеко внизу был в высшей степени необычным и довольно опасным. Вместо обыденного долгого и медленного снижения пилот очень быстро опустился со значительной высоты по крутой спирали, держась постоянно над самим городом. Это было проделано, объяснил один из наших военных попутчиков, дабы сократить до минимума время, на протяжении которого мы оставались бы мишенью для снайперов, засевших в окружающих город холмах. Я вспомнил рассказы замбийцев о том, что их регулярно обстреливали пулеметными очередями при посадке в Аксуме, и молился про себя, чтобы этого не случилось с нами. Весьма неприятное ощущение человека, пристегнутого к непрочному сиденью в узкой металлической трубе в сотнях футов над землей и задающегося вопросом, не прошьют ли в любое мгновение пули пол и стенки салона самолета.

К счастью, в то утро не случилось ничего плохого, и мы спокойно приземлились. Я помню красный гравий взлетно-посадочной полосы, пыль, которая обволокла нас, когда колеса самолета коснулись земли, и множество одетых в полевую форму и вооруженных до зубов эфиопских солдат, не спускавших с нас глаз, пока самолет подруливал к месту стоянки. Заметил я и другие вещи: вырытые с обеих сторон полосы траншеи, многочисленные окопы, прикрытые камуфляжными сетками, из которых торчали стволы тяжелых орудий. Припоминаю я и несколько бронетранспортеров, выстроившихся у контрольной вышки, и с полдюжины советских танков. На бетонированной площадке чуть в стороне стояли два вертолета МИ-24, вооруженные ракетами, подвешенными на консолях под их стабилизаторами, похожими на обрубки крыльев.

На протяжении всего нашего пребывания Аксум жил в атмосфере постоянной тревоги и страха, свойственной осажденному городу. Нам разрешили находиться там только одну ночь, но у нас создалось впечатление, как будто это время растянулось до бесконечности.

ДВОРЦЫ, КАТАКОМБЫ И ОБЕЛИСКИ

Работа началась с момента прибытия. У трапа самолета нас встретил престарелый абиссинский джентльмен в слегка поношенном костюме-тройке и с великолепнейшей патриархальной бородой. На несколько необычном, но грамматически правильном английском языке он представился как Берхане Маскель Зелелеу и объяснил, что с ним заключили по радио из Аддис-Абебы договор о работе в качестве нашего гида и переводчика. По поручению министерства культуры он, по его словам, «присматривал за древностями Аксума». В этой роли он помогал археологам из Британского института в. Восточной Африке, чьи раскопки наиболее интересных руин города были прерваны революцией 1974 года.