Эрве Базен - Супружеская жизнь

• Название: Супружеская жизнь
• Автор: Эрве Базен
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

«Супружеская жизнь» — роман, в котором дана резкая критика «общества потребления».

---

— Люди встречаются по чистой случайности, я это допускаю. Но как все-таки произошло то, что могло и не произойти?

Таким образом, одна случайность уничтожала другую случайность. Поворкуем, мой голубок, о предопределении.

— А твоя сестричка? — говорит дядя Тио, которому порой нравится высказывать жестокую правду в лицо. — Предположим, что твой зять теряет свое состояние — а это может быть с кем угодно, — если его денежки пропадут, разве можно будет сказать, что их у него не было?

Мариэтт в недоумении пожимает плечами. Закон, небесные светила, вежливость, общественная мораль — все они учат, что домашняя Венера бескорыстна и живет любовью. Долой Сатану, который смеет утверждать, что зачастую это ложь, что люди иногда разводятся, и что они в конце концов умирают!

У нее свой угол видения, но его освещает лишь луч карманного фонарика. Кто-то заговорил, например, о войне в Индокитае. Мариэтт будет молчать из боязни разногласий, а потом вдруг вставит:

— Мой двоюродный брат Марсель потерял там руку.

Эта рука — кровавое доказательство драмы.

У нее свои притяжательные местоимения. Послушайте, как Мариэтт произносит мой муж.

Вы обнаружите тот же самый оттенок, который выступает в ее нежных акафистах: мой волчонок, мой крысенок, мой цыпленок, мой котенок… Все эти ласкательные имена, в которых я уподобляюсь любому зверю, любому домашнему животному и даже дичи или овощу, — только предлог, чтоб сказать мой, поставить клеймо: частная собственность.

Впрочем, иногда в притяжательном местоимении нет нужды. Прежде я сам одевался, а теперь она меня одевает. Если бы не моя профессия с ее требованиями, она подбирала бы мне свитер, брюки, носки под цвет своим платьям и мы оба были бы одеты одинаково. То же самое происходит и с моим распорядком дня: каждая минута, которую я провожу вдали от нее, Мариэтт кажется украденной у нее. Это касается и моих удовольствий, я должен дышать ее воздухом. Зачем мне стремиться на стадион, раз я сам участвую в футбольной команде любителей?

И снова притяжательное местоимение, оборачивающееся против меня с такой настойчивостью («Ты опять идешь на свой футбол?»), что я предпочел бросить футбол.

Я уже не говорю о том, что на улице ее взгляд следит за направлением моего взгляда.

У нее есть нервы. Ей хотелось водить автомобиль. Мои товарищи уступают руль своим женам, когда машина прослужила уже не меньше двух лет. У меня машина старая, тут большого риска нет. И скажу откровенно: если мы с женой едем вместе, я предпочитаю быть пассажиром, а не водителем, во-первых, потому, что Мариэтт ведет машину хорошо, а кроме того, она себе доверяет больше, чем мне, и перестает бояться. Если же у руля нахожусь я, Мариэтт то и дело кричит:

— Красный свет! Не лезь на пешеходную полосу! Держись правей! Посмотри в зеркало! Осторожно, радар! Скорость не больше шестидесяти!

Говорить ей о том, что я, к счастью, не слеп, и, к сожалению, не глух, бесполезно: ничего не изменится. До тех пор пока она не усядется на место смертника, мне будет казаться, что я перебираюсь через бурные воды, взгромоздившись на плечи святого Христофора, и каждую секунду рискую потерять шоферские права.

У нее развит фамильный шовинизм. Все браки морганатические. Супруг полагает, что вышел из бедра Юпитера чуть повыше, чем супруга; она же считает, что принесла ему больше выгод. Мариэтт любит повторять:

— Уже в течение пяти поколений кривая нашей семьи идет вверх.

Вот откуда и трудность превратить ее в Бретодо. В «Ла-Руссель» все для нее чужое. Раз в месяц мы там бываем. Если ведет машину она, то нередко ошибается, выезжает не на ту дорогу: провинция Анжу изображена на двух дорожных картах, и Мариэтт постоянно их путает, берет с собой карту Э 63 вместо Э 64.

И все же ей не удалось внушить мне восхищение хитроумием Гимаршей! Что следует говорить, чего не следует, что можно делать, чего нельзя, что носят, чего не носят, во что верят, чему не верят — для жительницы Анже тут целая бездна премудрости! Конечно, Мариэтт вносит во все эти понятия некоторый коэффициент новизны. У нее имеются свои суждения. Образование расширило ее кругозор. Она не лишена и женской интуиции. Но идей у нее маловато. Мариэтт быстро схватывает, хорошо усваивает, но никогда вас не поразит.

Но хуже всего, что на улице Лис ее тотчас же возвращают в детство. Я родился в среде, где никто не требовал от девушек, чтоб они «выдумывали порох», лично мне совсем не нравятся синие чулки, которые стараются пустить всем пыль в глаза.

Но когда Мариэтт тащит меня по воскресеньям играть в бридж с ее отцом и братом, я мучаюсь! Дядя Тио, старый офицер, обожает карты, и Гимарши быстро его признали, он нередко играет в качестве четвертого партнера. И вот мы, мужчины, сидим за картами, а женщины занимаются болтовней. Наши реплики касаются главным образом козырей. Нам слышно, как мадам Гимарш, шептавшаяся до этого со своей невесткой, вдруг громко резюмирует:

— Тем не менее будь осторожна… Нельзя забывать о его энтерите, этак ему и помереть недолго.

— Ах ты мой Клям, ах ты мой Клям! — бормочет Симона, лежа на ковре вместе с племянницами, и все четверо барахтаются, играя с собачкой, которая норовит куснуть их куда попало.

Но Арлетт отвлекает наше внимание тем, что вдруг комментирует «гороскоп Франческо» из женского журнала.

— Будьте осмотрительней с Весами, дружите с Водолеем, — объявляет она. — Кто тут рожден под созвездием Весов, а?

Мариэтт только что схватила Катрин, самую маленькую племянницу, щекочет ее, подбрасывает вверх, и девчушка заливается смехом. Как же это случилось, что она родилась под знаком Весов? Водолей «знак воздуха», а не «знак воды», как можно было бы подумать, моими устами объявляет:

— Две пики!

Но Арлетт уже добирается до созвездия Льва. Она цитирует:

— Полное взаимопонимание с Козерогом. Ты слышишь, мамуля? Нечего смеяться, бывает так, что все сбывается.

Ну ладно, посмотрим. Мадам Гимарш, нежная львица, поглядывает на своего жирного козерога, который вдруг делает выпад:

— Три в червях!

Ох, и предал меня «знак воздуха». Стараюсь сдержать злость, но Тио, видно, меня пожалел:

— Три пики!

И чуть потише, только для нас обоих, добавляет:

— Θx = β(2πR).

— Чего они там шепчутся? — ворчит мосье Гимарш, подозревая плутовство.

Пустяки, папа. Это наша секретная формула: «голова икса равна бета,[9] помноженная на длину окружности». Это означает примерно: «чья-то глупость — функция окружающей среды». Сейчас буду играть пиками и не доберу одной взятки. Ринувшись с небес, из царства планет, все племя Гимаршей летит кубарем в земной ад. Мадам Гимарш, которую всякое безделье обычно угнетает, занялась подсчетами налога с оборота, а Симона включила свой крикливый электрофон.

Я открываю для себя верования моей жены, которая, оказывается, не столь уж фанатична.

Кюре разослал прихожанам конверты для очередных пожертвований на церковь. Мадам де ла Гранфьер, изысканно одетая, в перчатках, зашла к нам, чтоб взять нашу лепту. Эта дама — внучка графа (он мэр, депутат), в городе ее почитают. Я было засунул в конверт четыре кредитки по тысяче франков; Мариэтт наполовину уменьшила сумму и тут же обронила:

— Ну и трюк придумали в церковном приходе! Конечно, если является столь светская дама, то сопротивляться ей нелегко.

Она решила сама выйти к сборщице и сказала весьма решительно:

— Мы бы хотели дать больше. Но знаете, у молодой семьи…

Графиня улыбнулась. Ее миссия — внушать почтение и вытягивать деньги. Она отлично знает, что до того, как я поступил в лицей, я распевал «Слава Урбану», гимн коллежа Монгазон, где в течение трех лет я был соучеником первого викария в Сен-Ло. Она знает еще, что прихожане нуждаются в услугах адвоката. Пусть я не хожу в церковь, однако могу же я платить за свечи. Мариэтт такого же мнения. Но все вещи имеют свою цену.

Мариэтт все же церковь посещает. Ну, бывает там несколько раз в году. Все мы во Франции католики, согласно статистике, удовлетворяющейся тем, что она отводит какие-то проценты иудеям и протестантам. Трудно доверять этому учету — ведь всем известно, что в этой толпе едва ли наберется хоть четвертая часть верующих. Но подлинных атеистов тоже не так много. И следует откровенно признать, что их подчинение гражданской ипостаси церковных установлений, соблюдение церковных праздников, церковного календаря по-прежнему держит их в лоне христианства. А кто же мы сами в этой массе людей, которые, чтобы сохранить верность обычаям, разводят соль в святой воде, и в той же пропорции, что и в рассоле?

Что касается меня, то тут все просто. Я принадлежу к одной из тех семей, которые реже попадаются в Анжу, а чаще на Юге. В таких семьях жалеют, что не бывает торжественных светских церемоний, и потому соглашаются четыре раза в жизни посещать церковь: в белом наряде — в день крещения, первого причастия и в день свадьбы; в черном — в день похорон. В семье Гимаршей все это выглядит более сложно. У них, как говорится, серединка наполовинку: кто привержен к религии, кто безразличен, кто иногда преклонит колени (желательно на бархатную скамеечку), а кто недоуменно пожмет плечами. Между членами этой семьи в таких вопросах заметная разница. Тетушка Мозе бормочет молитвы. Мадам Гимарш огорчается, что у нее «для этого нет времени». Она шпигует свое жаркое, мимоходом слушая по радио церковное пение, и нисколько не испугается, узнав, что это была протестантская служба. За этим даже скрываются некие общехристианские принципы.