Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

• Название: Громовержец. Битва титанов
• Автор: Юрий Петухов
• Издательство: Метагалактика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-85141-063-9

Герои и воины, ставшие богами. Они жили и любили самозабвенно, они бились за престол Олимпа яростно и вдохновенно. Они были русами. Крон, Зевс, Посейдон, Арес, Гера…

Увлекательный роман о наших предках русах, которые обитали в Средиземноморье в 4-3 тыс. до н.э. и которые заложили основы античной цивилизации. Могущественные и цивилизованные русы в глазах первобытных предков выглядели богами, героями и титанами, о них слагали легенды и мифы. Анализ мифологии Древнего Мира подтверждает, что первоосновой всех древнейших мифологий была Мифология русов. Язык русов был первоязыком нашей планеты - об этом неопровержимо свидетельствует лингвистика и топонимика.

Роман написан на основе новейших исторических открытий.

---

Всех шестерых увели. Остальным Жив приказал идти вглубь Скрытая — валить деревья, краду готовить. К ночи души усопших воев и дев должны с языками пламени и дьмом черным на небо уйти. А там за работу, новые крепи ладить, к отпору готовиться. Жаль Яру ладушку, до острой боли сердечной жаль, но во второй раз бросить люд, верящий в него, нельзя. Да и с Вороном потолковать есть о чем, не все ж за крепями прятаться — хочешь не хочешь, а признаться надо: прав был Дон, зайцем всю жизнь не проживешь.

Сам Дон так и не сошел на берег. Вытребовал себе десятерых умельцев и чинил-налаживал поврежденные струги. Теперь таковых было целых три — разбитые, покореженные, не готовые к выходу в открытое море, но все же корабли.

— Ты на суше хозяином будешь… покуда, а я на море, — заявил старший брат, едва придя в себя от ран и увечий.

Видно, боги хранили его, другой от сотой части мук, выпавших на долю Дона, давно б скончался. А полуседой княжич только приговаривал:

— Даром я, что ль, столько лет в темнице си-

дел? Чтоб на воле помереть?! Ну уж нет, браты, шутите!

Талан набросил на плечи Яры полусырое, не совсем еще высохшее корзно, присел рядом, прижал к себе.

— Не плачь, сестрица! — сказал еле слышно. — Все образуется!

Яра кивнула, стиснула губы, обожгла старшего брата ярьм взглядом синих глаз.

— А я и не плачу!

Но вырываться не стала, вдвоем теплее. Ветер дул студеный, зябкий, пропитанный солями морскими и оттого колючий. Стимир с Хисом ушли искать дрова — хоть какую-нибудь древесинку, кусты, корни, выброшенные на берег доски с разбитого струга — лишь бы на костер сгодилось. Яра с Таланом сидели за серым нависающим над землей камнем, ждали ушедших и не могли согреться, ветра зимние обтекали скалу, леденили кровь.

А перед глазами и по сию пору стояла картина мрачная: грозовое небо, рассекаемое молниями-змеями, черные рваные тучи, несущиеся по жуткому грохочущему небу, вздымающиеся из пучин валы-щупальца — сам Перун громовый в бесконечном поединке своем бился с чудищем морским и подземным, зме-ищем-волосищем — а трепало, бросало из стороны в сторону их. И ваджра Перунова сверкающая, алмазная палица бога-всадника ударила… не в Веле-сову ипостась черную, а в струг быстрый и легкий, прошибла мачту сверху донизу, вздыбила палубу, выгнула борта дубовые — все видела Яра, за полусотню шагов то было от ее струга — полетели обломки в небо, разломилось суденышко, и приняла пучина трех княжен, сестер сводных Яриных и прочих несметно… Стимир тогда уволок ее в домовину, потом в самое нутро струга, чтоб не видеть ничего, не слышать. И еще день и ночь качала их буря, несла в себе и за собою невесть куда, пока не нанесла на камень подводный, пока не расшибла вдребезги, вышвырнув лишь немногих на сырой и мрачный брег.

Талан сидел угрюмый, теребил рыжую бороду. Но глаза его, жгучие, зеленые, отцовские, не знали покоя, бегали зрачками из края в край глазниц, не могли ни на чем остановиться — да и впрямь, зацепиться взглядом здесь было не за что. Камни, камни, камни… серая каменистая земля. И ветер.

— Хоть бы знать, чьи владения! — в сердцах сказал он.

Гадать попусту Яра не хотела. Думала о своем. И потому ответила невпопад:

— Идти надо. Тут пропадем, застынем! Талан тяжело вздохнул.

— Куда идти?!

— Куда глаза глядят!

Стимир вернулся с пустыми руками.

— Нет тут никаких дров! — сказал он, дрожа и стуча от холода зубами. — Зато пещеру нашел, там хоть не дует. Пошли!

Пещера? Княжна невольно вздрогнула. Припомнилась ей нетемная темница, ее вечные своды — тоже пещера, что ни говори. Из одной в другую… и так всю жизнь. Долгую, тяжкую, предстоящую жизнь. И жизнь прошлую. В которой была одна всего счастливая светлая ночь, озаренная полуночной звездой. Всего одна! Так не лучше ли сразу разрешить все вопросы — пучина рядом, несколько шагов… и все! Голова закружилась. Поманило в бездну — черную, безвозвратную, в коей нет ни горя, ни счастья, ни боли, ни памяти. Тяжко прощаться с жизнью в тринадцать лет, обидно и больно. Но если эта жизнь оборачивается злой мачехой, если она, дав малый глоток воздуха, удушает снова… и навсегда?! Нет! Рано! Надо терпеть! До тех пор, пока она точно не узнает, не убедится сама, что о н мертв, что его нет в мире Яви. Вот тоща, и только тогаа, она уйдет вслед за ним, уйдет к нему, чтобы не расставаться уже никогда. Но не теперь.

— Пойдем! — Яра встала, отвела протянутую руку Стимира. И пошла прочь от беспокойного и алчного моря.

Прямой и сухой как древко стяга стоял Великий князь и державный властитель Русии, раскинувшейся на полмира, стоял, будто сам вырезанный из прокаленного солнцем и иссеченного ветрами древа — уже неподвластный даже им, неколебимый, неземной. С рукотворного уступа, огражденного перилами из слоновой кости, с крутого склона Олимпа взирал он на проходящие внизу полки, на несметные рати, выступающие в Великий Поход. Не было им конца и края… И не будет! Ибо его воля — воля Богов! А поход этот венец его многотрудной жизни, которую прожил он не для себя, но Державы во имя!

В легких златых парадных бронях стоял Крон, в алом шелковом плаще. Изможденный, истовый, с праведным взглядом ясных и выцветших до цвета нависающего над ним серого неба глаз. Бледный, будто поднялся с одра смертного. Но несгибаемый. Царственный. Лишь вились по ветру его длинные седые волосы, и не было в них ни единой рыжинки огненной.

Дружины шли, гремя бронями, яря себя кличами, взбрасывая вверх разом сотни и тысячи рук с мечами, палицами, копьями. И шел впереди каждой сотни боевой сторукий, лучший воин из лучших, сотник. А пред тьмою — тысячник-тысячерукий, воевода, доказавший свое умение вести воев в десятках сражений. Шли полки свои, срединные, с великокняжескими соколами и рысями на стягах, в богатых одеяниях и дорогих латах. Шли полки окраинные, со своими знаменами, в непривычных взгляду горицкому шеломах, украшенных то гребнями вздымающимися, то рогами витыми, то перьями птиц не ведомых в коренной Русии. Шли полки и дружины, присланные братьями с Иной реки и Крайней Земли, из-за Камня Угорского — шли поступью мягкой, тигриной, несли на плечах смертоносные палицы-вач-ры и на стягах их алел сам Индра-Единорог, былинный воин-бог древлерусский, предок общий для всех русов земли-матушки, но унесенный Святым Образом в края Иной реки, Индона. Шли, озираясь и тараща в изумлении глаза, черные наемники из нубийских песков, по десятку тонких легких копий несли за спинами каждый, и вели их почерневшие под тамошним жгучим солнцем, соломоволосые русы-стору-кие, проложившие пути на Юг аж до самых лесов непроходимых, сырых и мрачных, населенных зверьем жутким и гадами страшными — расширили Державу русов, но не забыли Князя, пришли по зову его… Многие шли в ожидании чуда неведомого. Ибо не на всякий век выпадают деяния подобные, ибо давно не вздыбливалась земля, населенная внуками Борея и Яра. Каждый из шедших знал, что коли выживет, долго будет рассказывать о делах славных всем в роду своем и память о нем, участвовавшем в Походе Великом, не умрет вместе с ним, но будет жить в былинах всегда, как живут в былинах память и слава богатырей русских. Долго шли полки. Неотвратимо.

Крон не оглядывался на свиту, стоявшую у него за спиной. Знал, не все с ним заодно, розмысел в умах многих. Но молчат. Да и что теперь говорить, толки разводить — поздно! Вот она рать великая! Вот мечта его и дерзания воплощенные! Тяжким трудом дались они в воплощении своем. Но воплотились! И настал день этот, откладываемый раз за разом. Уже сбирались полки под Олимпом по приказу Кронову. Но снова Мара овладевала им — еще три недели лежал в забытьи. Не верили, что встанет! Искали преемника! Ковы ковали и сети плели… Но поднялся он, встал, обретя еще больше сил духовных и веры — непомерно. Нет, не древом, но камнем высеченным из скалы стоял Крон на возвышении своем. И воля его была сильнее воли богов.

И не против родной дочери правил он полки подвластные, не против братьев и сестер своих, люда русского. Но в свои земли, в отчины предков своих, за всех русов вместе и за каждого в отдельности… Только так!

Строг прервал думы князя.

— … здесь примешь? Или в палатах? — прозвучал из-за плеча его мягкий голос.

Крон не расслышал, кого он должен принять. Но горло сдавило предчувствие недоброе. Хотел отмах-

нуться, не время, не место. Осек себя — ему ли страшиться известий.

— Давай!

И отвернулся от полков, оглядел свиту грозно, будто измену выискивая. Свита расступилась. И вышли из-за спин ее чернобородый Кей с Оленом. Были они грязны, истерзаны, обмотаны тряпьем, из-под которого сочилась кровь. Олен упал на колени, будто ноги его не держали, склонил туго перевязанную голову.

Кей шагнул еще, замер, развел руки.

— Ну! — приказал Крон.

— Они разбили нас, — мрачно выдавил Кей. Крон молчал, жег взглядом неистовым.