Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

• Название: Чм66 или миллион лет после затмения солнца
• Автор: Бектас Ахметов
• Жанр: Современная проза

Бульварный роман. Повествование охватывает период с 1954г до наших дней. В романе нет ни одного вымышленного персонажа; в ряде случаев по разным соображениям подлинные имена и фамилии изменены. В основу романа положена история семьи писателя-переводчика и его шестерых детей. "ЧМ66.." – книга о ворах, убийцах, шизофрениках, писателях, ученых, священиках, политиках. При всем том роман прежде всего о простых людях; он для всех, что и дает основание причислить его к разряду бульварных

---

Был один человек, кто вообще не обращал внимания ни на Талгата, ни на остальных гостей и занимался исключительно только собой.

Давний друг семьи дядя Гали Орманов имел привычку расхаживать между гостями и напевать несложные мотивы. Если его о чем-то спрашивали, то он, не прерывая пения, коротко и так же напевно, отвечал, и вновь погружался в себя.

Перед войной дядю Гали приставили к одному старцу сочинять за того стихи и песни. Кроме Орманова литературными секретарями к акыну назначили еще двух поэтов. Кто из них больше написал стихов за старца неизвестно. Стишки, верно, не стоили того, чтобы кому-то приспичило оспаривать у акына авторство. Довольно было того, что их якобы сочинял почти столетний старик.

Тетя Айтпала, жена дяди Гали на людях не распространялась, почему и для чего дядя Гали в войну неотлучно находился при всесоюзно знаменитом старце. Матушка же напротив напропалую сообщала всем о том, что из себя в действительности представлял акын. Тетя Айтпала делала маме замечание. Зачем ворошить? Дело, мол, прошлое.

Николай Анатольевич в карты не играл, пустых разговоров не поддерживал и по всему было видно, что если бы не блажь Валентины

Алексеевны, то он вместо хождения по гостям давно бы спокойно отдыхал на диване.

Кроме поиска развлечений у Валентины Алексеевны имелась привычка раздаривать хорошие вещи соседским детям. Шефу, например, она подарила несколько альбомов с редкими марками и немецкий фотоаппарат в придачу. Ну а меня Копылова ежедневно закармливала шоколадными конфетами.

Очень скоро все, начиная с меня, взяли за привычку бегать домой к

Валентине Алексеевне без приглашения.

Папа в тот день вернулся с работы рано. Кроме меня дома никого не было и я побежал наверх за матушкой. Валентина Алексеевна и мама сидели на кухне. На столе стояли водка, закуски, коробка папирос.

Как обычно, Валентина Алексеевна набила мой карман "Кара-Кумами" и привлекла к себе.

– Был бы у меня такой сын…- сказала она и заплакала.

Я жутко удивился. Разве можно плакать при такой жизни? Удивился и спросил:

– А почему у вас нет детей?

Валентина Алексеевна сняла очки и я увидел потерявшие блеск ее беспомощные глаза. Она вновь всхлипнула и обхватила голову руками.

Мама нахмурилась: "Болтун".

Глава 2

Спор с Татарином закончился дракой. Татарин намного выше и крупнее меня. Драться с ним не хотелось. Спор некому было рассудить и ничего не оставалось, как предложить: "Давай выйдем". Я надеялся, что Татарин откажется. Он не отказался и беспорядочно задрыгался. Я суматошно подлетел к Саттару и мне повезло: с первого же раза попал

Татарину по носу. Пошла кровь, Татарин заревел.

Татарин вовсе не татарин. Звали его Саттар и был он уйгуром.

Обозвал его Татарином Жума Байсенов. Обозвал так, потому что Саттар среди всех нас был чересчур хитро-мудрым.

Саттар чистил нос у водопроводной колонки, я держал ручку колонки. Подбежал Жума: "Быстрей! Эдька зовет!".

Наш двор от Эдькиного разделял деревянный забор. Со стороны двора

Дживаго и Байсеновых к забору прилепилось несколько построек.

Со стороны нашего двора, у забора, пригнув голову, махал нам рукой Эдька. Мы подбежали. Что такое? Прижав палец к губам "т-сс",

Дживаго показал глазами на заборную доску. Мы с ходу все поняли и выстроились в очередь за Эдькой.

В доске был выбит сучок и в дырку ту сейчас глядел Эдька. С той стороны, между сараями, из летнего душа доносились приглушенные женские голоса.

Эдька оторвался от забора и кивнул мне. "Смотри".

Мылись двое. Всем нам хорошо известная девица и мама нашего общего друга.

Девушка, оголенная до спортивных плавок, водила одной рукой через плечо мочалкой, а другой что-то показывала матери нашего друга.

Мама нашего общего друга мылась основательно. Она подставляла лицо медленно бежавшей из душа струйке воды, неторопливо, поочередно поднимала с размыленной решетки и вытягивала, словно любуясь, впереди себя скульптурные ноги.

С толку сбивал низ живота матери друга. То, что было у нее там, я не видел, когда листал репродукции в альбомах из библиотеки

Какимжановых. Мне показалось, что то, чем было устлано основание живота, было намного запретнее, постыднее того, что оно собой прикрывало. Здесь ничего не должно расти. Все это было так же нелепо и оскорбительно, как и догадка, что они тоже ходят в туалет за тем же, за чем и мы, пацаны.

Будто чувствуя, что за ней подглядывают, женщина словно наставляла меня. Гляди, гляди мальчуган! Не расстраивайся. Успокойся и все будет у тебя замечательно. А пока гляди себе на здоровье во все глаза. Гляди сколько тебе угодно. Где еще тебе выпадет увидеть такое?

С некоторых пор мне нравилось подстригаться. Ближайшая парикмахерская размещалась в тупиковой комнате гостиницы, что стояла через дорогу от дома. В парикмахерской всегда горел свет, беспрерывно бормотало и пело радио, и стоял запах переглаженных простынь.

Дебелая парикмахерша усаживала меня на широкую перекладину, уложенную на кресельные подлокотники, повязывала на шее простынку и плавным касанием фиксировала мне голову: "Держи так". Я закрывал глаза и думал: почему и откуда у парикмахерши такие невесомые руки?

Специально научиться касаться столь едва осязаемо едва ли где научишься.

Клацая машинкой, она кружила вокруг меня, то и дело мягко прижималась ко мне. Напряжение покидало меня и я чувствовал всем своим существом ее внутреннее тепло, еле уловимый запах податливой плоти перебивал все другие запахи в комнате, проникал всюду, овладевал целиком и полностью мной. Она вновь касалась меня и было немного не по себе при мысли, что парикмахерша вдруг нечаянно откроет, как мне сейчас необыкновенно хорошо. Стрижка подходила к концу и я про себя просил ее не торопиться.

Она смахивала салфеткой с моего лица налипшие волосики и отряхнув простынку, пробуждала меня: "Ну вот и все".

Я открывал глаза и из зеркала на меня глядел испуганный, заморенный малец.

Казинок – это два пруда – верхний и нижний – в парке Горького.

Привел нас купаться на Казинок Эдька Дживаго. Купались на нижнем озере, под мостом, который протянулся метров на пятнадцать до островка с летним рестораном.

Парковские ребята прыгали в воду с притолоки моста солдатиком.

Парковским все нипочем. Нам же с моста прыгать еще рано. Разве что

Эдьке можно. Но и он вошел в воду с берега. Вошел, в несколько гребков одолел проливчик и крикнул: "Здесь с ручками! Плывите сюда!"

Держаться на воде учился я в фонтанах у Дома правительства. Вода в фонтанах доходит по грудь. Мне казалось, что купание в фонтанах научило меня плавать. Здесь же, на Казинке я засомневался.

Пятнадцать метров, что отделяли от острова, предстояло мне не прошагать по дну, как это проделывал я в фонтанах, – здесь надо было проплыть по-настоящему.

Раз пришел со всеми – показывать, что не знаешь, как быть, нельзя. Еще больше разволновался, увидев, как Татарин двумя нырками проплыл туда и обратно.

Надо что-то делать и я, ступил в воду. Сразу же неловко заскользил по глине. Как остановиться, если не за что ухватиться? Я сел на дно и сколько было сил, затормозил руками. Остановился только, когда угодил избитым задом в ямку.

Сидя по горло в воде, оглянулся. От берега метра два. Нет, если уж полез в воду, то надо вставать и кончать с проливом. Я поднялся и тут же страшно захотел сикать. Снова огляделся. Кругом стоял галдеж.

Пацаны сигали в воду с моста, плыли в размашку. Никто на меня не смотрел.

За то, что испорчу вкус казинковской водички я не переживал.

Испортить получилось не сразу и я для вида гребками разводил вокруг себя воду. Со стороны могло показаться, что так я привыкаю к воде и вот-вот поплыву как все.

Наконец получилось – внутри разлилось тепло. Снова осмотрелся.

Никто не логадался? Нет. Я повеселел. Откуда им, недотепам прознать, что теперь-то они купаются в справленной мной нужде?

Подался вперед и поплыл. Ничего перед собой не различая, я быстро загребал. В какой-то момент подумал: проплываю место, где всем нам было с ручками. Плыл я быстро и так же быстро устал. Все. Хватит.

Надо остановиться, перевести дух.

Попробовал встать. Нащупать ногами дно, даже погрузившись с головой, не удалось. В этот момент я и узнал, что такое не знать под собой дна. С перепугу я хлебнул несколько глотков, враз охладел и суматошно рванулся наверх. Хотел крикнуть, но вместо крика опять хлебнул воды и на мгновение увидел перед собой оставленный берег и то, как Эдька прыгал на одной ноге, выбивая ладошкой попавшую в ухо воду. Изо всех сил я забил ногами и по собачьи развернулся к берегу.

Плыл долго, неизвестно сколь долго. Теперь я знал: если перестану дрыгать ногами, то на этот раз непременно и окончательно захлебнусь.