Владимир Краковский - Один над нами рок

• Название: Один над нами рок
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Современная проза

---

Он назвал.

От ее баснословности все даже крякнули. Один Вяземский не крякнул, а спросил: “Есть ли чертеж детальки?”, на что толстячок ответил: “Я был бы последним педерастом, если бы не принес”,- и вынул из кармана сложенный вчетверо троллейбусный билет. Для секретности чертеж был начерчен на нем. На его оборотной стороне.

Глянув на эту оборотную сторону, все со смехом всплеснули руками: ну и деталька! Обыкновенный винтик с резьбой, весь, конечно, из гадолиния, а сбоку из орихалка загогулина, но конструкция – проще не придумаешь. Школьник выточит!

Один Вяземский не разделил общего наплевательства. Сказав “Ой ли!”, он взял стальной прут и, сунув его в станок, стал вытачивать по чертежу пресловутый винтик…

Его сомнения оправдались: винтик не выточился. Он имел какую-то странную резьбу: вилась она вроде в одну сторону, но вместе с тем довольно сильно и в другую. Прямо как марксистско-ленинская диалектика: сама себя изнутри отрицая, она каким-то непонятным образом в свою противоположность незаметно превращалась…

После Вяземского попробовали все. Увы, с тем же успехом. Гайка оказалась нам не по зубам. Мы вынуждены были признать, что выгоднейший заказ сорвался. Толстячок беззвучно заплакал.

Вытерев слезы, он с Дантесом уединился в кабинете, после чего нам было зачитано изящное письмо спикеру Аделии. В нем писалось, что от предложенного заказа мы вынуждены временно отказаться

“ввиду внезапно открывшихся обстоятельств”. Туманная формулировка всем нам очень понравилась, в ней была бездна поэзии.

Мы говорили друг другу: не пришлось бы отказываться от выгодного де ла – на свет никогда не появилась бы такая красота слова. А красота важнее богатства. Да, сытая, обеспеченная жизнь – это замечательно, но все ж только для желудка и тела, а “ввиду внезапно открывшихся обстоятельств” – это для души, никто не будет спорить, что обогащать душу – главнее. Все мы на этой мысли сошлись единодушно, хотя и возник небольшой спор по пустяку. Дантес сказал: “Сытым может быть и баран, даже червяк может быть, а вот возвышать душу красотой – преамбула человека”, на что образованный наш Вяземский ответил: “Я с тобой полностью согласен, за исключением преамбулы, здесь неуместной. Надо было сказать: прерогатива”.

Дантес рассердился, закричал: “Вот ты и говори прерогатива, тебе никто не запрещает! А мне не смей запрещать говорить преамбула!

У тебя с детства не развили слух на слово, поэтому ты не слышишь несказанную прелесть этого пленительного “е-а” в середине и тычешь в нос своей уродливой прерогативой, которая своим “р-р-р” рычит, как бешеный пес. Но дело твое, говори свою прерогативу сколько влезет, я, как воспитанный человек, себя сдержу и даже не поморщусь”.

Задетый этой речью, Вяземский сказал: “Гляди-тко, как развили французы этому человеку слух на слово. Прямо как какому-нибудь

Флоберу. Только не кричи: “Я не француз!” – это я уже слышал”.

“Но еще не был бит!” – вскричал Дантес и стал засучивать рукава и приближаться к Вяземскому.

Мы бросились их разнимать и мирить. Большого труда это не составило.

Следует честно признать: о Пушкине к тому времени мы думать почти перестали. После демонстраций у зала суда успокоились.

Совсем, конечно, Сашка не забыли – нет-нет да и посылали с кем-нибудь ему пару вареных картофелин, а в хорошие времена – колбасу, яблоки, ананасы. То есть в полном невнимании к другу нас упрекнуть было нельзя, но в том, что все это мы делали, чтоб нельзя было упрекнуть,- упрекнуть можно.

Надо также признать, что когда мы вытащили старые транспаранты

“Свободе Пушкина – зеленую улицу!” и снова пошли с ними к зданию суда, то вела нас не пробудившаяся вдруг совесть, а мысль, высказанная умницей Вяземским: “Такую резьбу нарезать сможет только Пушкин”.

Нам нужны были его золотые руки, его золотая голова. Если без обиняков, то понадобился нам он для личного обогащения…

Стыдней всего было то, что все мы вдруг воспылали к Сашку совершенно искренней любовью, все вдруг по нему соскучились, все вдруг возмутились: как можно держать такого в психушке?!.

К нам вышел представитель суда и сказал, что их вины в этом деле нет: они действовали на основании медицинской справки. Справку эту – о ненормальности Сашка – составил и подписал главврач психушки…

Мы изготовили два новых транспаранта: “Огонь из пушки по психушке!” и “У главврача дурдома не все дома!” – и пошли с ними на край города, где размещалось роскошное здание психиатрической лечебницы.

Нас не пустили даже во двор, милиционер, охранявший вход, смотрел на нас неприязненно. Мы расположились на лужайке перед воротами и, развернув транспаранты, стали выкрикивать: “Требуем главврача! Требуем главврача!”

Но никто к нам не вышел. Тогда мы повторили демонстрацию на следующий день и еще на следующий… Две недели, включая выходные, мы с утра приходили на лужайку перед воротами и до вечера кричали: “Требуем главврача! Требуем главврача!”

Милиционер от нашего крика похудел и смотрел на нас с ненавистью. А один раз, не выдержав, сказал, что если б не феноменальное терпение, свойственное его нации, то давно бы всех перестрелял. “А патроны хоть есть?” – спросили мы. “Семь штук”, ответил он и похлопал себя по кобуре. “Не хватило б,- сказали мы.- Нас больше! Всех не перестреляешь, жандарм Европы!”

Милиционеру крыть было нечем, и он спрятался в своей будке… У ворот дурдома стояла будка, как возле иностранного посольства.

Но крики наши все ж даром не пропали. По истечении двух недель, в конце четырнадцатого дня, ворота психушки слегка приоткрылись и в щелку протиснулся небольшого роста мужичок. Лицо у него было веселое.

“Что за шум, а драки нет?” – поинтересовался он, подмигивая то вышедшему из будки милиционеру, то нам.

“Отлечился уже? – спросили мы.- Так валяй себе, радостный, домой. Нам главврач нужен”.

“А я он и есть”,- сказал мужичок.

Мы потребовали документ. Это ж психушка, здесь и Радищевым представятся, недорого возьмут. “Не захватил,- сказал мужичок. Сейчас сбегаю”. “Чего туда-сюда носиться? – возразили мы.- Ты нас к себе проведи, мы и поверим, что ты главный”. “Разумно”, похвалил мужичок и велел милиционеру нас пропустить. Тот хоть и неохотно, но подчинился. Было похоже, что действительно главный…

В его кабинете стоял старинный диван, мы на него уселись.

“Ребята,- сказал главврач,- я очень хочу выпустить вашего

Пушкина, но вы мне мешаете”.

Мы спросили: как так?

“У нас все ж больница,- сказал главврач.- Из нее по просьбе трудящихся не выписывают. Вы тут шумите, и я не могу его выписать, потому что скажут: сделал это не по медицинским показаниям, а под давлением. Вы утихомирьтесь, и через месяц, максимум другой я напишу: “Излечен курсом надлежащих инъекций.

Может быть свободен”. И вы его радостно встретите у входа”.

“От чего будет излечен? – спросили мы.- От какой болезни эти инъекции?”

“От навязчивой идеи пальнуть из самопала,- ответил главврач.- Он никогда больше не возьмет его в руки”.

Мы спросили, какие вещества будут Пушкину впрыскиваться, если, конечно, не секрет. “Какой там секрет! – отмахнулся от нашего опасения главврач.- Гениальные открытия не могут быть секретными. Их в землю закопай, они и из-под земли взопиют…”

Он рассказал, что гениальных открытий на его счету до сих пор было только два. Их он сделал еще в молодости и, таким образом, долгие годы ходил, будучи дважды гением. Но недавно стал трижды, на что уже, откровенно говоря, не надеялся: человек только предполагает, располагает же Бог. И Он несколько месяцев тому назад вдруг совершенно неожиданно главврача осенил. Им был изобретен чудодейственный способ лечения психических болезней путем инъекций в орган, где эти болезни и гнездятся, а гнездятся они, как известно, в святая святых каждой личности, в ее мозгу.

Делая уколы непосредственно в мозг, то в одно его место, то в другое, можно вылечить любого психа.

“А череп не мешает?” – спросили мы. “Плевал я на череп! – сказал главврач.- Я и танкисту через танк, если надо, укол сделаю. А череп – тьфу!”

Выражая презрение к непроницаемости черепа, он плюнул на середину кабинета и стал подробно излагать нам суть своего открытия, не сводя глаз с плевка.

Мысль делать уколы прямо в мозг пришла ему в голову еще в позапрошлом году. Но осуществлению дерзкой идеи мешало отсутствие ответа на вопрос: что именно вкалывать? Он перебирал в уме прекраснейшие лекарства, но ни одно не подходило. Аспирин, анальгин, корвалол, нашатырный спирт – не то…

Бромбитуратметан, кромогексал, касторка, фтористоводородный дротаверин – не то, не то! “Так что же впрыскивать?” – с этой мыслью он ложился спать, с ней и просыпался…

Титаническое напряжение всех умственных и духовных сил в конце концов дало результат. В одну прекрасную ночь главврачу вдруг приснилась залитая солнцем лужайка и он на ней, собирающий цветы. “В чем дело? – недоумевал он, проснувшись.- Откуда это легкомысленное видение, когда я так изнемогаю?”