Макс Фрай - Русские инородные сказки 2

• Название: Русские инородные сказки 2
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-503-1

Это вторая книга современных авторских сказок, составленная известным писателем и культуртрейгером Максом Фраем. Жанр сказки не умер, он жив и здоров, хотя и сориентирован сейчас в большей степени на взрослых, нежели на детей.

---

Печальная история о превращении главного инженера машиностроительного завода Александра Георгиевича Стародубцева в американского чернокожего борца за права нац. меньшинств Джима Симпсона (Стародубцев — Ханс Питер Блоушвиц: бас, Симпсон — Энтони Джонсон: контртенор)

A-Dur

Сказка об удивительных приключениях куриного пёрышка в небе над Аустерлицем

История ливней ХVI-ХVII вв.

а-Moll

Сказка об ожившем бюсте Ганса Христиана Андерсена, трёх вопросах и роковых последствиях ошибки музейного сторожа

История пожилого афинского сапожника, которому позавидовал царь Астаксеркс

B-Dur

Сказка о кустике крапивы и кустике жимолости

Романтическая история пулемётчика, нашедшего первый подснежник (с использованием эффектов лёгкого размытия кадра)

b-Moll

Сказка о таинственном Голосе, приказывающем главному герою переодеться женщиной и отправиться в город Будапешт на поиски Скипетра Неделимой Мощи

История слабоумного мальчика, которого соседи сперва обижали, а после полюбили за талант в области художественного свиста

H-Dur

Сказка о ртутных капельках

История младшего голоса четырёхголосной фуги H-Dur BWV 892

h-Moll

Сказка о похождениях начитанного школьника в мире разумных минералов (Детгиз, 1958 год)

История жизни шарманщика, рассказаная попугаем.

Владимир Коробов

Заметки о плавании во Внутренних Водах

[I]

Несколько слов о том, как вел себя сэр Галахад.

Ведь это именно его поведение, рефлекторные движения его конечностей и его соматические прорывы к свету предопределили историю плавания и наше теперешнее пребывание в тотальном эпохэ.

Он был как никогда свеж. Абсцессы на его щеках еще только успели набухнуть, и было видно, как маленькое устры, начинают копошиться у него подмышками каждый раз, когда он поднимает ногу, чтобы помочиться на своего оруженосца.

Его слюна пахла болотными фиалками, а ушные раковины самопроизвольно меняли свою форму, когда мы проезжали мимо заброшенных ликерных колодцев. В его глазах, как всегда, плясали веселые искры садомии и эвтоназии, от которых сгорел не один город на бездождных равнинах Моравии и Саберзонии.

Несомненно он был лучшим из нас. По ночам его оружие пело пьяными голосами о радостях смерти, а его многотомные доспехи насиловали окружающие камни так, что наутро мы просыпались в дюнах.

Он умел прекрасно растекаться. Даже вблизи его можно было принять за свинной гуляш с черносливом пронзительных глаз или за густую черепаховую подливу, но стоило только расслабиться и начать мастурбировать, как сэр Галахад появлялся как будто из ниоткуда и своим острым словом усмирял оргазм, переводя непристойные по определению мысли и образы в русло невинных забот о кишечной флоре и фауне.

[II]

Несколько слов о таинственной рыбе Дзяо.

Мы обнаружили ее у самого глазного дна Леденцового Океана, там, где еще теплые пока течения крови смешиваются с чернильным мраком чистого слова на белой немелованной бумаге отличающейся высокой непрозрачностью, пухлостью, хорошей проходимостью, мягкостью и глянцем.

Вместо ног у рыбы Дзяо небольшие милые колесики, на которых она уверенно и нежно скользит по рельсам, приложенным ко дну океана бессмертными рабочими 2-го Красногвардейского железнодаорожного предприятия.

Чешуйки рыбы Дзяо формой напоминают губы (во всяком случае их хочется целовать), и на них начертаны разнообразные мудрые высказывания, имеющие непосредственное отношение к жизни их читающего. Так, например, для себя я прочел: "А пошел ты на хуй, дядя".

Рыбу Дзяо нельзя есть: в ней слишком много костей и горечи импрессионизма, но продавцы мебельнопродуктового магазина № 3 рассказывают, что синий порошок из высушенной рыбы Дзяо можно использовать как для консервации трупов амфибрахия, так и для прокорма роя милых в шалаше.

[III]

Несколько слов о нашем Круглом Столе, сидя вокруг которого мы все так сладко умираем, умираем и снова умираем.

Наверное когда-то он и был круглым, но теперь после стольких лет самозабвенного кружения обществу его форма никакому опасению не поддается.

Внутри стол полый, а сверху снабжен крышкой зеленого защитного цвета с кисточкой. Время от времени с небес протягивается слегка дрожащая рука и откручивает крышку для того, чтобы, как я думаю, глотнуть. Потом эта же рука крышку закручивает, а мы все остаемся сидеть в позах трепетных и благоговейных.

Обычно по столу бегают и ползают многочисленные насекомые отрядов Coleoptera, Lepidoptera, Anoplura, Siphonaptera: морщинники, водколюбы, шаровидки, влагохлёбы, сперхеиды, илоносцы, рогачи, сахарные жуки, падальники-со-стола, троксы, кексы, флоксы, навозники-столоверты, геотрупиды, белые пушистые хрущики, хмелевки, прицепыши, лжестолопилюльщики, пистряки, синеносы, малашки, обглодыши, гнилевики-затейники, плеснееды, божьи коровки, ложнослоники, уродоточцы, губковерты, семяеды, долготелы, трупоносики, долгослоники, короебы, плоскоруки и плосконоги.

Если стол раскручивать ногами и бедрами (сэр Ланселот очень любил бедрами), то по мере вращения все пространство вокруг наполняется маленькими штучками, напоминающими миниатюрные водопроводные краны и о безоблачном детстве.

Если по столу стучать кулаком и подбородком, как это обычно делает сэр Борс, то на нем остаются вмятины, как будто стол сделан из пластилина, газолина и мезонина. Когда вмятины становятся слишком уж глубокими для стороннего созерцания, сам король Артур, орудуя Калибурном, как мастерком, замазывает их картофельным, хочется думать, пюре.

Возле стола вечно крутятся две собачки, черная и белая. Одну собачку зовут Жучка, а другую — Жучка. Впрочем не исключено, что это одна и та же перебегающая из света в тень собачка.

Под столом — песок, а в песке рыцари понаделали много разных секретов с засушенными цветами, ленточками, косточками и стеклышками. Сползешь бывало тихонько под стол, прижмешься небритой щекой к теплому от мочи песку, расковыряешь его пальцем и увидишь за мутным стеклом чьи-то до боли знакомые глаза.

[IV]

Несколько слов о сэре нашем Тристраме, который присоединился к нашему плаванию позже, когда с основными надеждами уже было покончено, и оставалось только несколько довольно вялых, бессвязных (и, замечу от себя, довольно болезненных) воспоминаний, бороться с которыми можно было только водкой, временем и бессонницей без Гомера.

Однажды сэр Тристрам, не в силах будучи более обуздывать безграничное буйство своего подкожного моря, одним ударом отсек голову даме знатного происхождения.

Была осень. Переваливаясь с затылка на подбородок, голова покатилась по расшитому уже холодными солнечными бликами ковру сухих и ломких, как льдинки, желтых капустных листьев, разматывая тягучую, теплую, красную нить. И сэр Тристрам пошел за головою.

Он шел три дня, а на четвертый (а может, это был пятый день?) к вечеру остановился передохнуть, закусить и набраться сил у дупла с медом и пчелами. Он надул свой последний воздушный шарик, взлетел и, стал похож на маленький блестящий дирижабль.

Солнце садилось в шпагат на проволоке горизонта. Пчелы заснули в сладком своем дупле, и им снилось, что блестящий и счастливый воздушный корабль медленно приближается, чтобы украсить их глубокий мед радужными пузырьками и невыносимыми блестками.

Под деревом спала голова, и ей снизу снилась дюралевая конструкция, обтянутая смазанными сливочным маслом бобровыми мехами, и прием пищи.

Вскоре, так и не добравшись до дупла по причине отсутствия попутного ветра, заснул и сэр Тристрам. Ему приснился маленький поросенок по имени Петер Штрассер.

[V]

Несколько слов о Голосе, раздавшемся с неба в тот самый момент, когда наш корабль (нам казалось тогда, что это был корабль) достиг островов Изгнания и Призывания. В тот день все мы были напряжены до крайности по причине необъяснимого приступа острого ожидания, разлившегося в воздухе с самого утра и так и не испарившегося до самого вечера.

Тахути как всегда стоял на носу, Ра-Гор пребывал у руля, а Цинь Шихуанди с сэром Галахадом стояли у грот-трисель мачты, широко расставив мобиноги и держа в руках маленькие, отвратительно пахнущие горячим металом и плесенью, циркулярные пилы для вырезания картинок из пейзажа.

Был абсолютный штиль. Корабельные сверчки щекотали тишину, и воздух над бушпритом дрожал и корчился от смеха. С правого борта по воде ходили Бонч-Бруевич в золотистом махровом халате и Ян Гамарник в панаме и трусах от Алессандро дель'Аква. По левому же борту воду все больше рассекали какие-то непонятные поросята в купальных шапочках и девушки мечты того, кто, судя по всему, уже давным-давно умер.