Александр Ханин - Рота, подъем!

• Название: Рота, подъем!
• Автор: Александр Ханин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

– Встать, смирно! – раздалось у меня прямо над ухом.

Я вскочил, хлопая глазами и не сразу включаясь в происходящее.

– Равняйся, отставить. Равняйсь!! Смирно!! Отставить. Равняйсь.

Смирно!! – раздавались команды старшего сержанта, которые я как робот повторял. – Спим на дежурстве, товарищ курсант?? А кто батарею охранять будет? Бабушка?? Враги напали на часть, а он спит, зараза.

Рот закрой. Смирно, я сказал!! Спишь? А?

– Никак нет! – уже понимая, что пойман с поличным, выпалил я. -

Только присел.

– Присел? Ты все на свете проспал. Родина в опасности!! Бегом к старшему сержанту Волчик.

Волчик стоял ухмыляясь в дверях каптерки, опершись о косяк, выкрашенный в коричневый цвет. Я подбежал к нему:

– Товарищ гвардии старший сержант, курсант…

– Ты Родину предал, – тихим голосом НКВДэшника прервал меня Волчик.

– Никак нет, – возмутился я.

– А где твой штык-нож? – показал он пальцем на мой ремень.

Штык-ножа не было, на ремне болтались только пустые ножны.

– Потерял? – улыбаясь спросил Волчик. – Или врагам Родины продал?

– Ладно, товарищ гвардии старший сержант, это Вы забрали… отдайте.

– Чегооооо? Опупел солдатик?? Сам потерял оружие, которое тебе

Родина доверила, а теперь валишь на старших по званию?? Ушел "на тумбочку".

– Ну, отдайте, – начал канючить я с спросонья, понимая, что кроме них никто не мог вытащить нож, а утром мне будет куда больший нагоняй от офицеров.

– Приказ не слышал? Бегом "на тумбочку", урод.

"На тумбочку" означало, сменить стоявшего около тумбочки дежурного солдата напротив входной двери. Через час, когда сержанты пошли спать, они отдали мне штык-нож, посоветовав больше не спать и даже засыпая хранить вверенное мне оружие.

– А как можно сохранить штык-нож? Из сапога же его тоже можно вытащить, – уточнил нагло я.

– В жопу себе засунь, – грубо сказал дежурный по роте.

– В кольцо ножа палец вставь, только, чтобы не застрял, – со смехом ответил мне Волчик. – Всему вас духов учить надо. И не напрягайся, воин, дембель не за горами.

До дембеля было еще очень-очень далеко.

Присяга

– Сегодня бойцам нашей доблестной батареи предоставлена честь выполнить ответственное задание. Мы едем "в поле" выполнять приказ командира полка. Едем в место, где проводятся учения. Вам исключительно повезло. Вы сможете принять участие в учениях еще до присяги Родине, – громкий голос командира батареи раскатывался под сводами казармы. – Выдвижение личного состава батареи через 15 минут. Чего встали? Время пошло.

С задней стороны корпуса казармы, закрывая обзор на парк бронетехники, стояли уже поджидавшие нас, армейские грузовики с верхом крытым брезентом зеленого защитного цвета.

– По машинам, – раздалась команда, и мы полезли в ЗИЛы, толкаясь и усаживаясь поудобнее на деревянных лавках, прикрученных к полу грузовика, стараясь сесть у единственного места со свежим воздухом, идущим от дороги, поближе к заднему борту. Места у борта все равно достались сержантам, а плотность внутри кузова была такая, что чувствовалось сердцебиение соседа.

– Как сардины в консервной банке, – усмехнулся Володя.

– Кто недоволен – сейчас пойдет пешком, – пригрозил замком взвода, и громко крикнул: – Поехали!

Грузовики заревели своими мощными двигателями и выехали за ворота части, покатившись по ухабам и рытвинам Коврова, его окрестностям в сторону неизвестного нам места. Водила не сильно заботился о тех, кто был за пределами его кабины, и мы подпрыгивали на каждой кочке, вжимая голову в плечи из страха удариться о перекладину, на которой лежал трепыхавшийся на ветру брезент…

Минут через сорок грузовики дружно остановились на краю огромного поля. Через прореху в брезенте было видно, что вся территория поля была заполнена большими армейскими палатками, между которыми торчали вбитые разного вида и размера колышки, к которым крепились палаточные веревки.

– Второе отделение, – раздалась команда взводного, – ваша задача, разобрать крайние палатки.

– А чем разбирать, товарищ лейтенант? – Володя улыбался, готовый

"взглядом съесть начальство".

– Для тех, кто "на броневике" повторяю: задача разобрать палатки, а как – это уже не мои проблемы.

Мы принялись вырывать колья и колышки, вытаскивать пластиковые окна из плотных пазов палаток, разбирать стоящие в палатках металлические двухъярусные кровати. Володя, как всегда улыбаясь, продекламировал фразу из песни Высоцкого, я подхватил, продолжил. Из первой песни пошла вторая, затем третья.

– Воин, ты сюда петь приехал или работать? – окрикнул меня сержант, который сам работать и не собирался, о чем свидетельствовали не вынимаемые из карманов руки.

– А чем плохо? Работе же не мешает. И… это же Высоцкий!! Он говорил, что он не пишет песен, а "кладет стихи на ритмическую основу". Это стихи.

– Ну и что с этого?

– Вы не любите Высоцкого, товарищ гвардии сержант?

– А чего там любить? Не баба же…

– Его тексты меняют понимание человека о действительности, дают возможность увидеть мир с другой стороны. Он был очень разносторонний человек…

Большого спора не получалось, я говорил, деревенский паренек с лычками сержанта срочной службы что-то возражал, используя метод

"сам дурак", я искал новые аргументы, декламируя стихи великого барда, стараясь объяснить их глубину, показать саму суть. Объясняя, я говорил о друзьях поэта и коснулся стихов Гафта, написанных на похороны Высоцкого, в основе которых лежали стихи самого Владимира

Семеновича.

– Там есть гениальные строчки, товарищ сержант: "… что нам

Дассен, о чем он пел – не знаем мы совсем. Высоцкий пел о жизни нашей скотской"…

В этот момент вход палатки распахнулся, и в проем вошел подполковник.

– Тебе чем, сынок, жизнь наша не нравится? – сходу спросил он меня. – Чем она ТЕБЕ скотская??

– Я, товарищ подполковник, – начал я тут же отвечать, не обратив внимания, что все в палатке замерли, – думаю, что Высоцкий старался показать в своих стихах, жизнь без преукрас, такой, какая она есть.

Со всеми ее проблемами, сложностями.

Сержант, оставшийся стоять у старшего офицера за спиной, показал мне здоровый кулак.

– Ну и? – повернул голову на бок подполковник.

– Вот Гафт – известный артист и друг Высоцкого, написал те строчки, – продолжил я, – выражая свою солидарность с…

– Даааа… как фамилия?

– Курсант Ханин.

– Ладно, еще поговорим, курсант.

– Без проблем, товарищ гвардии подполковник, когда Вам удобно, – живо ответил я, совсем не обращая внимания на огромные глаза сержанта и качающийся около бедра здоровый кулак.

Подполковник глубоко вздохнул, шумно выдохнул, буркнув что-то себе под нос, и вышел из уже осевшей от частично вынутых крепежей палатки.

– Ты совсем оборзел, дух? – тут же подскочил ко мне сержант.

– А что такого?

– Он же ПОДПОЛКОВНИК!!! Командир полка!!! А ты…

– А если подполковник, то с ним говорить нельзя?

– Ты дурак или не понимаешь??? У него две звезды на двух просветах!!! Он командир полка!!! А ты кто? Дух-первогодка. Даже я с ним разговаривать себе не позволяю…

– И что теперь? Товарищ сержант, я из Питера!! У нас в городе пять училищ, где пушки в петлицах носят. И артиллерийская академия в паре остановок от моего дома. Мне, что полковник, что майор, что генерал – их там пруд пруди. Ну, еще один. И что?

– Ты действительно ничего не понимаешь? – удивился сержант, всем своим видом показывая, что перед командиром полка надо, как минимум не открывать рта, а как максимум, преклоняться. И я, действительно, его, парня из деревни, не понял. Мы были из разным миров, хотя жили в одной стране.

Разбирать палатки мы так и не закончили. Армейский закон, давно сформулированный прапорщиками, что работаем от забора и до обеда, исполнялся и в нашей дивизии. За полчаса до обеда нам приказали оставить разбор палаточного городка, построили и отправили восвояси.

– Отделение, – гордый командир взвода сиял как начищенная духом пряжка армейского ремня. – Вам, трудившимся сегодня в поте лица, командир полка объявил благодарность!!

– Служим Советскому Союзу! – был нестройный ответ.

Мы не делали ничего особенного, но первая благодарность была получена. Сержант очень радовался и загибал пальцы, вспоминая все благодарности, которые успел получить за полтора года службы. Я никак не мог разделить его радости, подкалывая Володю вопросами, типа: "Куда мы теперь эту благодарность приколем?", "А нам напишут благодарность в виде почетной грамоты, чтобы мы повесили в тумбочку?", "А на увольнение в город поменять нельзя? Ну, хотя бы на компот?". Володя хихикал, вторя мне, но, что дальше делать с этой благодарностью тоже не знал.

Через несколько дней нас повели на "отстрел" – обязательную стрельбу трех боевых патронов. Кто придумал это правило, не прописанное в уставе, я не знаю, но такое действие в обязательном порядке проходили все военнослужащие перед принятием присяги. Даже доблестных строителей приводили на стрельбище, выдавая им, уже лежащим на земле, автомат Калашникова в руки, временно забрав ежедневные орудия труда. Каждый боец лопаты и бетономешалки обязан был нажать на курок, после чего автомат тут же отбирался и больше уже никогда не давался представителям этого страшного рода войск. В армии про стройбатовцев ходил анекдот о хвастовстве американских и советских военных атташе: