Зинаида Шедогуб - Работа по распределению

• Название: Работа по распределению
• Автор: Зинаида Шедогуб
• Жанр: Короткие любовные романы

---

– Эх ты, Серый! – поглаживая серую с проседью шерсть кобелька, шепчу я. – Рада видеть тебя, псина моя дорогая…

Наконец, втаскиваю вещи в дом. Здесь все по-старому: чисто, просто, по-мужски неуютно. На кухне, на толстых железных крюках, вбитых в стены, висят низки тарани, красуются судаки, щуки, сазаны.

На огромном кухонном столе лежит кусок осетра, в стеклянной банке чернеет икра, на блюде – жареная рыба. Видно, отец ждал меня.

Набрасываюсь на еду и, насытившись, ползу в зал, падаю на старенький диван, машинально беру альбом – на меня глядит юное лицо моей матери. Буйно вьющиеся светлые волосы. Подкрашенные фотографом большие малахитовые глаза. Маленький, чуть приплюснутый носик. В усмешке сжатые тонкие губы.

Сейчас мы ровесницы… Я родилась – мамы не стало… С годами боль не уменьшилась – стала больше. Читаю здесь же написанные мной стихи в прозе:

Ах, если бы была жива моя мама…

Я бы сказала ей самые ласковые слова, какие только есть на Земле.

Ах, если бы была жива моя мама…

Я всегда носила в себе эти слова, но почему-то боялась их произнести, словно ожидала какую-то важную минуту, когда их можно было бы сказать, отдать разом всю мою любовь.

Ах, если бы жива была моя мама…

Но мама умерла, а эти слова так и застыли на моих устах.

Тяжело их носить, тяжело думать, что их некому больше сказать.

Ах, если бы была жива моя мама…

– Может, и мне судьба выделит так мало времени, – думаю я. -

Сирота. Брошенная, несчастная…- жалею себя и плачу.

Просыпаюсь от крепкого запаха рыбы: рядом сидит отец и скрюченными от воды и соли пальцами поправляет на мне одеяло.

Приподнимаюсь и душу его в объятиях. Глажу густо посеребрённые темно-русые кудри и шепчу:

– Здравствуйте, папочка Федечка!

– Сдаюсь, – смеётся он. – Рад, что моя козочка дома. Теперь не расстанусь с тобою… А то один, як бирюк…- жалуется отец, и его карие очи заволакиваются грустью. – За шо Бог наказав, не знаю… Не жизнь – одни потери… Пацаном пережив тридцать третий. Яка була дружна семья: мамо, тату добри, не лаються… Братья Иван, Степан,

Петя один краще другого… Усих похоронылы на кладбище, а тату последнего прямо в огороди, под орихом. Мэнэ, сдыхающего, подобрав на базари дидок – рыбак, отвиз в Черный Ерок. Тут на рыбке и спасся.

А потом проклята война… Выжив. Женывся на ангеле. Минута счастья – и все… Я ж однолюб… Пробовав – не принимае душа никого…

Слушаю исповедь отца и не знаю, как признаться, что не хочу оставаться на Кубани: всё здесь напоминает об Игоре. Хочу уехать на край света, забыться, начать жить заново. Ещё минута – и расплачусь, обо всём расскажу… Вырываюсь из крепких отцовских объятий и мчусь, сбивая капустные листья к каналу. Ноги, подол халата в росе. Рядом радостно мчится Моряк. Ложусь на деревянный мостик: а вода в Черном ерике и в самом деле чёрная…

На зеркальной тёмной поверхности появляется моё изображение.

– Боже мой, какие мужики дураки… – любуясь собою, шепчу я, забыв о том, меня не понял только один из них.

Но вот волна смывает моё изображение. Поднимаю голову: по широкой глади канала, плавно огибающей хутор, несётся лодка, распугивая гусят, утят и куликов. Всё… Проснулся народ… Пошла потеха… За первой появляется вторая, третья, четвёртая… Одна лодка, надрывно воя, подходит к причалу и обдает меня брызгами.

– Дурак! – кричу я на соседа Алёшку.

– Рыбачишь? – весело спрашивает он, хотя прекрасно видит, что удочек рядом со мной нет. – Какая тут рыбалка? Вот я знаю место: там рыба даже на пустой крючок берётся… Приглашаю тебя…- не обращая внимания на мою ядовитую ухмылку, продолжает Алексей.

Критически рассматриваю парня. Высок, некрасив. Чем-то похож на

Женьку: тот же небрежно вырубленный нос, такие же огромные, на выкате серые глаза, такие же мясистые губы… Чем не жених? Говорят, мужчине красота ни к чему… Видала уже одного красивого… Попробую еще раз. Может, что получится…

– Хорошо, – наконец, соглашаюсь я. – Приготовлю рыболовные снасти и поедем когда-нибудь среди недели.

– Ловлю на слове, – хохочет Алёшка, чувствуя себя на волне удачи.

– Приглашаю тебя сегодня в кино.

– Вера! Завтракать! – зовёт меня отец.

– Ну, до вечера, – прощаюсь я с парнем и тороплюсь к дому.

Сижу в клубе и пытаюсь смотреть фильм. Не получается: Алексей мучает мои ладони, до боли сжимая пальцы, а потом страстно целует их и что-то шепчет при этом. Ненавижу боль: еле сдерживаю желание вырваться и нагрубить.

– Клин выбивают клином, – считаю я, надеясь, что привыкну к юноше, а потом и полюблю его.

Заканчивается фильм – начинаются танцы. Духовой оркестр играет вальс, и Алексей без устали кружит меня с такой скоростью, что всё мелькает, всё сливается в одну сплошную пёструю ленту. Боюсь выпасть из его рук и упасть. Наконец-то музыканты делают перерыв. Алёша подводит меня к своему другу Роману и просит:

– Я на минутку выйду, а ты покарауль…

Ромка провожает товарища взглядом и торопливо, брызжа слюной, шепчет:

– Верка, по-дружески советую: будь осторожна. Проспорыв, тебе

Лешка: сказав, шо через неделю будешь спать с ним…

Настроение испорчено. Цепенею от злости: и тут та же грязь.

Неужели нет чистых отношений? Что же мне так не везет? Не прощаясь, покидаю фойе: ни танцевать, ни видеть никого не желаю. Меня догоняет

Алексей и прижимает к кирпичной стене.

– Вера, почему ты ушла? Тебе плохо? Шо рыжий натрепав?

Я молчу и сердито решаю:

– Ну, сосед, тебе конец: влюблю в себя и брошу…

Теперь обдумываю каждый жест, каждое слово, чтобы поразить воображение хуторянина.

В понедельник Алёша пригласил меня на рыбалку.

– Действует по плану, – злорадно смеюсь я. – Ну, держись, хлопец!

Надеваю белое в чёрный горошек платье, новые белые туфли, крашу ресницы, губы, затейливо укладываю косы…

– Красавица! Невеста! Пропав Лешка, пропав, – довольно хохочет отец, надеясь, что я выйду замуж и не поеду в Чечню. – Ступай: парубок уже, наверно, заждався…

В серых брюках, белоснежной сорочке, выкупанный в дешёвом одеколоне Алексей лихо подкатил к причалу, спрыгнул на мостик и на руках перенёс меня в лодку. Заревел мотор, и лодка птицей понеслась над водой.

Мелькают беленькие хатки, заросли камыша, тростника, каналы и канальчики, лиманы и лиманчики… То там, то здесь взлетают вспугнутые рёвом двигателя дикие утки, гуси, величественные цапли…

От этого мелькания рябит в глазах. Наконец, у небольшого островка мотор затихает, и лодка, покачиваясь на волнах, подплывает к нему и носом упирается в землю.

Тишина, какой я не слышала давно, окружает меня со всех сторон.

Забрасываю удочку – сразу же тянет… Таранка! Дрожащими руками вновь забрасываю. Таранка, таранка, таранка… Руки дрожат, не могу на крючок натянуть червя… Забываю обо всём на свете. Есть только удочка, крючок да серебристый блеск рыбы.

– Может, остановишься, хватит… Всю не переловишь… – шепчет

Алёша, приподнимая меня вместе с удочкой на руки, и несёт на остров.

Возвращаюсь к реальности: я на острове, на свидании. На жёсткой темно-зеленой траве лежит голубое покрывало, рядом стоит корзинка с вином и фруктами. Юноша затуманенным взглядом глядит на меня и дрожащими от страсти пальцами пробует налить вино.

– Д-давай в-выпьем за нас, – чуть заикаясь от волнения, предлагает он. – За наше будущее…

Подношу стакан к губам и тяну горьковатый напиток. По телу, волнуя, бежит сладкое тепло, кружится голова… Алёша пододвигается ближе, обнимает меня, целует и шепчет при этом ласковые слова, которые никто на свете мне еще не говорил:

– Солнышко… Ласковая… Единственная…

Радуюсь тому, что ещё кому-то нравлюсь. Парень клонит меня к земле, и я подчиняюсь ему. И этот полёт так сладостен и приятен. Но как только голова касается земли, где-то в подсознании возникает мысль, что Алёша меня не любит, что он на меня поспорил…

Выкатываюсь из-под обезумевшего от страсти, дрожащего существа, змеей ползу к воде и бросаюсь в речку. Прохлада мгновенно отрезвляет. Плыву назад, к хутору… Вскоре меня догоняет Алёшка, насильно втаскивает в лодку, и мы, обессиленные, злые, сидим молча рядом.

– Эх, ты… – спустя некоторое время выдавливает из себя парень.

– А ты… Ты же на меня спорил…

– Не мужики – бабы… Ну, ляпнув сдуру… Так я ж люблю… Уже дома сказав, собирався свататься… Эх, ты, деревянная…

И чем больше говорим, тем яснее понимаем, что уже всё в прошлом: разбитой тарелки не склеишь.

В аэропорту меня провожает отец. Худой, сутуловатый, он понуро стоит у чемоданов, и тщетно я пытаюсь разговорить его. Уныло хмурится, сосёт папироску за папироской, сухо покашливает, потому что спазмы сжимают его горло, и он, пряча от меня глаза, молчит. Мне тоже грустно: почему-то кажется, что я уезжаю навсегда и больше никогда не увижу ни отца, ни города, ни края. Оформляю багаж, а сама думаю о том, как тягостно для нас прощание. Хотя бы быстрее улететь… И когда, наконец, приглашают пройти к самолету, я облегченно вздыхаю.