Энн Пэтчетт - Заложники

• Название: Заложники
• Автор: Энн Пэтчетт
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06880-5

Приглашенные на светский прием гости с нетерпением ждали появления всемирной знаменитости – певицы Косc. Ее чарующий голос заворожил всех. Но прекрасный вечер был неожиданно прерван – в зал ворвались вооруженные террористы.

С этого момента для всех участников драматических событий началась другая жизнь, а весь мир сузился до размеров одного зала…

---

Такая любовь требует верности, а господин Осокава был верным человеком. Он никогда не забывал о значении Верди в своей жизни. Со временем, как у всех поклонников оперы, у него появились любимые певцы. Он собрал коллекции записей Шварцкопфа и Сузерленда. Но более всего он верил в гений Каллас. Свободного времени у него в жизни было очень мало, а уж тем более времени на такое серьезное хобби. Он взял себе за правило после официальных обедов с клиентами или после завершения ежедневной бумажной работы минут тридцать слушать музыку. Или перед сном читать оперные либретто. До ужаса редко, может быть, пять воскресений в год, он освобождал себе несколько часов, чтобы прослушать какую-нибудь оперу от начала до конца. Однажды, когда ему было далеко за сорок, он поел несвежих устриц и три дня пролежал дома с тяжелым отравлением. Он вспоминал это время как счастливые каникулы, потому что именно тогда он непрерывно слушал оперу Генделя «Альцина» – даже во время сна.

Первый диск Роксаны Косс ему подарила на день рождения его старшая дочь Кийоми. Когда она обнаружила в музыкальном магазине диск незнакомой певицы, то решила воспользоваться случаем, ведь ее отцу было так невыносимо трудно делать подарки. Однако больше всего ее привлекло даже не имя, а скорей фотография женщины на диске. Как правило, фотографии оперных певиц вызывали у нее отвращение. Они всегда смотрели на зрителя через опущенные на лицо вуали или поверх раскрытых вееров. Роксана Косс глядела на нее совершенно прямо, ее глаза были широко открыты, подбородок приподнят. Кийоми потянулась к ней даже раньше, чем прочла название оперы: «Лючия ди Ламермур». Сколько уже записей «Лючии ди Ламермур» имелось у ее отца? Это не имело значения. Кийоми не колеблясь отдала деньги продавцу.

В тот вечер, поставив диск на плеер, господин Осокава уже не возвращался к работе. Он снова превратился в мальчишку, руку которого в токийском Метрополитен-холле сжимает большая и теплая рука отца. Он ставил диск снова и снова, нетерпеливо перескакивая места, где ее голос не звучал. Такой возвышенный, парящий и теплый голос, совершенно бесстрашный. Как могло случиться, чтобы голос был одновременно таким сдержанным и безрассудным? Он позвал Кийоми. Она пришла и остановилась в дверях его кабинета, собираясь произнести: «Да?» или «Что, папа?» – но тут сама услышала голос. Голос женщины, которая смотрит с фотографии вам прямо в глаза. Отец не сказал ни слова, он просто указал ей рукой на плеер. Она почувствовала невообразимую гордость от того, что совершила столь правильный поступок. Музыка говорила сама за себя, она сама звучала похвалой. Господин Осокава закрыл глаза. Он грезил.

С тех пор прошло пять лет, и он видел Роксану Косс в восемнадцати оперных спектаклях. В первый раз это произошло по случайному стечению обстоятельств, потом он нарочно подстраивал свои дела так, чтобы в нужное время оказываться в тех городах, где она выступает. «Сомнамбулу» он слушал три вечера подряд. Он никогда не искал с ней встреч, не старался выделиться из общей массы зрителей. Он вообще не считал, что его восхищение является чем-то экстраординарным. Ему больше хотелось верить, что только дураки не испытывают от ее пения тех же чувств, что и он. Какие еще могут быть привилегии у человека, кроме как сидеть и слушать ее пение?

Отыщите фотографию Кацуми Осокавы в каком-нибудь бизнес-журнале и вглядитесь в нее повнимательнее. Она вряд ли поведает что-нибудь о его страстях, потому что страсть – это частное дело человека, закрытое от чужих глаз. Но опера присутствует и здесь, как некий угол зрения, который делает человека более понятным для окружающих. Другие VIP-персоны обычно предстают на фотографиях со спиннингами в руках на каких-нибудь горных шотландских реках или за штурвалами собственных спортивных самолетов на пути в Хельсинки. Господина Осокаву фотографировали в домашней обстановке сидящим на диване и слушающим музыку, и за его спиной виднеется новейшая стереосистема фирмы «Нансей». По поводу известных людей всегда возникают неизбежные вопросы. И вот таким способом на них даются косвенные, но вполне очевидные ответы.

За цену, которая значительно превышала все прочие расходы на прием (еда, сервис, транспорт, цветы, охрана), Роксану Косс убедили принять приглашение, ведь это было как раз между окончанием сезона в Ла Скала и началом гастролей в Театро Колон в Аргентине. На обед она не приедет (перед выступлением она никогда не ест), но прибудет к концу обеда и исполнит шесть арий со своим аккомпаниатором. Господин Осокава был уведомлен письмом, что в случае его согласия он сможет заблаговременно выслать свою заявку, и хотя никаких обещаний мисс Косс не давала, но эту заявку ей все-таки передадут на рассмотрение. Когда свет погас, она исполняла арию из «Русалки» – ту самую, которая стояла в заявке господина Осокавы. На этом ее программа заканчивалась, однако, если бы свет не погас, кто мог поручиться, что она откажется петь на «бис»?

Господин Осокава выбрал «Русалку» Дворжака в знак глубокого уважения к госпоже Косс. В ее репертуаре это было самое известное произведение, так что исполнение этой арии не потребовало от нее никаких особых приготовлений – она и так наверняка включила бы ее в программу, даже если бы господин Осокава об этом не попросил. Он не стал включать в заявку малоизвестные партии – вроде арии из «Партенопеи», – обозначив тем самым себя истинным, бескорыстным поклонником ее таланта. Он просто хотел послушать в ее исполнении «Русалку», находясь в непосредственной близости от нее, в одной комнате. «Если чья-нибудь человеческая душа томится обо мне во сне, то пусть она вспомнит обо мне при пробуждении!» Ему перевели эту фразу с чешского много лет назад.

Электричество не включалось. Овации явно пошли на спад. Все, напрягая зрение, щурились, пытались разглядеть примадонну в темноте. Прошла минута, другая, но общество оставалось все еще беззаботно-спокойным. Потом Симон Тибо, французский посол, которому перед приездом в эту страну обещали гораздо более перспективный пост в Испании (но передали его другому лицу за какие-то важные политические заслуги в тот самый момент, когда Тибо и его семья упаковывали чемоданы), заметил свет в щели под кухонной дверью. Он был первым, кто начал кое-что понимать. Его словно пробудили от глубокого сна, в который он погрузился под воздействием ликера, обильной еды и Дворжака. Он подхватил под руку жену и, несмотря на то что она все еще продолжала аплодировать, втолкнул ее в толпу стоящих вокруг людей. Он не видел этих людей, но они толкали его со всех сторон. Он прокладывал себе дорогу к стеклянной двери, которая, насколько он помнил, находилась в дальнем конце комнаты и вела в сад. При этом он вертел головой, стараясь разглядеть звезды на небе – для ориентации. Но увидел только узкий, скользящий по стенам и потолку луч карманного фонарика – один, потом другой – и почувствовал, как его сердце падает куда-то вниз, а в душе, наоборот, поднимается нечто, что можно описать только как отчаяние.

– В чем дело, Симон? – спросила его жена шепотом.

Невидимая сеть была уже сплетена, раскинута вокруг всего дома, и его первым, вполне естественным импульсом было броситься вперед и попробовать прорваться, но элементарная логика удержала его от этого опрометчивого поступка. Лучше всего не привлекать к себе внимания, не создавать прецедента. Где-то посреди комнаты аккомпаниатор целовал оперную диву, и посол Тибо сжал свою жену Эдит в объятиях.

– Я спою вам в темноте, – раздался голос Роксаны Косс. – Если кто-нибудь даст мне свечу.

С этими словами присутствующие замерли, и овация захлебнулась, так как все вдруг заметили, что свечи тоже не горят. Прием на этом закончился. Охранники продолжали мирно дремать в лимузинах, как большие, откормленные псы. Мужчины начали шарить по своим карманам, но находили там только аккуратно сложенные носовые платки и скомканные денежные купюры. Потом послышался гул голосов, шарканье ног, а потом, как по волшебству, зажегся свет.

* * *

Прием был великолепным, хотя позже об этом, естественно, никто не вспоминал. На ужин подавалась белая спаржа в голландском соусе, камбала с поджаренными до хрустящей корочки сладкими луковками, маленькие отбивные – на три-четыре укуса, не больше – с чуть примороженной клюквой. Обычно так называемые развивающиеся страны, пытаясь произвести впечатление на важных иностранных гостей, подают на приемах русскую икру и французское шампанское. Обязательно русскую и обязательно французское, как будто это единственный способ продемонстрировать свое благополучие. На каждом столе стояли букеты крохотных – не более наперстка – желтых орхидей, которые трепетали при малейшем вздохе гостя. Вся организация ужина, сервировка столов, изящный каллиграфический шрифт гостевых карт – все соответствовало торжественности момента. Ради такого случая из национального музея была временно позаимствована картина: темноглазая Мадонна протягивает зрителям младенца Христа. Его лицо, странно знакомое и взрослое, глядело со стены над каминной решеткой. Сад, которым гости, скорее всего, полюбовались бы лишь мимоходом, преодолевая короткое расстояние от машины до парадной двери или случайно выглянув из окна до наступления темноты, был заново приведен в порядок и вычищен: в нем порхали райские птицы, цвели свернутые в тугие трубочки канны, красовались островки овечьего ушка и изумрудного папоротника. Джунгли подходили к городу совсем близко, так что даже в самых ухоженных садах цветы оживляли беспорядочной красотой подстриженные газоны бермудской травы. В течение нескольких дней с раннего утра до позднего вечера в саду трудились молодые рабочие. Они стирали пыль с кожистых листьев растений мокрыми тряпками и сгребали упавшие листья бугенвиллеи, которые гнили под живыми бордюрами клумб. За три дня до приема они заново побелили высокую оштукатуренную стену, со всех сторон окружавшую дом вице-президента, и при этом тщательно следили за тем, чтобы куски побелки не падали на траву. Продумана была каждая деталь: хрустальные солонки, лимонный мусс, американское виски. Танцев не предусматривалось, оркестра тоже. Музыкальным сопровождением должно было стать выступление Роксаны Косс и ее аккомпаниатора – светловолосого мужчины лет тридцати, шведа или норвежца, с длинными тонкими пальцами.