Джим Кэррол - Дневники баскетболиста

• Название: Дневники баскетболиста
• Автор: Джим Кэррол
• Издательство: АСТ
• Жанр: Контркультура
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027613-3

«ДНЕВНИКИ БАСКЕТБОЛИСТА» — классическое произведение о юном хипстере, растущем на грязных улицах Нью-Йорка. Книга принесла Джиму Кэрролу огромную славу в андеграундной среде. Джек Керуак, впервые прочитав отрывки то веселой, то страшной хроники Кэррола о жизни городского подростка с тринадцати по шестнадцать лет, решился написать: «Тринадцатилетний Джим Кэррол пишет прозу лучше, чем 89% современных писателей». Позже, напечатанные на заре семидесятых в «The Paris Review» отрывки из произведения вызвали сенсацию — и продолжают вызывать по сей день.

---

Последнее время у меня дома с предками полный писец. Что тут скажешь? Папаша каждый день возвращается с работы в шесть, ужинает, переобувается, садится в кресло, закатав штаны и взгромоздив ноги с выступающими варикозными венами на табуретку, и предается исхождению говном. Чмырится насчет моего излишне длинного хаера, насчет того, что марши протеста это отстой, а нигеры и латиносы полные засранцы. Короче, один и тот же гон. Я не отвечаю, ведь он все равно не слушает. Ничего особенного, но худшего говна мне терпеть не приходилось слушать. Затем мамаша вечно пытается вовлечь меня в политические дебаты, когда начинаются новости, а если я возражаю и высказываю свое мнение, семейство поднимает сумасшедший ор, или же от беседы уклоняюсь — то же самое, только еще хуже. Я сейчас не заморачиваюсь вступать в разговор. Просто отказываюсь пиздоболить об этой хуйне, и все о кей, мне совсем запудрили мозги: марксисты, нигеры и, по большому счету, все остальные — козлы, а война во Вьетнаме санкционирована Папой, а сей мудрый старик никогда, разумеется, не ошибается. Вот если бы я умел складываться пополам, я бы занимался самоотсосом дни напролет, торчал бы на какой-нибудь офигительной наркоте и жил в шкафу. Но зато можно своим пофигизмом стимулировать у предков развитие рака или сердечных заболеваний, доводить их до седых волос, разорять их на косметические кабинеты. А потом ты плачешь в уборной оттого, что у тебя так сильно болят вены, и ты не можешь отрицать, что любишь их больше всего на свете.

Думаю, сегодня последний раз в жизни участвовал в антивоенной демонстрации. Очередной большой и тупой отстой. Всяческие недо-Джорджи-Маршаллы доебываются до тебя, что, типа, надо обязательно идти стройными рядами и все в таком духе, объясняют, против чего мы в первую очередь протестуем. Кому нужны вожди? Вождям следует надрать задницу, а потом переправить их авиапочтой на сельскохозяйственные угодья куда-нибудь в Канзас... нам они без пользы. Если я не могу заниматься чем-либо так, как считаю нужным, предпочитаю сделать ручкой. Лучше стебаться над этими выступлениями, лапать жопы, кататься на роликах и ссать на углы универмага «Мэйси». Их гон с серьезным видом, непроницаемые физиономии и прочее говно — все это лишь показуха. Большей части народа, приперевшейся на подобную демонстрацию, просто нечем заняться, Пентагон срать хотел на их мекание, и, мне кажется, пора переходить к киданию кирпичей вместо произнесения занудных спичей. Нам нужно больше боевого народа, умеющего драться и кусаться, а не толпа любителей прогуляться на свежем воздухе. Пора менять способ донесения своего мнения, а то выходит сплошная лажа.

Зима 66-го

Скоро я это сделаю. Только бы заполучить эту штуку, и я знаю, меня хватит на то, чтобы выдернуть ее из сумки и устроить бойню. Я имею в виду английский в нашей школе, первый с утра урок... раньше я заводил разговор о фантазиях, незаметно рождающихся, пока я сижу там каждое утро... о желании выхватить автомат и выпустить обойму (меньшее меня не устроит, пистолет не то, нужна именно штука с тра-та-та-та, ну, вы понимаете?). Так вот, по-моему, это перерастает просто фантазии, и я не соображу, в чем тут фишка? Мне кажется, это первый урок, а прикол в том... что перед тем, как переться в школу, мы заглядываем к чувихе по имени Джуди, живущей в доме на Сентрал-парк-уэст, и у нее раскумариваемся, ширяемся и так далее, по желанию. И когда я заваливаю в класс, я очень утомлен, хочется подремать. А обезьяна у доски распинается, как прекрасны стихи Уитмена, будь он хоть трижды пидором или имей прочие пикантные склонности. А я медленно закатываю глаза и вижу лишь пейзаж из растрескавшейся желтой глины, колючей проволоки, траншеи, классная доска кажется бесконечным ослепительным сиянием сражения, и я начинаю уничтожать врагов, как вдруг снова возвращаюсь в класс, марионетка продолжает читать лекцию, и, как обычно, все кругом тоскливо. В смысле, мне хочется хоть раз... оставить от этого места рожки да ножки... ну хоть раз...

Сегодня вечером, съездив за фасовкой в бильярдную на 53-й, выхожу спокойно из метро на Дикмэн-стрит, как вдруг вижу Жирного Эдди, стоящего на злоебучем перекрестке шести улиц. Весь задерганный, глаза сощурены в две красные щелочки, в руках пластмассовый свисток, на кумполе идиотская шапочка, наподобие капитанской, руководит уличным движением. Еще чуть-чуть и его со всех сторон разорвут на кусочки, не одна машина, так другая! Ваше, блядь, мнение по этому поводу? Мне было несподручно ему помогать из-за имевшейся при мне наркоты, но я дошел до «Штабов» и велел Г. Бургеру сходить за Эдди. Но пока Г. надевал пальто, прибежал Мучи, объявив нам, что видел, как этого жирного разъебая с пластмассовым свистком и прочими прибамбасами минуту назад увели куда-то. Полный урод. С этим увальнем даже самые пробитые наркоты города не станут ширяться.

Я больше не боюсь бомбардировок так, как пару лет назад, но паранойя все еще сильна во мне... несомненно. Просто я постепенно сделал ее утонченнее... она приняла форму считания дней... я выигрываю передышки между очередными вспышками холодной войны. Кредит оплачиваю страхом. Думал об этом сегодня.

Думал, как могу разделить свое прошлое на сгустки времени, когда у меня были мириады «существенных» причин желать (а еще раньше, лет в девять, молиться), чтобы конец света и нажатие роковой кнопки произошли чуть позже, а потом я тщательно и по отдельности пересматривал каждую «причину протянуть еще немного». «Мне бы только один план исполнить, прежде чем придет конец, — помню, размышлял я, — мне нужно всего лишь около четырех месяцев... а потом пусть безумный мир гибнет к чертям собачьим!» План всегда был не особо грандиозным, сроки варьировались. Мне восемь лет: я надеюсь, что большие шишки немного охладят свой пыл, со сбросом бомбы можно потерпеть одно лето, и я смогу перед смертью хоть один сезон поиграть в детской баскетбольной лиге, куда меня недавно приняли. Прикольно вспоминать, мне даже казалось, что наша страна вполне может отсрочить принятие мер насчет кубинского кризиса, чтобы я успел в пятницу вечером сыграть очень важный матч. Девять лет: мы поедем в замечательный лагерь Бойз-клуба, если еще один месяц, еще одно лето не будет войны... ведь я исхожу не из абсолютной херни... вот так я измерял, сколько мне еще нужно в будущем... ведь одно увязывается с другим... всякий раз либо намечалось путешествие, либо предстоял сезон в каком-нибудь спорте... что-то, стоящее надежд, а потом, ну ладно, пускай сирены затягивают песнь смерти.

Но это не есть нечто оставшееся в прошлом и навсегда решенное. Ни фига подобного. Это порождено, как я сейчас начинаю понимать, страхом... и отлично работает... этим успешно пользуются. И до сих пор я именно так смотрю в будущее, только меня больше ни хера не волнуют поездки в летний лагерь или грядущие через две недели матчи. Сейчас меня заботит нечто большее... успею ли я закончить стихи, наметившиеся у меня в голове? Успею ли научиться писать так, как знаю, что могу? А мои дневники? Или Вьетнам уничтожит меня, нажав кнопку? Ведь сейчас главное— стихи... а кнопка все еще существует, ждет...

Вечером отправился отрываться на гулянке в здешнем баре, где отвисают старшие братья всех моих городских корешей. Нас там, разумеется, не ждали, ведь мы несовершеннолетние, но один чел торгует неотличимыми от настоящих фальшивыми военниками, и мы дружно набухались в сиську. Вечерину устроили в честь старшего брата Блюбоя по кличке Челюсть, который утром попал в зубы армейской машины. Блюбой и Челюсть — самые упертые в этом жлобском квартале, и они вечно на меня выебываются за то, что я против войны, но я все равно пришел, поскольку в округе больше ничего интересного не намечалось. Короче, после того, как все вмазали по полдозы, папаша Челюсти осторожно выключает музыкальный автомат, прокрадывается на середину и предлагает всем хором грянуть «Денни-боя» (настоящее имя Челюсти). И вот мы затянули эту хуйню, и на середине всеобщего пения Челюсть в слезах бросается к папаше, стискивая его в объятиях, потом повторяет тот же душещипательный спектакль со своим братцем. Трогательнее сцен я не видал, остальной бар тоже. Потом толпа перешла к «Моя страна, это о тебе», «Америке» и так далее и тому подобное... Оди Мёрфи никогда подобного не видел, а я застыл на месте, пытаясь убедиться, что это мне не снится. Но тут Жирный Эдди меня просветил, сообщив, что Челюсть забирают всего на шесть месяцев, служить он будет на Стейтен-Айленде, и ближе его к Вьетнаму не подпустят. Нас разобрал такой ржач, что некоторые даже перестали петь и заинтересовались, в чем дело. Пример семьи, умеющей сделать слона из навозной мухи, — таков смысл сцены. Во дают, а ведь, судя по происходящему, вы бы предположили, что несчастному парню по кличке Челюсть придется убивать председателя Мао из водяного пистолета. Но, с другой стороны, я рад, ведь лопухи вроде него вечно проигрывают бой.