Николай Лесков - Статьи

• Название: Статьи
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Публицистика

---

<О СОИСКАТЕЛЯХ КОММЕРЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ>

М<илостивый> г<осударь>! В то самое время, когда политико-экономическая наука отстояла наш век от нападок против промышленного и эгоистического направления, когда экономическая литература встретила, наконец, симпатию в кругу читающей русской публики, эта публика стала устно и печатно выражать свое негодование к неохотному сворачиванию молодых людей с бюрократической дороги на дорогу торговую, промышленную, ремесленную. Негодование это особенно выразилось против людей, стоящих или стремящихся стать в ряды чиновничьей прессы, к которой, вследствие исторических причин, все слои русского общества чувствуют одинаковое нерасположение. Чувство это, по-видимому весьма справедливое, в большинстве случаев так же неосновательно, как и упрек, делаемый нашему веку в эгоистическом, промышленном направлении, и я прошу у вас во имя правды дозволить мне при посредстве вашего органа заявить, что многие чиновники и дворянская молодежь, завоевавшая себе правильный взгляд на вещи, горячо сочувствуют торговым и промышленным интересам нашего отечества и пламенно желают быть деятелями на этом поприще. Таких людей, благодаря Бога, становится час от часа больше; все они с стремлением к честному заработку, хранят отвращение к самовознаграждению и рвутся к промышленному труду. Побуждения их честны, намерения добросовестны, искательства чужды предрассудков; но все эти побуждения, намерения и искательства — остаются только побуждениями, намерениями и искательствами, потому что люди, их питающие, не находят себе места на коммерческом поприще; потому что торговые деятели смотрят на всякого соискателя торговых занятий, не принадлежащего к купеческому роду и не выросшего в приказчичьей среде, как на человека, не способного к делу, “дворянчика”, “белоручку”. Пишущий эти строки по собственному горькому опыту знает, как много вредит дворянская кличка соискателю торговой службы, и может засвидетельствовать справедливость этой истины множеством примеров. Несмотря на некоторое знакомство с отечественною торговлею, невзирая на знание многих местностей родного края, он, открывая предложение на свой труд в промышленном кругу, встречал от представителей торговли только советы обратиться за приобретением мест чиновников для поручений или следователей, мест, к которым он не чувствует никакого призвания. Такова или почти такова участь большинства теперешних соискателей торговой службы из сословия людей, не способных к стоянию у хозяйской притолоки, обмериванью, обвешиванью и прочим приемам адептов нашей торговли, слывущих в известном кружке за новых людей — “дельцов”. Недостаток собственных капиталов и отсутствие правильного кредита в пределах, развитых Соединенными Штатами Северной Америки, делают у нас невозможным производство собственных оборотов человеку, не обладающему известным вещественным капиталом, и он часто с полным запасом капитала невещественного ходит от хозяина одного торгового дела к другому, прося работы, встречает везде отказы — взять его на испытание и, наконец, доведенный до голода и холода, делает уступку из своих убеждений — и поступает на другое поприще, к которому не расположен. Нет! общество увлекается благородным желанием подвинуть разночинную молодежь на служение честному промышленному делу и произносит слишком пристрастный суд над многими, не чуждыми идей нашего века. Русская литература, осмеивая Живоглотов, Сквозников-Дмухановских и прочих “озорников” и “надорванных”, остается в долгу перед людьми, которые отдали лучшие свои годы науке, собрали под своим черепом, как могли и как умели, сколько-нибудь полезных знаний и единственно силою обстоятельств, голосом голодного желудка втолкнуты на другую дорогу, на которой жалованья иногда недостает на чай и сахар. Я думаю, такие люди могут служить хорошими сюжетами для современного романиста.

То же самое встретим мы, если взглянем на людей, обращавшихся и к ремесленной дороге. Недавно одна бедная дама, не имея средств содержать в гимназии 14-летнего сына, который свободно читает и пишет по-русски, по-польски, по-французски и по-немецки, при моем посредстве отдала его одному киевскому книгопродавцу на пять лет для приучения к книжной торговле бесплатно. Зная замечательные способности этого мальчика и прекрасный его характер, я был уверен, что он будет очень полезен хозяину-книгопродавцу, не знающему ни одного языка, кроме малороссийского, и не имеющего никакого понятия о литературе; вообразите же мое удивление, когда мальчик на другой же день возвратился к матери с аттестатом не способного к делу, потому что “нам нужно, чтобы он и в магазине стоял, и сапоги почистил, и воды принес, и вынес кое-что из комнаты”. Отдали этого же ребенка кондитеру обучаться ремеслу, а тот его заставил у биллиарда партию считать да ножи чистить. Вот и учитесь ремеслу. Вот и отдайте вашего сына в мальчики, а другой возможности учиться для бедных людей пока еще не имеется!

Да! не заслуживают миллионной доли того упрека люди, могущие быть промышленниками и ремесленниками, за то, что они бьются к канцелярскому столу, как к благотишному пристанищу, какой по всей справедливости должен быть выражен современным представителем промышленного и ремесленного сословий. Эти охранители старых форм, при которых торговец и ремесленник создавался, переходя метаморфозы “мальчика”, “молодца” и наконец “приказчика”, с каким-то злорадством заграждают людям неторгового происхождения дорогу к промышленной деятельности. Они с каким-то удовольствием ставят “дворянчиков” в унижающее положение, доводят их до возмущения и после глумятся над их неспособностью. Где же их собственная способность, и чем заявляют свою специальность те, которые им годны? Какую работу образованный и трудолюбивый дворянин выполнит хуже неуча, готового марать свои руки хозяйским добром на все возможные способы? Белоручки между людьми, ищущими работы и хлеба, перевелись; это эпитет, выдуманный клеветниками, людьми, привыкшими драть с одного вола две шкуры и, покупая труд, думать, что они купили и личность.

Да замедлит же упрек общества тем, кто, не имея призвания к чиновничеству, болтаются без места, и да падет он на тех, кто поставил себе правилом без всякого разбора и испытания не допускать ни к какому делу людей, не выросших за прилавком! Не должно забывать, что в России, где тысячи промышленных дел ждут человека, человек очень часто не находит дела, без видимой к тому с своей стороны вины.

5 августа 1860 г.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЛИЦЕЙСКИХ ВРАЧАХ В РОССИИ

Это уж так самим Богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого восстают.

Гоголь (из комедии “Ревизор”)

Говоря о полицейских врачах русского царства, мы будем говорить о врачах, известных у нас под названием “городовых и уездных”. Посвятим несколько слов определению быта и значения этих медицинских чиновников, достойных тщательного и глубокого изучения. Городовой и уездный врач, как зоологический человек, нуждается в пище, питии, крове, одежде и во многом другом, из предметов первой потребности. Кроме того, он иногда бывает отцом семейства. Для удовлетворения всех его нужд и всех нужд членов его семьи, если ему посчастливилось обзавестись ею, казна определяет ему 200 рублей серебром годового содержания, которым многие из них не пользуются, оставляя его управским милостивцам. Практика — удел весьма немногих из этих врачей, а в больших городах она вовсе не выпадает на их долю, потому что общество, не без основания, не верит их знаниям и не обращается к их помощи везде, где есть возможность найти другого врача. А как такая возможность увеличивается параллельно численности обитаемого места, то очевидно, что чем люднее город, в котором сидит данный городовой врач, тем более он должен страдать от конкуренции в медицинской практике, тем менее для него шансов к врачебному заработку. Стало быть, в больших городах, особенно университетских, где практикуют многие профессора медицинского факультета и где, кроме того, есть множество молодых врачей, очень падких на практику, положение городовых врачей должно быть несравненно хуже положения их собратий, живущих в уездных и небольших губернских городах, — особенно если примем во внимание, что все врачебные управы — родные сестры и что кодекс их положений хотя скверно скроен, но крепко сшит, так что ни один дерзкий не может идти против определенной им дани. Но, несмотря на это, на деле выходит, что чем более, многолюднее и развитее в коммерческом отношении город, тем богаче его городовой врач, тем равнодушнее он к практике и нередко смотрит на нее с совершенным презрением.

……………………………………………………………………………………………………

Мы обойдемся без примеров, надеясь, что читатели наши не нуждаются в доказательствах сказанного положения. Чем же живут, как богатеют почтеннейшие городовые и уездные врачи? Этого бы не решили народы Запада, величаемого у нас “гнилою язвою” и “душевредным куколем”, но мы, толстоносые скифы, можем отвечать на него. Только одни мы можем знать и верить, что таинственная рука, питающая городовых и уездных врачей, есть взятка, взятка и взятка. Исключения весьма редки и в известной мере возможны только для некоторых уездных и очень небольшой части городовых врачей маленьких городов; всем остальным городовым врачам, кроме взятки, жить нечем, и мы вызываем их доказать нам противное. Если всякая взятка чиновника непозволительна в глазах человека развитого, то взятка, без которой городовым и уездным врачам нельзя жить, взятка cum eximia laude[117] и вовсе не может быть терпима. Чиновник, берущий взятку, иногда обманывает свою совесть тем, что эта взятка — безгрешная благодарность, что она взята только за ускорение дела, и привычная совесть спит под пошлый лепет этой песни, сочиненной чернильным воображением. Но городовой и уездный врач не может ничем извинить свою взятку, она есть всегдашнее вымогательство или подкуп на зло, на обман, на подлог. Разделим известные нам взятки городовых и уездных врачей, или, как они говорят, их “средства к жизни” на два отдела, на которые они делятся по своему существу, то есть на взятки определенные, текущие, и взятки экстренные, и взглянем: за что они берутся, в каком размере и какое количество благодати поставляют для берущих; причем возьмем в расчет какой-нибудь идеальный город с 75 тысячами жителей и заметим, что во взятом нами городе ни торговле, ни промышленности, по штату, не положено процветать. Допустив, что в этом городе 4 житных базара, 6 кондитерских, до 40 булочных, 2 временные ярмарки, до 300 лавок и магазинов, в которых продается мука, крупа, соль, сало, рыба разных видов и наименований и проч., съестные припасы и виноградные вина, около 60 мясных лавок, до 200 публичных женщин, известных полиции и записанных в разряде, и половина такого же числа торгующих своею добродетелью с ведома городовых врачей и полиции, без записи в разряд безнравственных, — мы будем иметь перед собою семь статей постоянных текущих доходов городовых врачей, коих там, положим, два. Эти семь статей дают постоянно такой доход: 1) 4 житных базара, по 3 руб. с рундука, полагая по 40 рундуков на каждом, с 160 рундуков, — всего 480 руб. серебра. 2) 6 кондитерских, по 50 руб. с каждой, — 300 руб. 3) 40 булочных, по 10 руб. с каждой, — 400 руб. 4) Две ярмарки огулом 2000 руб. 5) 300 лавок и магазинов со съестными припасами и виноградными винами, по 10 руб. с каждого номера, — 3000 руб. серебром. 6) 60 мясных лавок, по 25 руб. с каждой, — 1500 руб. и 7) 200 публичных женщин, записанных в разряд безнравственных и живущих в общих домах, каждый содержатель коих платит по 10 руб. в месяц с “заведения”, а их во всех частях города 20 заведений, то общий итог дохода с этой статьи выйдет 2500 руб. серебром. Кроме того, в городе есть еще 100 безнравственных женщин, подразделяющихся на две категории; одна из них состоит из камелий, известных полиции и платящих городовому врачу по 3 руб. в месяц с персоны, а другая — суть персоны, не записанные в полицейском адрес-календаре и платящие врачебную пошлину по обоюдному согласию с городовым врачом, не возбраняющим им “практики” и не тревожащим их своим осмотром. Общий доход со всех женщин, обративших непотребство в ремесло, должен составлять в этом городе около 5000 руб. серебром в год. Таким образом, весь текущий годовой побор будет равняться 12680 руб. серебром текущего валового дохода, а за отчислением 20 процентов в пользу влиятельных лиц медицинской и гражданской части, то есть 3170 руб., составит чистого дохода 9510 руб., то есть по 4255 руб. на брата. Эти доходы достаются только за невмешательство и освобождение от притеснении, совершаемых в силу прав, присвоенных должности; тогда как все экстренные взятки, определить которые нет никакой возможности, но которые тоже составляют значительную цифру, немыслимы без продажи правды и истины. Такие доходы суть: акты осмотров, составляющие чувствительную статью в стране, где много праздников, проводимых в пьянстве и драках, судебно-медицинские вскрытия, привоз несвежих и подозрительных продуктов, перегон скота и, наконец, рекрутские наборы, когда таковые случаются на слезы человечества и на радость городовых и уездных врачей, обыкновенно попадающих по распоряжению врачебных управ в члены рекрутских присутствий. Нельзя же иначе — “свой своему поневоле друг”. Постоянные доходы городовых врачей в меньших городах уменьшаются пропорционально численности населения. У уездных врачей они идут гораздо сложнее, там они берутся “коллегиально” с временным отделением, в котором иногда пишут нечто вроде известной резолюции: “мертвое тело приобщить к делу”. Во всяком случае мы видим, что городовые и уездные врачи, не известные в науке никакими трудами и не заботящиеся нимало следить за современным ее развитием, получают несравненно более средств к жизни, нежели многие университетские профессора, служащие двигателями науки. Это не новость, и мы не стали бы говорить обо всем этом из желания устыдить и исправить городовых и уездных врачей — они что ваш Добчинский и Бобчинский, им даже может быть приятно, чтобы о них поговорили. Мы, выставляя на вид незаконный способ существования городовых и уездных врачей, столько же преисполнены негодования к их не достойному нашего века способу жизни, сколько протестуем против равнодушия тех, кто, зная невозможность существовать на 200 руб. годового содержания, не задает себе даже вопроса, чем поддерживается их существование. Однако поднятие такого вопроса убедило бы правительство, что в теперешнем положении наших городовых и уездных врачей взятки есть conditio sine qua non,[118] а дойдя до этого убеждения, как же равнодушествовать к этому делу? Мы хотели сказать, что медицинское управление наше настоятельно требует радикальной реформы, что ему не помогут никакие реставрации, никакие односторонние поправки. Мы надеемся быть только справедливыми, сказав, что пока лица, занимающие места городовых и уездных врачей, не будут получать за свою службу вознаграждения, соответственного главным современным потребностям врача как члена общества, до тех пор нельзя ожидать, чтобы городовые и уездные врачи перестали считать свои взятки законными спутниками их должности. Тогда только можно будет заместить эти должности людьми, которым можно дать имя человека, не унижая человечества, и от них требовать добросовестного ему служения. А до тех пор, пока мы остаемся с теперешними нашими городовыми и уездными врачами и содержание их не будет увеличено, не умрет ни медицинская взятка, ни крайне злостное невнимание ко всему тому, что не дает взятки, без которой нельзя пропитаться. До тех же пор мы будем читать безобразные и бессмысленные акты, вроде следующих: “Такой-то, от тяжких побоев, не видя глазами зрения, впал в беспамятство”. Или “такой-то противузаконно застрелился, отчего ему от неизвестных причин приключилась смерть; а при освидетельствовании оказалось: зубы исторгнуты из своих влагалищ и находятся близ науличного окна; прочие челюсти как будто из головы вовсе изъяты и находятся на отверстии лба; верхний потолок, на второй половице, прострелен дырою, имея при действии своем напряжение на север, ибо комната эта имеет расположение при постройке на восток”. Много, много есть подобных нелепиц, много за ними кроется зла, неправды и лихоимства. Пора бы и очень пора открыто поговорить, каким образом завести, вместо врачей-взяточников, просвещенных и добросовестных медиков, на недостаток которых теперь уже нельзя опираться. Одна беда — их годовой труд нельзя приобресть за такое ничтожное возмездие, которым обходятся теперешние горе-врачи, а этой-то беде нужно помочь во что бы то ни стало.