Николай Лесков - Статьи

• Название: Статьи
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Публицистика

---

Редакция “Светоча” обвиняет “Отечественные записки” за то, что они, “храня о нем до сих пор молчание, решились изменить своему правилу и, не на шутку рассердившись статьей Кресина, ругнули не только самого автора, но и всю нашу журналистику, пускавшую в свои пределы господ писателей, непременно вмешивающих правительство во все, даже в современную несчастную адвокатуру в России” (чувствую надобность оговориться, что весь этот цитат, напечатанный курсивом в письме редакции “Светоча”, взят не из моей статьи), и, упрекая “Отечественные записки” в неуважении к народу, который будто бы назван в моей статье безнравственным, пишет вот что: “Нет, мудрая редакция “Отечественных записок”! Не народ виноват, не его невежество; а скорее вы, вы, просвещенные представители его! Народ, вследствие своего невежества, своей замкнутости, своего общинного начала и самоуправления, спасся от многого того, что глубоко пустило свои зловредные корни в вас, в вас, оторвавшихся от народа, как гнилые ветки от дерева (не вследствие худосочия дерева, а вследствие худой прививки посторонних, чуждых ему соков), и что не уничтожится в вас во веки веков ни просвещением, ни гуманностью, ни модным либерализмом, ни даже вашим общественным положением”. В этом же приличном для учено-литературного журнала тоне продолжается письмо, в котором редакция “Отечественных записок” называется то “мудрою”, то “почтенною” и притом содержащею у себя по особым поручениям “Санкт-Петербургские ведомости”, и затем следует обращение к “нашему русскому обществу”, так бесцеремонно оклеветанному “Отечественными записками”, а в заключение предлагается вопрос: “Всякий ли журнал у нас, оставив личные счеты и крайнее увлечение, служит истине честно, разумно и без всякой задней мысли?”

Я считал нужным сделать все эти выписки для того, чтобы представить суду того же русского общества дело, в котором обвиняется редакция “Отечественных записок” за мою статью. Я, конечно, не имею ни надобности, ни права говорить против неприличного тона, которым отзывается редакция “Светоча” о редакции “Отечественных записок”. Да она в этом, полагаю, и не нуждается. Мало ли каких доблестей и в шутку и не в шутку приписывают некоторым другим редакциям? Даже сам “Светоч” не избежал иронических замечаний за какое-то примитивное обещание и, помнится, не один раз, и в прозе, и в стихах, “продергивался” за неаккуратный выпуск своих книг.

Существование ходебщиков поддерживается, без всякого сомнения, самим обществом, которое в них нуждается частично по неумению справиться с своими тяжебными делами, производящимися в наших присутственных местах, а частию потому, что не всякий сроден самолично угощать известных господ в Новомосковском трактире, где, по выражению г. Кресина, “падает канцелярская тайна”.

Где же видна из моей статьи вражда “Отечественных записок” к русскому народу? Где в ней клевета на общество? И разве литературе следует подделываться под тон общества и льстить его заблуждениям, а не говорить ему правду? Разве народная доблесть нуждается в лести, в криках, что у нас все хорошо? Я никак не думаю, что, отстаивая родную народность, следует видеть особую прелесть и в грязных ногтях, и в чуйке, и в сивушном запахе, а тем паче в стремлении к кривосудству, к которому замечается у нас очень сильное влечение в людях всех сословий. Я не настолько силен в знании мельчайших проявлений русской народности, чтобы утверждать, входит ли в состав народных обычаев манера откусывать носы, но смею думать, что такой обычай недостоин поощрения, и от всего сердца желаю, чтобы он как можно скорее исчез с лица земли русской. Гораздо лучше, по-моему, вместо того, чтобы кусаться, изобличать обманщиков путем печатной гласности: оно и гуманнее, и действительнее, как в видах предупреждения неосторожных доверителей, так и с целью уничтожения неблагонамеренных стряпчих, без посыпки их персидским порошком.

Оканчиваю свое письмо заявлением, что мне будет очень приятно услышать другой, более беспристрастный суд, чем суд “Светоча”, по вопросу: оскорбил ли я русский народ и оклеветал ли русское общество, высказав свои мысли, что московские стряпчие — не причина, а следствие, на что современным общественным деятелям и следует обратить свое внимание? — а также и по другому вопросу, предложенному самим “Светочем”: “Всякий ли журнал у нас, оставив личные счеты и крайние увлечения, служит истине честно, разумно и без всякой задней мысли?”

КАК ОТНОСЯТСЯ ВЗГЛЯДЫ НЕКОТОРЫХ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ К НАРОДНОМУ ПРОСВЕЩЕНИЮ

Сила — ума могила.

Русская пословица

Весна, молодая живительная весна, пора цветов, пора любви, на всем отражает свое обновляющее влияние, кроме педагогических соображений Комитета грамотности, собирающегося при 3-м отделении Русского вольного экономического общества. На него она нынче пахнула какою-то осеннею непогодою и показала, что в этом самом собрании друзей народного образования, вместо свежих зеленых отпрысков, которых следовало бы ожидать после долгой зимовой спячки, является что-то вроде прутьев с желтыми осенними листьями.

28-го мая в С.-Петербурге происходило последнее (для минувшего сезона) заседание этого комитета. Председательствовал в этом заседании И. В. Вернадский; присутствовавших было всего только девятнадцать человек с гостями. Немного, как видите, очень немного, но где же взять больше, почтенный читатель? Петербург теперь на дачах, в Парголове, Полюстрове, Павловске, Царском, Петергофе, — и мало ли где еще? Везде, только не в Петербурге. В Петербурге душно, пыльно — словом, теперь нехорошо в Петербурге, и потому и сам он, а за ним и Комитет грамотности отзываются всякий по-своему некоторою осязательною пустотою.

Нынешнее малолюдное заседание Комитета грамотности открыто речью И. В. Вернадского, который изложил причины, побудившие созвать настоящее собрание. Из его речи, если я не ошибаюсь, было видно, что одною из главных причин настоящего собрания признавалась необходимость, пред наступлением долгого летнего периода, в который не будет заседаний, порешить некоторые вопросы, долженствующие характеризовать общую цель занятий и направление действий комитета.

Затем г. Вернадский предложил на обсуждение наличных членов комитета несколько вопросов, из которых одни уже были рассмотрены предварительно в бюро комитета, а другие внесены им в комитет как вопросы, по собственному его выражению, “частные”.

В числе вопросов, или дел, которыми бюро занималось, прежде чем они поступили на рассмотрение настоящего заседания Комитета грамотности, первое место по порядку занимала одобренная в бюро записка г. Толя, одного из экспертов, избранных тем же бюро. Сущность этой замечательной записки эксперта, избранного членами бюро, заключается в определении весьма важного вопроса для народного образования. Просвещенный эксперт, избранный лицами, составляющими бюро, занимался решением, что нужнее и полезнее для начала народного образования, то есть, говоря его словами, “формальное” или “реальное” обучение? Он пришел к убеждению, что теперь полезнее заниматься обучением исключительно “формальным”. Под этим, как видно, г. Толь разумеет, что нужно только учить читать, писать и четырем правилам арифметики, а всякое дальнейшее распространение в народе здравых понятий следует предоставить народной литературе? В числе причин, условливающих такую систему начального обучения, стоит опасение, что иначе можно “разбросаться”; что преподавателями в школах могут быть “солдаты, чиновники” и разные люди, которые могут быть несостоятельными к распространению знаний в народе; и что потому признается уместным сосредоточить внимание комитета собственно на распространении грамотности в тесном смысле этого слова, то есть на обучении чтению, письму и арифметике и на народной литературе, которая должна иметь направление полезное и нравственное. Я не могу утвердительно сказать, что именно разумелось под словами “народная литература”, которую комитет станет направлять к целям столь высоким, но помню, что, говоря о ней, упоминалось что-то о “Наставлении учителям”, о “Самоучителе чтению, письму и арифметике” и, наконец, о “Книге для чтения”, которая должна быть присоединена к “Самоучителю” и в которой преимущественно должны иметь место биографии. Автору этой записки, одобренной бюро, также кажется уместным сделать грамотность обязательною (!) для народа, а офеней (разносчиков, продающих по селам книги) обязать (!!) продавать книги, исключительно одобренные комитетом, и, наконец, издавать при комитете особый “Листок”, вероятно, в виде собственной газеты.

Эта записка эксперта в комитете встретила возражение только против двух пунктов, именно против введения обязательного обучения в народе и против предоставления офеням права распространять в народе одни такие книги, которые будут одобрены комитетом. Двум лицам, которыми было сделано это возражение, председатель отвечал, что и бюро, одобрившее записку г. Толя, не разделяло его стремлений к усвоению обязательного характера делу народного обучения и не только не намеревалось поддерживать этой идеи, но сочло неуместным даже противодействовать прогрессии так называемых “мастериц”, или учительниц, занимающихся обучением грамоте детей простолюдинов, ибо и в них бюро видит лиц, весьма много содействующих распространению грамотности в народе; а в доказательство этого г. Вернадский привел, что между русскими крестьянами, придерживающимися разных религиозных толков, где наиболее известны “мастерицы”, число грамотников гораздо больше, чем между крестьянами господствующего вероисповедания, где, как нам известно, есть сельские школы. Засим решено, что комитет будет заботиться только о “формальном” распространении грамотности, то есть об обучении чтению, письму и арифметике.