Николай Лесков - Статьи

• Название: Статьи
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Публицистика

---

Это наш ответ всем авторам полученных нами писем за помещение статей вроде “Учиться или не учиться?”.

——

Недавно нам случилось прочитать в протоколах одного из губернских по крестьянским делам присутствий жалобу какого-то управителя на мещанина, с которым он, должно быть, почему-нибудь не поладил. Обвинение заключалось в том, что такой-то мещанин, проживая в селении “самовольно”, втолковывает крестьянам разные ложные и вредные понятия. При строгости мер, принятых с прошлого года в отношении так называемых подстрекателей, обвинение это было весьма серьезно. Кто не знает, что иному управителю стоит только столкнуться со становым приставом и подставить двух свидетелей из загуляющих дворовых — и участь оговариваемого лица становится довольно безутешною? Кто не знает или не подозревает, что самыми дерзкими, самыми упорными противниками благополучного и мирного исхода крестьянского дела являются вовсе не крестьяне и, конечно, не помещики, а так называемые доверенные приказчики, управители и главноуправляющие, сами вышедшие из мужиков и из дворовых людей? Эти представители власти абсолютной, чувствуя, что теперь они утрачивают все свое значение и перестают быть безответственными пашами и полновластными решителями судеб крестьянского мира, возмущаются каждым явлением, сколько-нибудь радостным, и стараются заклеймить именем бунтовщика всякого, кто искренно и от души пожелает познакомить крестьян с их правами и обязанностями. Для людей, которым на свете нет ничего святого, конечно, ничего не стоит составить надлежащий акт, в каком духе кому будет угодно; дело завязывается, запутывается, и оговариваемое лицо заключается точно в тенетах, из которых нет никакой возможности высвободиться, особенно если хорошо уладится вопрос о так называемых дополнительных документах. Из парижского процесса князя Воронцова с издателем “Будущности” князем Долгоруковым (что перепечатано уже в русских газетах и журналах) явствует, что князь Долгоруков, готовясь к изданию своей Родословной книги, разослал ее программу ко всем знатным лицам с приглашением доставлять ему свои документы для поверки показаний официального источника — Бархатной книги. По получении этих бумаг, князь Долгоруков отвергал их, если они не сопровождались “надлежащим приношением”, или так называемыми “дополнительными документами”. В Париже всенародно провозглашено при публичном судопроизводстве и потом повторено во всех газетах, что эти выражения в России понятны каждому: пришлите документы — значит, дайте денег. (См. брошюру “Procès du prince Woronzow, contre le prince Pièrre Dolgoroukow, et le Courrier du Dimanche. Tribunal civil de la Seine, première instance”. Paris,[223] 1862).

Вот, вероятно, в силу этого-то обаятельного значения и поспешил с своими “дополнительными документами” г. коллежский секретарь Лаговский (см. “Северную пчелу” № 78-й), хлопотавший получить тепленькое, по его мнению, место питейного ревизора! Г. Лаговский сам говорит, что он изведал уже сладости питейной службы в ставропольском окружном комиссионерстве, “для исполнения разных по акцизу порученностей, успел и ознакомиться с этою отраслию познаний”. И вот эти практические люди, твердо веруя, что новых, честных идей всюду разом не привьешь, а что старая грязь все-таки, помаленьку да помаленьку, будет продолжать спокойно царить над русским чиновным миром, стоят себе все на одном и том же: пускай себе заводят новые порядки! Мы свое возьмем! Все-таки понагреем руки!

Многие были возмущены не столько поступком г. Лаговского, сколько остроумным и честным решением этого скандального дела со стороны департамента податей и сборов. Зачем, говорят они, неизвестное лицо, которое г. Лаговский хотел подкупить, не возвратил этих денег прямо ему лично с приличною головомойкою инстанциями? Зачем департамент податей и сборов публиковал про этот скандал и на всю Россию огласил г. Лаговского? Зачем таинственные “дополнительные документы”, в числе тысячи целковеньких, записаны на приход по книге сумм, департаменту не принадлежащих? Многие и очень многие ломали голову, как бы оправдать г. Лаговского и, в порыве великодушного сочувствия, сочиняли целые истории с гуманным намерением выпутать г. Лаговского из беды.

“Пусть скажет он, — говорили они, — что свою тысячу рублей он совершенно нечаянно вложил в конверт, надписанный на имя управляющего питейными сборами! У него было подготовлено два пакета: один для отсылки к приятелю тысячи рублей, а другой для представления дополнительных документов, актов, метрического свидетельства или там чего-нибудь другого… Его несчастье то, что он обложился пакетами по рассеянности. Но за что же так ошельмовать чиновника на всю Россию?”

— Теперь он с этими тысячью рублями простись навеки! Ужасный штраф! — заметил один из присутствовавших.

— Может быть, что он их по крохам собрал от бедных родственников, — присовокупил третий.

— Вытребовать-то их назад нет никакой возможности! — со вздохом сказал другой.

— И вступиться-то за свою честь нельзя: как раз под суд упрячут, — заметил четвертый.

— Кабы прежде, без огласки отдали бы под суд, г. Лаговский непременно оправдался бы, то и денежки возвратили бы ему, — подумавши, сказал один из говоривших; — ну, а теперь, как дело пошло такою дорогой, ему остается только смириться, молчать, улизнуть из Петербурга или из Москвы, купить себе хуторок и зажить себе хоть и барином, но скромненько, не обращая уже на себя общественного внимания.

— Нет-с! этого так оставить нельзя! — воскликнул тот, кто напирал на оскорбление чести. — Тот, кто донес департаменту и чье имя мне, к досаде моей, неизвестно, тот ведь сгубил г. Лаговского. Его самого нужно теперь сгубить! Вот мой план каков: г. Лаговский должен немедленно подать прошение, что, дескать, я сейчас только из газет известился о варварском злодеянии, против личности и чести моей злокозненно предпринятом. Дело совсем не так было, как оно описано. Я — невинная жертва изверга; только изверг рода человеческого мог оговорить меня в преступлении, о котором я и понятия никакого не имею. Выслушайте меня и судите! Я действительно подавал прошение управляющему питейными сборами и просился на место старшего ревизора. Но я просился туда не в целях нажиться, а потому что служба самая благородная та, которая тесно связана с просвещением народа и с отучением его от прежних гнусных пороков. По месту прежнего моего служения я знал все слабые и черные стороны дела и, веря в нынешний прогресс, обрек себя служению общему делу на стезе прежних питейных откупов. Я наведывался не раз к будущему своему начальнику, но положительного и удовлетворительного ответа от него никогда не получал. В словах его слышались только разные отдаленные намеки и поведки, до истинного смысла которых добираться я не желал. Не желая напрасно терять время на то, чтоб ежедневно наведываться о ходе дела, я решился написать откровенное изложение своих мыслей будущему своему начальнику и высказать ему все максимы жизни, которые мне, как и всякому благородному человеку, были хорошо известны. Я придал своему писанию вид не обыкновенного письма с милостивым государем и прочими околичностями, а простой записки в третьем лице, как будто какой-нибудь статьи, и не подписал ее, а чтоб видели, чьи эти мысли и куда они клонятся, я вложил в пакет свою визитную карточку. Вдруг нынче из газет узнаю, что на меня кладут нарекание, будто бы я за место, на которое хотел поступить, давал тысячу рублей! Да помилуйте, у меня и тысячи копеек не было! Я человек бедный, но честный, и честь — единственное мое богатство. Теперь и его меня лишили изверги! Требую суда строгого, требую дорогого окупа за оскорбление чести.

Оратор, так горячо защищавший интересы г. Лаговского, был уверен, что, если б повернуть дело в эту сторону, то он, г. Лаговский, выйдет сух из воды, а всем прочим достанется-таки на порядках. Та только и беда, что надо отказаться от тысячи рублей и притвориться совершенным бедняком, гордым и надменным своею бедностию.

Чем кончили и на каком плане остановились лица, посвятив четверть часа времени сочувствию к незавидной судьбе г. Лаговского, мы не знаем; но вот и еще один анекдот, или быль, тоже о чиновнике, заимствуемый нами из официально оглашенного губернским начальством документа. (Делаем эти пояснения для лица, цензирующего наши статьи.)

С коллежским секретарем Цаппе случилось замечательное несчастие. 29-го января он, по дороге из Нарвы в Ямбург, потерял тюк с 2 928 листами гербовой бумаги разных сортов и разных достоинств, от листа в триста рублей до обыкновенной пятнадцатикопеечной. Тюк, конечно, вещь не маленькая, и обронить его чрезвычайно мудрено, а потерять и совершенно непонятно; даже отговориться крепким сном никак нельзя, потому что, при подобных отговорках, незачем, стало быть, и содержать охранной стражи из часовых и сторожей или специально для этой цели приставляемых к казенному имуществу чиновников. Утрата казенного имущества, за которое теперь должен поплатиться г. Цаппе, по прежним, в то время еще не возвышенным ценам на гербовую бумагу, составляет на 2 928 листов 5 043 рубли 95 копеек. То-то, думаем мы, многие начнут придумывать всевозможные circonstances atténuantes,[224] чтобы выпутать из беды бедного г. Цаппе!