Владимир Дружинин - Державы Российской посол

• Название: Державы Российской посол
• Автор: Владимир Дружинин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

Главное действующее лицо романа – Борис Иванович Куракин, выдающийся дипломат эпохи Петра I. В книге показана деятельность посла на благо родины, нарисована широкая картина жизни России и Западной Европы в начале XVIII века.

Роман написан на документальной основе. Его острый сюжет подсказан историей того времени, изобиловавшего военными конфликтами, заговорами, интригами. Автор использовал печатные и архивные материалы на разных языках, собранные им в нашей стране и за рубежом.

---

К тому же Паулуччи, старый друг Паулуччи не посоветует дурного.

– Царь Московии единственно полезный вам потентат, – слышит от него Мария-Казимира. – Но вы не готовы. Принц Константин погружен в любовные утехи…

Он не забывает напомнить, что Собесским требуется и благословение папы. От него зависит дать принцам подобающий эскорт – время неспокойное, император воюет с королем Наполя, Рим пропускает через свои земли австрийские войска.

– В интересах вашего королевского дома, равно как и в интересах церкви, уладить прискорбное недоразумение…

Кардинал брезгливо поджимает губы – имя куртизанки не осквернит его уст. Толла, милая Толла, – как она встряхнула Рим, этот город, прокопченный ладаном!

– Святой отец милостив к вам, невзирая ни на что. Он проявил великое терпение…

И ждет признательности, продолжает королева про себя. Бедная Толла, необузданное дитя природы! Она украсила Рим лучше, чем изваяния из камня и бронзы, но он не оценил ее.

Что же, в конце концов для нее сделано достаточно. Она богата. У нее есть титул, пускай спорный. Она отстоит его – женской своей властью.

Разговор, определивший судьбу Толлы, был мучительный, но короткий.

Вызвав Константина, Мария-Казимира оделась по-турецки – шальвары, свободное платье почти до колен. Сунула кинжал под струящийся шелк.

– Ответь, – приказала она, – желаешь ли ты быть моим сыном?

Принц смутился.

– Я вижу только любовника Толлы, – бросила она, не дав ему раскрыть рта. – Собесского, князя Собесского, которого ждет трон несчастной Польши, я не вижу.

– Но, матушка…

– Толла уедет отсюда. Прощайся! Она уедет сегодня же, иначе завтра ее заберет стража. Я дала разрешение губернатору.

– Вы… вы убиваете меня, – произнес принц нетвердо.

– Первой умру я, – она шарила в шелку, не нашла сразу рукоять кинжала и выругалась.

Сталь блеснула, Константин отшатнулся, заморгал.

– Я уеду с ней… Или погибну на пороге…

Кинжал маячил перед ним, и он не спускал взгляда с клинка, вращал глазами. Вид у принца был нелепый, и Мария-Казимира расхохоталась.

– Дурак. Твой труп ей не нужен. Ступай, приведи ее!

Он вышел. «Сбегут», – вдруг подумала она. Мысленно она поставила на место Константина его отца. Ян бы не уступил. О, Ян пожертвовал бы всем ради своей Марысеньки…

Нет, не сбегут… Часы – серебряный диск, вправленный в грудь фавна, – стучали отчаянно, спешили куда-то. Две семерки, две семерки… Вдруг почему-то вспомнился лес в окрестностях Варшавы, далекие зовы охотничьих рожков, подушка мха под головой – одно из первых свиданий с Яном.

Ей почти хотелось, чтобы любовники сбежали…

Они явились. Что он сказал Толле? Мать покончит с собой… Но ведь не верит же в это, не верит… Стоит у двери, пристыженный. Конечно, он устал от наполитанки.

Целомудренно запахнув халат, Толла поникла и нежно обхватила ноги королевы.

– Я сама хотела… Я не могу так… Я будто в осаде… В Риме столько злых…

Девочка не успела поправить волосы, освежиться духами. От нее пахло постелью, юностью.

– Уходи! – крикнула она сыну. – Мы будем плакать.

Она решила вызвать слезы, но задуманной сцены не получилось – Мария-Казимира разрыдалась искренне. Жаль девочку и жаль себя. Подушки мха под головой, того, что минуло, и того, что упущено.

«Две семерки, две семерки», – бежало в сознании, вместе с цоканьем часов.

Мария-Казимира встала с лесного ложа. В ней ширилась нежность к Толле. Девочка благодарит. Она отдает любовника матери, трону…

– Дай бог тебе настоящего мужчину…

Чистая душа, ребенок, который беззаботно играет сокровищем, своим телом. Жаждет доставить только радость, а встречает злость. Бедная девочка – теперь нет таких мужчин, как Ян. Ты не испытала любви, нет, не испытала. Твое тело полно неведения. Константину почти сорок, но он еще сосунок.

«Две семерки, две семерки…»

Часы застучали громче и словно втеснились в мозг.

Королева слегла. На другой день она добрела до окна, чтобы помахать наперснице. Вслед за каретой графини ди Палья двинулись строем польские орлы. Константин на вороном аргамаке гарцевал впереди. Он проводит куртизанку до городских ворот.

Из толпы в карету летели цветы. Принца же простонародный Рим наказал хмурым молчанием.

– Поляк был похож на побитую собачонку, – смеялся кавалер Амадео, рассказывая новость Куракину. – Он ничтожество… А Толла помчалась к другому, положив в сумочку тысячу золотых отступного. Королева не скупа. Тысяча – в придачу к дому, к добру. Вот теперь, сиятельный князь, скука заест нас окончательно.

Рим не сразу забыл красавицу. В октябре, когда царский посол покидал столицу, еще раздавались песенки, сложенные в ее честь. Поэты, собираясь на соревнования, прославляли Толлу в экспромтах.

Ожившее античное изваяние не могло бы более поразить римлян, чем она, – утверждает автор сонета, одного из двухсот двенадцати в рукописной «Толлеиде», уцелевшей для потомков.

15

Куракин не добился уступок от папы. Грамоты желаемой Климент не дал. Слово, однако, сдержал – Станислав, приемыш шведский, святым престолом не признан.

В письмах посла сквозит раздражение – ведь с самого начала было ясно, что в Риме «хотят смотреть на остаток войны» и векселя вручать воздерживаются. «А больше имеют склонение до Августа, чтобы он в Польшу возвратился и в прежнем состоянии был».

Собесские у папского двора в запасе. Знаменитейшая фамилия ценность имеет немалую в политической игре.

Пока что ни Константин, ни Александр кордона не пересекли. Марыся выжидает, Паулуччи обнадеживает, а князья утопают в плезирах. Что же, за них голова не болит.

Главное, в палаццо Одескальки уже не интригуют в пользу Станислава. «Во всех делах за него стараетца королева польская», – писал Куракин в первом донесении из Рима. Покончено с этим. Нет у королишки опоры сколько-нибудь значительной в Вечном городе.

Лишился Станислав и алеата в кардинальской сутане. Нунций Пьоцца смещен. «И все министры о том знают, что сделалось от меня и по моему старанию при папежском дворе».

Папа прощался с Куракиным милостиво. Царя опять именовал величеством. Хоть не на бумаге, в разговоре уважил, и то ладно. Подарил послу две медали, выбитые во славу церкви и трона. Обязал отвезти дар царевичу – крест с мощами Алексея, человека божьего.

– У наследника вам искать нечего, – сказал себе Борис, взяв реликвию. Благодарил истово, припал к туфле, обсыпанной колючим бисером.

В последний раз, слава те, господи!..

Багажа набралось невпроворот. Подношения, книги, наряды для всяких случаев. Кавалер Амадео, оглядев груды вещей, короба, Фильку, обнимавшего глобус, произнес:

– Я замыслил доломать ваш экипаж… Моя дружба не выпустит вас, принчипе.

Протянул, грустно улыбнувшись, небольшой томик, переплетенный в кожу.

– «Цивитас Солис», – прочел Борис и почесал за ухом. – Латынь… Ну, как-нибудь, со словарем…

– «Город Солнца», – пояснил кавалер. – Автор презабавный фантазер.

Художник Бассани нарисовал московиту на память сад Тиволи, спадающий каскадом, из коего, словно из прибоя громокипящего, выходят каменные эллины. Борис предложил искусному мастеру службу в России, и он как будто соблазнился.

О Фильке, ученике своем, сказал:

– Ему недостает отваги или таланта, точнее определить не берусь. Быть может, станет копиистом.

Глобус в карету не влез, напрасно денщик обшивал его. Зато книги поместились все, даже гистория римская в восьми томах, каждый чуть не по пуду. В чемодане под сиденьем самое заветное – тетради.

Никогда не увозил их столько…

Записывать вошло в привычку. Разве удержишь все в уме? Доведись, к примеру, встретиться с маркизом или дуком… Сразу же, по одежке, можно судить, каков прием.

«Без шляпы и шпаги – уничтоживая, не хотя отдать чести… Если одна рука в рукавице – спесиво принимает».

Отсутствие перчаток обижать не должно – это знак непринужденности. Но тогда и самому надо скинуть. Не забыть, до какого места вельможа проводил, простившись. Явится он с визитом – отплати не меньшей мерой политеса.

Но и не большей! Престиж державы своей не роняй!

Потомок найдет в тетрадях заметки о государственном устройстве, перечень должностных лиц, справки о ценах, о товарах, о штате прислуги послов и знати, политические известия из разных стран Европы, похвалу художествам, осуждение бродячих святош, которые дурачат народ.

Народ… Князь Куракин все чаще опускает к нему взор. Посол считает нужным занести в дневник, что «той народ римской весьма не контентен быть под папою».

Тяжелые налоги, неправедные судьи закон поворачивают в угоду влиятельным лицам. Куракин не щадит князя Альбано, хоть и пользовался его расположением, прямо обличает племянника папы и других именитых, «которые через малое время миллионы богатства наживают».