Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?

• Название: Зачем убили Сталина?
• Автор: Сергей Кремлёв
• Жанр: Публицистика

То, что Сталин был убит, теперь признают даже многие законченные антисталинисты. Гораздо больше споров о том, зачем это было сделано. «Либеральные» шулера от истории пытаются свести все к банальной борьбе за власть. В своей новой книге Сергей Кремлёв неопровержимо доказывает лживость их доводов.

Эта книга читается как захватывающий документальный детектив. От этой книги невозможно оторваться. Расследуя обстоятельства гибели Сталина, автор не только разоблачает его убийц, но и раскрывает подлинные мотивы этого преступления века.

---

Да, как натура цельная Сталин сложился рано, а то, чем был он уже в ранней юности, хорошо показывает стихотворение 16-летнего семинариста из Тифлисской духовной семинарии Coco Джугашвили:

Оно было опубликовано в грузинской газете «Иверия» в номере за 25 декабря 1895 года:

Ходил он от дома к дому,

Стучась у чужих дверей,

Со старым дубовым пандури,

С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне,

Как солнечный блеск, чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,

Заставить биться сумел,

У многих будил он разум,

Дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья и славы

Люди его земли

Отверженному отраву

В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый,

Пей, осуши до дна…

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»…

Строки горькие, но пророческие… Клевета и ложь преследовали Сталина всю его жизнь, не говоря уже о лжи о нем после его смерти. Впрочем, удивительным было бы обратное, ведь у Сталина и у дела Сталина всегда хватало врагов.

Но хватало ведь и боевых друзей, и верных учеников. И обретал он их в борьбе. В парижской газете Керенского «Дни» в номерах за 22 и 24 января 1928 года эмигрант Семен Верещак, бывший эсер, опубликовал о Сталине два фельетона. О Сталине писал его политический враг? Но что писал:

«Я был еще совсем молодым, когда в 1908 году бакинское жандармское управление посадило меня в бакинскую Баиловскую тюрьму. Тюрьма, рассчитанная на 400 человек, содержала тогда более 1500 заключенных.

Однажды в камере… появился новичок. И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: «Это Коба» (Сталину было тогда тридцать лет. – С.К.).

Живя в общих камерах, поневоле сживаешься с людьми и нравами. Тюремная обстановка накладывает свой отпечаток на людей, особенно на молодых, берущих примеры со старших. Бакинская же тюрьма имела огромное влияние на новичков. Редкий молодой рабочий, выйдя из этой тюрьмы, не делался профессионалом-революционером. Это была пропагандистская и боевая революционная школа. Среди руководителей собраний и кружков выделялся и Коба как марксист. В синей косоворотке, с открытым воротом, всегда с книжкой. В личных спорах Коба участия не принимал и всегда вызывал каждого на «организованную дискуссию». Эти «организованные дискуссии» носили перманентный характер.

Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая выбила бы его из раз занятого положения. На молодых партийцев такой человек производил сильное впечатление. Вообще же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Отсюда его совершенно особая ненависть к меньшевикам. По его мнению, всякий, называющий себя марксистом, но толкующий Маркса не побольшевистски – прохвост. Он всегда активно поддерживал зачинщиков. Это делало его в глазах тюремной публики хорошим товарищем. Когда в 1909 году, на первый день Пасхи, 1-я рота Сальянского полка пропускала сквозь строй, избивая, весь политический корпус, Коба шел, не сгибая головы под ударами прикладов, с книжкой в руках»…

Вот так…

Пожалуй, было бы полезно и поучительно взять одну из антисталинских книг – ну, например, классическую по объему лжи и концептуальной подлости книгу Эдварда Радзинского «Сталин» и проанализировать ее, строка за строкой и страница за страницей.

Это было бы, повторяю, очень полезно, потому что после такого детального анализа вряд ли бы кто-то взял опусы, подобные книге Радзинского, в руки – даже с целью предельно утилитарной и специфической. Но построчный анализ всегда утомителен как для автора, так и для читателя, да к тому же занимает печатного места примерно в три раза больше, чем анализируемый текст – его ведь тоже надо довести до сведения читателя перед тем, как анализировать… Так что вряд ли это было бы интересное чтение.

Поэтому для того, чтобы показать – как порой всесторонне искажается облик Сталина, мне придется ограничиваться отдельными примерами…

Ну, скажем, в 1995 году в издательстве «Новая книга» вышел сборник «Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи». Составитель и автор комментариев – Михаил Лобанов. В издательском предисловии было сказано, что книга может считаться первым вкладом в серьезное изучение эпохи, что она далека от восхвалений Сталина, но так же далека и от очернительства и т.п.

М. Лобанов действительно потрудился немало, и на фоне тогдашней «волкогоновской» антисталинской волны его труд был объективно неплох – если бы не… многие комментарии составителя. Да и позиция издательства оказалась странной – читателя сразу же уведомляли: о том, что книга-де «энциклопедическим» образом охватывает «образ поистине демонической (? – С.К.) фигуры, на счету которой сплетено без числа (странная для документального труда оценка. – С.К.) как злодеяний, так и спасительных дел для Российского государства».

Чепуха какая-то, но как часто и бездумно повторяемая чепуха! И дело даже не в пушкинском «Гений и злодейство – вещи несовместные»… Сегодня многие мифы о якобы «злодействах» Сталина уже сильно подточены документами, но и в 1995 году можно было понять, что это – не более чем злонамеренные мифы. Увы, составитель очень интересного – в своей документальной и мемуарной основе – сборника так этого и не понял. А нередко подбавил кое-чего, ни в какие ворота не лезущего, еще и от себя.

Например, М. Лобанов приводит отрывок из статьи Троцкого «Термидор и антисемитизм» и заявляет, что подобные обвинения Сталина – миф. Однако тут же сам в духе худшего антисталинского мифотворчества утверждает, что «в тех же тридцатых годах в литературе главный удар репрессий пришелся не по космополитическим интернациональным литераторам, а но русским писателям, связанным органически с традициями русской культуры…» Тогда, мол, «были уничтожены поэты «есенинского круга» (Клюев, Клычков, П. Васильев, Орешин и др.)».

Твардовский, Исаковский, Прокофьев, Тихонов, Толстой, Федин, Леонов, Соболев, Шолохов в миф Лобанова не вписываются, и о них он не говорит ни слова. Но разве сравним масштаб небесталанного, но неряшливого духовно и в поведении Васильева с талантом того же Твардовского?

Или вот в той же книге М. Лобанова приведены «воспоминания» В. Бережкова – бывшего переводчика Сталина. Фигура это малодостойная уже потому, что Бережков под старость предпочел сытные Штаты России, которую уже вовсю грабили духовные его собратья. Среди прочего Бережков на странице 477 «вспоминает», что когда он впервые увидел Сталина вблизи, то был якобы близок к шоку, в том числе и от вида лица Сталина, «изрытого оспой».

«Изрыть» – глагол сильный. Словарь Ожегова сообщает, что он означает «всюду наделать ям, рытвин». Всюду!

А теперь открываем страницу 558, где помещены воспоминания Андрея Громыко, причем – о тех же временах, о которых «вспоминает» Бережков, и читаем: «Мне случалось, и не раз, уже после смерти Сталина, слышать и читать, что, дескать, у него виднелись следы оспы. Этого я не помню, хотя много раз с близкого расстояния смотрел на него. Что же, коль эти следы имелись, то, вероятно, настолько незначительные, что я, глядевший на это лицо, ничего подобного не замечал».

Можно ли после этого верить таким вот «свидетельствам» Бережкова о Сталине: «Наигранной бодростью он прикрывал свое неверие в народ, презрительно обзывая аплодировавшую ему толпу (? – С.К.) «дураками» и «болванами». Но именно этот нелюбимый и пугавший его народ…», и т.д.?

Бережков не замечает, что это он относится к народу презрительно, именуя его толпой. Но как часто тот же Бережков некритически воспринимается даже «историками» как серьезный источник… Еще бы: личный переводчик Сталина!

И ведь действительно – переводчик!

Конечно, о Сталине теми, кто был к нему в той или иной мере близок, написано и много хорошего. Собственно, случай Бережкова здесь фактически единичен, что характеризует не только Сталина, но и самого Бережкова. Но особенно впечатляют, как на мой вкус, свидетельства о Сталине бывшего командующего авиацией дальнего действия Главного маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова. Сам высококлассный летчик, он всегда был человеком чести, не юлил, не лебезил. Достоверность его мемуаров если и не абсолютна (этим качеством, увы, не всегда обладают даже документы), то очень высока.

До личного знакомства со Сталиным Голованов, тогда шеф-пилот Аэрофлота, воспринимал его великим человеком без души и сердца. К тому же у Голованова были еще свежи в памяти не самые приятные для него и ряда его ближайших родственников воспоминания о 1937 годе. Однако, начав сотрудничать со Сталиным с зимы 1941 года, он в конце концов проникся к нему чем-то вроде любви сына к строгому и мудрому отцу – иными словами я не могу определить тот тон, которым Голованов всегда рассказывает о Сталине. Он не раз подчеркивает сдержанность и воспитанность Сталина, его высокую внутреннюю культуру и, как особо характерную черту, выделяет поразительную требовательность Сталина не только к другим, но и прежде всего к себе.