Дмитрий Мережковский - Новые стихотворения (1891-1895)

• Название: Новые стихотворения (1891-1895)
• Автор: Дмитрий Мережковский
• Жанр: Поэзия

---

И солнца бледное сиянье

Сквозь тучи робко вспыхнет вдруг…

Тогда мой сад гостеприимней,

Он полон чуткой тишины,

И в краткой песне птички зимней

Есть обещание весны!..

26 декабря 1893

СТАРОСТЬ

Чем больше я живу — тем глубже тайна жизни,

Тем призрачнее мир, страшней себе я сам,

Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне —

     К моим безмолвным небесам.

Чем больше я живу — тем скорбь моя сильнее,

И неотзывчивей на голос дольних бурь,

И смерть моей душе все ближе и яснее,

     Как вечная лазурь.

Мне юности не жаль: прекрасней солнца мая,

Мой золотой сентябрь, твой блеск и тишина.

Я не боюсь тебя, приди ко мне, святая,

     О, Старость, лучшая весна!

Тобой обвеянный, я снова буду молод

Под светлым инеем безгрешной седины,

Как только укротит во мне твой мудрый холод

     И боль, и бред, и жар весны!

1 января 1894

ДЕТИ НОЧИ

Устремляя наши очи

На бледнеющий восток,

Дети скорби, дети ночи,

Ждем, придет ли наш пророк.

И, с надеждою в сердцах,

Умирая, мы тоскуем

О несозданных мирах.

Дерзновенны наши речи,

Но на смерть осуждены

Слишком ранние предтечи

Слишком медленной весны.

Погребенных воскресенье

И, среди глубокой тьмы,

Петуха ночное пенье,

Холод утра — это мы.

Наши гимны — наши стоны;

Мы для новой красоты

Нарушаем все законы,

Преступаем все черты.

Мы — соблазн неутоленных,

Мы — посмешище людей,

Искра в пепле оскорбленных

И потухших алтарей.

Мы — над бездною ступени,

Дети мрака, солнца ждем,

Свет увидим и, как тени,

Мы в лучах его умрем.

1894

Pallanza

ПОЭТ

Сладок мне венец забвенья темный.

Посреди ликующих глупцов

Я иду, отверженный, бездомный

И бедней последних бедняков.

Но душа не хочет примиренья

И не знает, что такое страх.

К людям в ней — великое презренье,

И любовь, любовь в моих очах.

Я люблю безумную свободу:

Выше храмов, тюрем и дворцов,

Мчится дух мой к дальнему восходу,

В царство ветра, солнца и орлов.

А внизу меж тем, как призрак темный,

Посреди ликующих глупцов

Я иду, отверженный, бездомный

И бедней последних бедняков.

1894

МАРТ

Больной, усталый лед,

Больной и талый снег…

И все течет, течет…

Как весел вешний бег

Могучих мутных вод!

И плачет дряхлый снег,

И умирает лед.

А воздух полон нег,

И колокол поет.

От стрел весны падет

Тюрьма свободных рек,

Упрямых зим оплот, —

Больной и темный лед,

Усталый, талый снег…

И колокол поет,

Что жив мой Бог вовек,

Что Смерть сама умрет!

Март 1894

ПЕСНЯ ВАКХАНОК

Певцы любви, певцы печали,

Довольно каждую весну

Вы с томной негой завывали,

Как псы на бледную луну.

Эван-Эвоэ! К нам, о младость.

Унынье — величайший грех:

Один есть подвиг в жизни — радость,

Одна есть правда в жизни — смех.

Подобно теплой, вешней буре,

Мы, беспощадные, летим.

Наш вечный смех — как блеск лазури,

Мы смехом землю победим.

Смирим надменных и премудрых.

Скорее — к нам, и, взяв одну

Из наших дев змеинокудрых,

Покинь и скуку, и жену.

Ханжам ревнивым вы не верьте

И не стыдитесь наготы.

Не бойтесь ни любви, ни смерти,

Не бойтесь нашей красоты.

Эван-Эвоэ! К нам, о младость.

Унынье — величайший грех:

Один есть подвиг в жизни — радость,

Одна есть правда в жизни — смех.

Подобны смеху наши стоны.

Гряди, всесильный Вакх, дерзай,

И все преграды, все законы

С невинным смехом нарушай.

Мы нектор жизни выпиваем

До дна, как боги в небесах,

И смехом смерть мы побеждаем

С безумьем Вакховым в сердцах.

3 июля 1894

Ольгино

ЛЕВ

Как хищный лев, пророк блуждает

И, вечным голодом томим,

Пустыню мира пробуждает

Рыканьем царственным своим.

Не робкий девственный мечтатель,

Он — разрушитель и творец,

Он — ненасытный пожиратель

Всех человеческих сердец.

Бегут шакалы и пантеры,

Когда услышат львиный рев,

Когда он выйдет из пещеры,

Могуч и свят, как Божий гнев.

И благодатный, и суровый,

Среди безжизненных песков,

Встречает солнце жизни новой

Он на костях своих врагов.

1894

ПРИЗНАНИЕ

Не утешай, оставь мою печаль

Нетронутой, великой и безгласной,

Обоим нам порой свободы жаль,

Но цепь любви порвать хотим напрасно.

Я чувствую, что так любить нельзя,

Как я люблю, что так любить безумно,

И страшно мне, как будто смерть, грозя,

Над нами веет близко и бесшумно…

Но я еще сильней тебя люблю,

И бесконечно я тебя жалею, —

До ужаса сливаю жизнь мою,

Сливаю душу я с душой твоею.

И без тебя я не умею жить.

Мы отдали друг другу слишком много,

И я прошу, как милости у Бога,

Чтоб научил Он сердце не любить.

Но как порой любовь ни проклинаю —

И жизнь, и смерть с тобой я разделю.

Не знаешь ты, как я тебя люблю,

Быть может, я и сам еще не знаю.

Но слов не надо: сердце так полно,

Что можем только тихими слезами

Мы выплакать, что людям не дано

Ни рассказать, ни облегчить словами.

6 июля 1894

Ольгино

ТИТАНЫ

К мраморам Пергамского жертвенника

Обида! Обида!

Мы — первые боги,

Мы — древние дети

Праматери Геи, —

Великой Земли!

Изменою братьев,

Богов Олимпийцев,

Низринуты в Тартар,

Отвыкли от солнца,

Оглохли, ослепли

Во мраке подземном,

Но все еще помним

И любим лазурь.

Обуглены крылья,

И ног змеевидных

Раздавлены кольца,

Тройными цепями

Обвиты тела, —

Но все еще дышим,

И наше дыханье

Колеблет громаду

Дымящейся Этны,

И землю, и небо,

И храмы богов.

А боги смеются,

Высоко над нами,

И люди страдают,

И время летит.

Но здесь мы не дремлем:

Мы мщенье готовим,

И землю копаем,

И гложем, и роем

Когтями, зубами,

И нет нам покоя,

И смерти нам нет.

Источим, пророем

Глубокие корни

Хребтов неподвижных

И вырвемся к солнцу, —

И боги воскликнут,

Бледнея, как воры:

«Титаны! Титаны!»

И выронят кубки,

И будет ужасней

Громов Олимпийских,

И землю разрушит

И Небо — наш смех!

17 июля 1894

ЛЕДА

I

«Я — Леда, я — белая Леда, я — мать красоты,

Я сонные воды люблю и ночные цветы.

     Каждый вечер, жена соблазненная,

Я ложусь у пруда, там, где пахнет водой, —

        В душной тьме грозовой,

     Вся преступная, вся обнаженная, —

     Там, где сырость, и нега, и зной,

     Там, где пахнет водой и купавами,

        Влажными, бледными травами,

     И таинственным илом в пруду, —

               Там я жду.

     Вся преступная, вся обнаженная,

          Изнеможденная,

В сырость теплую, в мягкие травы ложусь

          И горю, и томлюсь.

          В душной тьме грозовой,

          Там, где пахнет водой,

          Жду — и в страстном бессилии,

Я бледнее, прозрачнее сломанной лилии.

Там я жду, а в пруду только звезды блестят,

И в тиши камыши шелестят, шелестят.

II

Вот и крик, и шум пронзительный,

Словно плеск могучих рук:

Это — Лебедь ослепительный,

Белый Лебедь — мой супруг!

С грозной нежностью змеиною

Он, обвив меня, ласкал

Тонкой шеей лебединою, —

Влажных губ моих искал,

   Крылья воду бьют,

   Грозен темный пруд, —

На спине его щетиною

Перья бледные встают, —

Так он горд своей победою.

Где я, что со мной, — не ведаю;

Это — смерть, но не боюсь,

   Вся бледнея,

   Страстно млея,

Как в ночной грозе лилея,

Ласкам бога предаюсь.