Кристиан Остер - Свидания

• Название: Свидания
• Автор: Кристиан Остер
• Жанр: Современная проза

 "Свидания" - роман о любви, изящный и необычный. Герой, чьи отношения с женщинами и жизнью вообще строятся непросто, не решается поверить в реальность счастливой встречи и, чтобы не рисковать, пытается довольствоваться встречами воображаемыми. Он мысленно назначает свидания покинувшей его девушке, о чем предпочитает ей не сообщать, хотя сам является на них исправно. Из этих виртуальных встреч вырастает череда неожиданных и вполне реальных событий, о которых автор рассказывает с тонким мастерством, словно проецируя самые трудноуловимые эмоциональные перипетии на большой экран.

---

Мы шли знакомиться с хозяином баржи, и я думал, что хочу поглядеть на этого парня, который везет нас назад к Новому мосту, хочу, чтобы Одри меня с ним познакомила, чтобы ввела меня в свою новую жизнь, жизнь на реке, я хотел с ним встретиться, мне было что ему сказать. Мы вошли в рубку, где он, как и следовало ожидать, находился, познакомься, это Франсис, сказала она.

Франсис - это я, его звали Макс, на вид чуть старше меня и добрый той добротой, которая не вызывает немедленного недоверия, не кажется подозрительной, потому что не выпирает, не вылезает на свет божий нагишом, не прикрывшись, а добротой одетой, застегнутой на все пуговицы и даже холодноватой, словом, сдержанный такой кормчий, ну и что еще, джинсы, футболка, плоская панама блином. Очень приятно, сказал он. Мне тоже, ответил я. Скажите, а как ею управляют?

Это очень просто, ответил он, проще некуда, вот штурвал, вот здесь газ, а там, под полом, мотор, спускаешься по трапу, включаешь. Хотите попробовать?

М-м, сказал я, у меня нет прав, и потом, река загружена, если только вы останетесь рядом. Разумеется, останусь, ответил он, я же не совсем чокнутый, держите.

И я взялся за штурвал. По правде говоря, все, что от меня требовалось, это смотреть вперед и немного по сторонам, пока что меня никто не обгонял, но, между прочим, поинтересовался я, у вас нет зеркала заднего вида? Он, похоже, не понял вопроса. Чтобы смотреть назад, пояснил я и добавил: разумеется, это совершенно лишнее, хотя на самом деле уверенности у меня не было. Он не ответил, я, стало быть, держал штурвал и вроде как бразды правления, тем временем мы уже подплывали, сейчас будем сворачивать, сообщил Макс, хотите сами? Спасибо, достаточно, ответил я, я понял принцип и передаю штурвал вам, предпочитаю видеть вас на этом месте. А вы давно так живете?

Пятнадцать лет, сказал он, приступая к делу и плавно поворачивая налево, я развернусь, чтобы встать как надо, объяснил он, носом на восток, мне так привычнее. Рассказать вам, как я здесь живу?

Да-да, конечно, ответил я.

И он рассказал. Я слушал вполуха, наблюдая за маневром, он говорил про сырость, про то, что сколько стоит, само собой, но еще про чаек, бакланов, про самоубийц, которые почти все начинают жалеть в последний момент, что прыгнули в воду, и, пытаясь спастись, плывут против течения, вместо того чтобы отдаться на волю волн, будто в верховье лучше, чем в низовье, и в итоге действительно тонут, и про гребцов, которые проплывают мимо, но про них нечего особенно сказать, а вот спасатели - это да, как они работают, как тренируются в красных резиновых комбинезонах, как плывут за своими «зодиаками», карабкаются прямо из воды на мост, будто гостиничные воры, в общем, спасатели на Сене великолепны, а спасательницы еще великолепней, женщины, которых невозможно представить себе на реке, но больше их нигде не увидишь, эксклюзив. Понимаю, сказал я, а он уже отпустил штурвал, причалил, подключил коммуникации, предложил: не попить ли нам кофе на воздухе?

Отличная мысль, сказал я. И вот тут наконец, пока мы пили кофе на палубе под бамбуком, а мимо скользили взад-вперед речные трамвайчики, я смог спокойно разглядеть Одри. Как это я раньше не догадался, говорил я себе, ведь вот что мне было нужно, нужен был кто-то третий, чтобы пролился свет. Потому что теперь я ясно видел Одри, она любила меня, я продолжал любить ее или только начинал любить, и ничто в ее лице и в ее молчании не противоречило моему ощущению, что это, наверно, и есть она, что это будет она, если я захочу, а я хотел, по-прежнему хотел, спокойно, без волнения, с помощью Макса, игравшего роль человеческой фигуры, которую фотографируют у подножия архитектурного памятника, чтобы зрители оценили его масштаб. Рядом с Максом Одри приобрела наконец совершенно отчетливые очертания: прелестная, обаятельная, взгляд наполненный, рот ненапряженный, она была фотографией любви, которую мне оставалось только сохранить, и даже видеть оригинал уже не требовалось. Я отвел глаза, обменялся дружеским взглядом с Максом, предвкушая мгновение, когда подарю Одри тот самый взгляд, или почти, какой она некогда у меня перехватила, он одинаков для всех женщин, которых любишь, тот же порыв, то же ожидание, короче, взгляд один и тот же, а вот объект - объект иной, он наполняет собой взгляд, окрашивает его и меняет, только это незаметно, происходит словно бы незначительная перемена освещения, разницы не видно, она скрыта в сознании, а Одри разницы и не хотела, она хотела в точности тот самый взгляд, и я ей его дарил, тот мой прежний взгляд, но направленный теперь на нее, - сосущая тоска, уже, и зов, которые могли бы быть обращены к кому угодно, но сейчас были обращены к ней и ни к кому другому, никого другого здесь, насколько я знал, не было, она не могла этого не видеть, да и Макс, впрочем, тоже, отчего чувствовал себя, судя по всему, немного одиноким. Пожалуй, я вас оставлю, сказал он.

Нет, ответил я, нет. Это мы вас оставим. Спасибо за кофе. Все было просто чудесно. Мы пройдемся по набережной.

И добавил еще какие-то подобающие слова. Впрочем, я собирался вернуться, увидеться с ним - во-первых, сегодня же, а во-вторых, разумеется, потом, когда мы будем вместе, я и Одри, - я, понятно, не представлял себе, как бы мы начали жить с ней вместе прямо сейчас, у нее же дети, Симон, тут куча проблем, сначала надо поговорить, обсудить кое-что, а пока мы сойдем с баржи на набережную, я возьму ее за руку, и мы пойдем по городу вдвоем.

Итак, Одри подчинилась моему решению, мы сошли на берег, держась за руки, двинулись по набережной, потом вверх по лестнице на улицу. Наверху я сказал ей: вот, теперь, когда мы идем рядом, это уже на что-то похоже, на что-то нормальное, пусть она правильно поймет, для меня нормальное - это любовь, а ненормальное - ее отсутствие, и доказательством служит тот факт, что с отсутствием любви невозможно смириться, а к любви привыкаешь, но привыкнуть не значит разлюбить, наоборот, начинается потом стадия обустройства, даже домашние тапочки, брякнул я, когда живешь вместе, надеть тапочки - естественное дело, тем более что потом их снимаешь, главное снять так, будто это туфли, вопрос стиля, кроме того, тапочки можно скинуть так, что они улетят. Не преувеличивай, сказала мне Одри, то есть я не против, чтобы у тебя однажды слетели тапочки, нет, не против. Надеюсь, сказал я. Еще мне хочется смотреть с тобой телевизор, вечером, фильмы особенно, я не говорю о передачах, ничего сентиментального, я говорю о близости, мне нужна близость, но я могу сидеть и в носках. Ты меня удивляешь, сказала она. Я не стремлюсь тебя удивлять, ответил я, ты сама виновата, сама затеяла всю эту историю с любовью, и вот результат, добавил я, ты мне нравишься и ты меня любишь, это почти как если бы я тебя уже любил, да я тебя и люблю, ты победила, и я иду дальше, обожаю забегать вперед, воображать, что мы живем вместе, что нам не надо расставаться, дай мне, пожалуйста, договорить, не перебивай. Мне просто интересно, как далеко ты зайдешь в конце концов, сказала она, но не беспокойся, я от тебя не отстаю. Вот именно, ответил я, не отставай и слушайся, достаточно я тебя слушался, у меня потребность проявлять инициативу, понимаешь, вообще-то, скажу тебе, я хотел бы командовать тобой во всем и чтобы ты мне подчинялась, чтобы ты была покорна, так ведь я покорна, Франсис, а если так пойдет дальше, сказал я, предупреждаю тебя, ты как пить дать сделаешь меня счастливым, и добавил: впрочем, это уже совершилось, кажется, я счастлив. Н-да, интересно, выдержишь ли ты мой темп и дальше, а, выдержишь?

Выдержу, ответила она. Поцелуй меня.

Я остановился и поцеловал ее. Потом целовал не останавливаясь. Обнимал за талию, гладил ягодицы, но мы находились на улице, и я перестал. И целовать перестал. Мы пошли дальше. Позднее я спрашивал себя, почему мы стояли перед Нотр-Дам, в смысле, почему именно там. Наверно, потому что мне хотелось повести ее наверх, на башни, просто чтобы повести куда-нибудь немедленно, хотя в субботу, сказал я себе, там будет чудовищная очередь, так оно, кстати, и оказалось. Вернемся лучше на баржу, произнес я вслух, попрощаемся с Максом, ты заберешь свои вещи.

Вещи? - спросила она. Что ты собираешься делать?

Я бы предпочел, чтобы ты не задавала вопросов.

Ладно, сказала она. Мне очень нравится, что не надо задавать вопросов. Можно я только скажу одну вещь?

Да, ответил я.

И она сказала. Сильнее я бы сказать не смог. Мы двинулись в сторону набережной. По дороге Одри вернулась к заинтриговавшему ее вопросу о тапочках. Я объяснил, что не нужно понимать тапочки в буквальном смысле. Это образ. Сексуальный фантазм. Сексуальный? - переспросила она. В широком смысле, сказал я. В очень широком. Есть еще халат. Это немного другое. Чулки. Тоже немного другое. Насчет тапочек постараюсь тебе объяснить. Вот ты приходишь. Домой. Со мной, разумеется. Мы одни. Я хочу тебя. Ты хочешь меня. Ты сразу снимаешь уличные туфли. Но остаешься не босиком, а надеваешь тапочки. Заметь, в данном случае речь идет о твоих тапочках. Не о моих. Это чтоб тебе понятней было. Ты надеваешь тапочки, потому что так удобней. Предположим, у тебя кафельный пол. Босиком холодно. Итак, ты надеваешь тапочки и прижимаешься ко мне. На тебе юбка. В сочетании с тапочками это очень неудобно. Юбка мешает. Тебе тоже. Ты ее снимаешь. Остаешься голой. Я тебя обнимаю. Ты в одних тапочках. Сними их, говорю я. И ты их скидываешь.