Яна Дубинянская - Лестничная площадка (фрагменты)

• Название: Лестничная площадка (фрагменты)
• Автор: Яна Дубинянская
• Жанр: Научная Фантастика

---

ГЛАВА II

Оказывается, я уснула и проспала почти двадцать минут, прислоняясь через неестественно изогнутое запястье ко вздрагивающему оконному стеклу. Автобус покачивало, темнота мирно светилась сквозь оплывшие буквы слова "ненавижу", написанного мной на запотевшем окне. А может, и не мной - во всяком случае, указательный палец моей перчатки уже высох, и вообще, все это было слишком давно. Я размашисто протерла окно тыльной стороной ладони, сняв перчатку, и снова натянула ее на влажную руку. В конце концов, просто не надо было к нему переезжать. Если бы мы встречались, как раньше, по субботам, это могло бы продолжаться неопределенно долго. Другой вопрос, зачем - но могло бы. И не пришлось бы сейчас ехать неизвестно куда на ночь глядя... только и всего. Больше ничего бы не изменилось. Надо же, я уже сейчас плохо помнила его лицо - только перебитый нос и детские пухлые губы. Вообще-то он был хороший, такой наивный и неловкий, похожий на медвежонка. Все тело - тело я помнила гораздо лучше - в дремучих черных волосах, большое, тяжелое, сильное. И любил носить меня на руках. Правда, последнее время все чаще не туда, куда я хотела, - я пожала плечами и тихонько рассмеялась. Последняя фраза, которую он мне сказал: "Спорим, я не дам тебе выйти отсюда?.. Спорим, ты вернешься?!" За темным окном угадывалась зубчатая стена леса, накладываясь на четкое отражение моего лица. Вглядываясь в темноту, я принялась сочинять адаптированный вариант этой истории для Марты. С Мартой мы не виделись года два, да и раньше не настолько дружили, чтобы вот так вламываться к ней среди ночи с намерением поселиться как минимум на пару дней. Но у Марты всегда, сколько я ее помню, лежали в сумочке дамские романы в бумажных обложках. И она плакала над ними совершенно искренне, не жалея туши на ресницах. Начать надо с фонтанчика. ...Тонкая струйка фонтанчика для питья, падая на мраморный ободок, разбивалась пылью брызг, на которых дрожала маленькая радуга. Молодой спортсмен пил долго и жадно, его широкие плечи, усеянные бусинками пота меж черной курчавой порослью, тяжело вздымались. Отпив последний большой глоток, он выпрямился и посмотрел на меня, детским движением большой руки вытирая пухлые губы. Была весна, ярко светило солнце, я - уже не помню, почему, - чувствовала себя счастливой... Я ему улыбнулась. - Хотите пить? Его голос еще чуть прерывался неровным дыханием. И я снова улыбнулась наивности этого вопроса, и наклонилась над фонтанчиком, и почувствовала на языке вкус ледяной воды, а на талии - прикосновение горячих рук... Не совсем на талии, чуть ниже, - но уточнять, пожалуй, не стоило. Как и воспроизводить наш дальнейший диалог - который я к тому же помнила более чем смутно. Кажется, он пришел тогда к финишу то ли предпоследним, то ли еще хуже, и неудовлетворенные амбиции устремились в другое русло. Классической первой встречной оказалась я. И я это прекрасно видела, я с первого же взгляда видела его насквозь, простого, как дважды два четыре, но он был мужчина, и он был непохож... Когда рядом оказывается мужчина, я ведь всегда вспоминаю... а он был непохож, совсем непохож... Но уж об этом точно не надо. Поехали дальше. Наши тела непроизвольно потянулись друг к другу... нет, так сразу - Марта этого не поймет. Хорошо, наши тела непроизвольно потянутся друг к другу попозже, во время прогулки в лес. Тем более, что мы действительно когда-то там гуляли, это было еще до того, как он выиграл профессиональный забег и снял эту самую отдельную квартиру - какой же идиоткой я была, когда согласилась туда переехать! Об этом тоже придется сказать, только перейти надо будет плавно, красиво. Лес. В дремучей траве стрекотали кузнечики, а небо просвечивало сквозь темно-зеленые кроны... - А-а-а-и-и-и-а-а-а-а!!! Я дернулась всем телом, едва не вскрикнув сама, - нервы ни к черту! - и, привстав, обернулась. Толстуха, сидевшая за мной, вопила так, словно ее только что пытались изнасиловать или по крайней мере показали крысу. Светло-сиреневое пальто этой дамы украшал черный отпечаток растопыренной пятерни, расположенныйкак раз посередине левого плеча и до того четкий, что вполне мог бы сойти за какую-нибудь эмблему. Тем не менее, толстуха не переставала вопить - прямо над моей головой, в какой-то момент даже уши заложило. На этот крик, постепенно нарастая, наложились голоса других пассажиров, гневные и возмущенные. В автобусе развивалась склока, к которой я не собиралась иметь отношения. Я снова села и устремила взгляд в окно, где в темно-синей мгле покачивалась неровная стена леса. Значит, лес, кузнечики, небо... Картинка за окном дернулась и замерла. Мы почему-то остановились, причем в совершенно пустынном, явно произвольном месте на шоссе. Похоже, все-таки случилось что-то серьезное. - Выбросить его, как собаку! - рявкнул, поднимаясь, мужчина, сидевший рядом со мной. Его голос органично влился в злобную агрессивную разноголосицу, из которой слух выхватывал отдельные реплики подобного же содержания. Я тоже встала - и только тут увидела его. В эпицентре конфликта, прямо напротив меня стоял, вцепившись обеими руками в поручень, окровавленный, оборванный, облепленный грязью человек. Немыслимо грязный - это и удерживало пока от рукоприкладства разгневанных пассажиров, образовывая вокруг бродяги немного пустого пространства, вроде заколдованного круга. На этом человеке буквально не было живого места, с которого не отваливалась бы жирная глина вперемешку с бурыми листьями. Вся его одежда пропиталась черным и липким - хотя изначально это была вполне приличная одежда, даже бывший галстук выбивался из-под разорванного плаща. Я всегда гордилась своей наблюдательностью. Я отметила, что ногти на его руках, покрытых черной корой, были коротко острижены, а исцарапанный в кровь подбородок - чисто выбрит. А потом я увидела его глаза. Он отчаянно озирался по сторонам в затравленной безнадежности, серые, подернутые багровой сеточкой глаза со слипшимися ресницами блуждали по кругу, не находя нигде ни искры поддержки и наполняясь со дна обреченной решимостью сопротивляться до последнего... Он был совсем молод. И вот тут я сделала шаг вперед, положила на черные содранные костяшки его пальцев свою руку в светлой перчатке и, обернувшись к пассажирам, раздельно сказала: - Извините нас, пожалуйста. В конце концов, почему это не мое дело? Парень явно не был ни бродягой, ни бандитом, с ним просто что-то случилось, а теперь вот он снова так нелепо, по-глупому попал в переделку. Почему бы и нет, в конце концов? - Простите, Джим ведь не нарочно, - теперь я уже обращалась конкретно к толстухе в сиреневом, окрашивая голос мягкими, чуть ли не материнскими интонациями. - Знаете, мы гуляли в лесу, а там такие овраги, и, представляете, их же совершенно не видно, доверху залиты водой и листья сверху плавают. Когда Джим провалился, я даже ахнуть не успела. По шею провалился, представляете? Я так боюсь, как бы он не схватил воспаления легких, ведь по самую шею, и ледяная вода... Стоило только начать нести откровенную чушь - дальше она несла себя сама, а я с брезгливым презрением наблюдала, как злоба и агрессия на тупых физиономиях трансформировались в неприкрытый интерес зевак к захватывающему зрелищу. Надо же, этот грязный бродяга и эта красивая аккуратная девушка едут вместе, да он и не бродяга вовсе, ах, какое недоразумение, а мы чуть было... - Непременно заварите чаю с липой, - с выражением крайней заботы на толстом лице произнесла жертва. - И разотрите молодого человека спиртом, вы слышали, юноша, пусть вас разотрут спиртом... - А вы подождите, пока пятно высохнет, соскоблите его аккуратно ножиком, а потом почистите щеткой, - серьезно посоветовала я. - И следа не останется, обещаю вам! Автобус тронулся, и пассажиры начали растекаться по местам. Я села к окну и в продолжение спектакля дернула за руку своего Джима, увлекая его на сиденье рядом. На этом должно было кончиться. Я попыталась вернуться к своей романтической истории. Что у нас еще было красивого? Трудно сказать. За все время он не подарил мне ни единого цветка, даже на день рождения, не говоря уже о подарках. Ага, он носил меня на руках. Итак, каждую субботу, ровно в три часа, я останавливалась перед обитой кожей дверью со знакомым чеканным номером и нажимала на кнопку электрического звонка. Его трель была похожа на пение птицы, я пыталась уловить в ее переливах звук тяжелых шагов. Дверь распахивалась, и прямо с порога он подхватывал меня на руки, и я, закрыв глаза, отдавалась на волю его могучих рук... Между прочим, так оно и было. Даже ничего не нужно сочинять - просто ненавязчиво забыть о некоторых вещах. Например, как, захотев поесть, он хватал меня одной рукой и нес на кухню - на самом интересном месте детективного фильма. Или бесцеремонно выносил за порог комнаты, если собирался в одиночестве насладиться соревнованиями по регби. Естественно, я относилась к этому с юмором и даже пыталась сопротивляться - а потом подсчитывала круглые синяки на запястьях. К тому же он не допускал мысли, что не я должна стирать его вечно разбросанные по комнате носки, чистить кроссовки, даже мыть бритвенный станок... все это, конечно, уже после того, как я к нему переселилась. Дура. И еще эти вечера, длинные осенние вечера в обществе человека, имеющего в лексиконе не больше пятидесяти слов. Вот, об этом я и скажу Марте. Мы оказались слишком разными людьми, которых связывало только телесное влечение... Черт, надоело, противно. Если что, буду импровизировать. За темным окном уже вовсю мелькали разноцветные огни городских фонарей и витрин. Я приникла к стеклу, пытаясь узреть хоть какой-то ориентир - в гостях у Марты я была один раз, черт знает когда и к тому же в компании, что обычно дает полное право не запоминать дорогу. Единственное, что я помнила - это была конечная остановка. Угловой дом, третий этаж. Я взглянула на часы: одиннадцать тридцать пять. Самое время для непринужденного дружеского визита. Автобус развернулся на асфальтовом пятачке и остановился. Раздвинулись двери, люди косяком потянулись к выходу, я встала - и напоролась взглядом на этого самого парня, на "Джима". Он не поднимался с места и, до предела повернув голову, напряженно вглядывался в темное заднее стекло, за которым было совершенно невозможно различить что-нибудь кроме мельтешения витрин и автомобильных фар. Грязь, пропитавшая его одежду, слегка подсохла, но все равно прикасаться к нему как-то не хотелось. Но он не вставал, а из автобуса уже выползала, посапывая, толстуха в светло-сиреневом, и мы были последними людьми, оставшимися в салоне. - Простите, мистер, - начала я, и он вдруг лихорадочным порывом обернулся ко мне, словно услышал над ухом выстрел. Глаза у него были такие же затравленно-отчаянные, как и в тот момент, когда его хотели выбросить из автобуса. Я почему-то почувствовала себя виноватой, рассердилась на себя, на него, на поздний вечер и абсолютную нелепость ситуации, на того, кто был в этом виноват и опять же на себя... Снова захотелось написать на окне "ненавижу". Я вежливо сказала: - Дайте пройти. Он молча смотрел на меня в упор несколько секунд - а потом выговорил глухим еле слышным голосом: - Если я сейчас выйду на улицу... один... Меня убьют. Честное слово, я бы сама кого-нибудь убила. Я могу, я же сумасшедшая. Я протянула ему руку и сказала очень по-деловому: - Хорошо, выходим вместе. Мы в ответе за тех, кого приручили. Сент-Экзюпери. А доброе дело никогда не остается безнаказанным. Не помню, кто. При выходе он подал мне руку - потрясающее, наверное, зрелище со стороны. Пассажиры автобуса уже успели разойтись, и мы очутились на абсолютно пустынной улице, - тем не менее, ничего похожего на выстрелы из-за угла, естественно, не наблюдалось. Мимо проносились автомобили, отражаясь в длинной зеркальной витрине, и парень всякий раз резко поворачивал голову, глядя то на дорогу, то на ее отражение. Может, он был и не в себе. Может, это было опасно - вот так гулять с ним по ночной улице. Сейчас меня больше интересовало, в каком из совершенно одинаковых высотных домов по обе стороны улицы живет Марта. Кажется, номер был нечетный. Хотя черт его знает. Надо будет посмотреть в обоих - этаж и квартиру я помнила точно. И все-таки избавиться от моего экзотического спутника - уж его появления в своей квартире среди ночи Марта точно не поймет. Мы вошли в подъезд, шаги стали гулкими. Я остановилась и повернулась к парню. Он заговорил первым. - Я даже не знаю, как... я подвергал вашу жизнь опасности, как последний... Я, наверное, должен все объяснить. Меня зовут Грегори, Грег... Что-что, а знакомиться с ним я не собиралась. - Не стоит, - оборвала я его довольно резко. - Надеюсь, у вас все будет нормально. Просто я сейчас иду не домой, и... К счастью, он понял. Кивнув, пробормотал что-то неразборчивое и отступил к дверям подъезда, но не вышел, а, остановившись, пытался разглядеть что-то в щель между дверными створками. Меня он больше не интересовал. Я поднялась на третий этаж. Лестничная площадка в этом доме была необычной планировки - полукруглая, как солнышко на детских рисунках, двери поднимались от нее широкими лучами, не то пять, не то шесть, почему-то было трудно определить их количество на глаз, не пересчитывая. Я подошла ко второй слева двери - вторая слева, без вариантов, - и несколько раз нажала на кнопку звонка. Никто не отвечал, и после паузы я позвонила еще - безрезультатно. Марты не было дома или же я ошиблась зданием... нет, Марты не было дома. Эта рубиновая пуговка звонка, я ее хорошо помнила, потому что... И стало больно, страшно больно, ведь и у него тоже была такая пуговка на двери, и я вспомнила - а по жесточайшему договору с собой я не имела права вспоминать... Взять себя в руки, думать о чем-то другом, о ком-то другом, о том же спортсмене с черноволосыми руками... это хотя бы романтично... это хотя бы глупо... Оказывается, открылась первая справа дверь, - а я и не заметила, и пожилого человека, который вышел на площадку, я в упор не узнавала - даже, когда он поздоровался со мной как со знакомой, даже, когда пригласил войти, даже, когда я согласилась...