Евгений Велтистов - Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

• Название: Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
• Автор: Евгений Велтистов
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО “ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-08-000752-4

Мир приключений: Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов / Сост. И.Б. Шустова; Художник В.М. Лыков. — Москва: Детская литература, 1988. — 607 стр.

СОДЕРЖАНИЕ:

Евгений Велтистов. Новые приключения Электроника. Фантастическая повесть … 3.

Кир Булычев. Гай-до. Фантастическая повесть … 82.

Элеонора Мандалян. Цуцу, которая звалась Анжелой. Встреча на Галактоиде. Фантастические рассказы … 199.

Лилия Неменова. Щен из созвездия Гончих Псов. Фантастическая повесть … 261.

Любовь Фоминцева. Сунгирская лошадка. Приключенческая повесть … 348.

Виктор Суханов. Ванюшкины игры. Приключенческая повесть … 420.

Борис Зотов. По следам золотого идола. Приключенческая повесть … 486.

---

Итак, надо начать с самого начала и попытаться построить хотя бы две-три цепочки, которые могут привести к истине. Так решил я, приступая к обдумыванию накопившихся сведений о Пирогове и его причастности к тайне золотого идола. Сперва я попытался обрисовать личность самого Пирогова, его характер, мотивы поведения и возможные результаты его деятельности.

Прежде всего, это человек незаурядный, с широкой натурой и сильными страстями, не боящийся риска, а может быть, даже по характеру склонный к риску, к авантюре. Обо всем этом почти однозначно свидетельствуют весьма красноречивые факты его бурной молодости: золотоискатель, землепроходец, сорвиголова и забулдыга, в бархатных портянках, наверное, ходил! И, наконец, его неудачная любовная история, закончившаяся трагически — убийством и каторгой. Где он мог почерпнуть сведения о золотой бабе? В дальних ли походах на Урал, в Горном Зерентуе от доверившегося ему друга-каторжанина, либо в родных краях, когда он кружил, как зверь, вокруг своей деревни, прячась в охотничьих лабазах по таежным чащам и запаням? И еще один вариант: тайну идола он мог узнать уже после того, как осел на Вилюге, в скиту. От кого-нибудь из святых старцев, например.

Теперь дальше. Самоочевидно: характер сокровища таков, что одному человеку невозможно воспользоваться им, иначе об идоле было бы уже все известно или, наоборот, Пирогов не стал бы городить огород с шифровкой, картой и прочим. Стало быть, сокровище находится в таком месте, куда в одиночку не добраться, не извлечь из тайника из-за больших размеров, веса или тех мер предосторожности, которые наверняка приняли прятавшие.

Я и раньше читал о таких вещах: о ямах-ловушках и самострелах, о тяжких каменных заслонах и других коварствах, нацеленных против непрошеных гостей. Теперь же твердо знал, по крайней мере, об одной из трагедий, разыгравшейся более полувека назад на маленьком островке, окруженном глубокой трясиной. Я почти очевидцем этой трагедии себя чувствовал: слышал смертельный посвист туго натянутой тетивы и вскрик смельчака, посягнувшего на вековые тайны, и видел, как он рухнул на засыпанный хвоей мох с пробитым горлом, захлебываясь в собственной крови.

Подумав еще, я решил, что не исключено и следующее. Несчастливая любовь, тяготы и лишения каторжной жизни могли озлобить Пирогова, выработать в нем слепую неистребимую ненависть ко всем и вся без разбору, ненависть такой силы, что он решил не обнародовать тайны идола, скрыть ее. Да, для такого человека — человека крайностей и сильных необузданных страстей — именно такое поведение могло оказаться очень и очень вероятным.

И все-таки он — факты вещь упрямая — ждал сообщника. Ждал долго, начал отчаиваться и накануне войны, потеряв надежду на его приход, открылся все-таки. Сергею Петрову? Да, наверное. Тому, видимо, удалось войти в доверие, чем-то завоевать расположение Пирогова — других объяснений своей версии я не придумал. Итак, война… В ее водовороте исчезает Петров, оставив после себя лишь запись о Пирогове и об идоле.

После войны Пирогов впадает в отчаяние. Он не может больше ждать. Оставив карту и шифрованное сообщение о ней, старик исчезает. Куда? Туда, к сокровищу, куда же еще! Тут я подумал о том, что вряд ли старик добрался до золотой бабы и извлек ее из многовекового забытья — иначе мир знал бы об этом. Скорее, он погиб по дороге, сгинул бесследно…

Я размышлял, а привыкшие к ходьбе ноги послушно несли меня вперед.

Андрей вел группу размеренно, без особой спешки — так, как и полагается в походе, когда впереди, по меньшей мере, полтора-два, а то и все три дня нелегкого пути. Каждый час пути увенчивался малым десятиминутным привалом, а в середине дня был объявлен большой привал и обед. Я поспешил достать из бокового кармана рюкзака тетрадку, чтобы записать результаты своих походных размышлений. Тогда я не видел изъянов в своих логических построениях, всевозможных боковых ответвлений и других, непроанализированных вариантов. Точнее, не хотел об этом думать. Я был почти на сто процентов уверен в единственности своего, так сказать, сценария развернувшихся вокруг идола событий.

Увидев, что я собираюсь писать, президент подмигнул:

— Ребята, давайте освободим нашего Пимена-летописца от хозяйственных дел, а то он напортачит там. Литература — жестокая вещь. Никому нет дела до того, в каких условиях работал автор, какой ценой добывал он материал для своей книги. Если, скажем, на стадионе будут соревноваться бегуны и один из них побежит не в шиповках и майке, а с полной выкладкой, в сапогах и стальном шлеме, то, я думаю, такому бегуну публика будет аплодировать, даже если он не займет призового места… А в литературе все скрыто и о твоих, Вася, муках, кроме нас, никто и знать не будет. Так что уж пиши, голубец, получше там! На результат, на выход, чтоб все было как следует.

Легко сказать — пиши! После хорошей сегодняшней разминки с почти двадцатикилограммовым грузом кровь пульсировала в руке так, что буквы начали плясать и скакать, не желая выстраиваться в слова и строки. Пришлось на несколько минут отложить, чтобы дать себе прийти в норму. Я включил приемник. Шла передача для полярников. Жены, дети, родители полярников говорили для них в микрофон, и радиоволны разносили их голоса по всему Северу. А после каждого радиописьма в эфире звучала хорошая, душевная песня, и я оставил эту волну.

Я подумал о том, как приятно полярникам слышать голоса близких и родных людей; и мне было приятно, что я в какой-то, пусть самой небольшой степени, могу быть уподоблен им: тоже в отрыве от дома, от близких, в безлюдной таежной глухомани. Наверное, и все наши ощущали то же и без обычного шума и смеха слушали передачу.

Когда все кончилось, мы помолчали, и только после солидной паузы выступил Митя Липский.

— Все-таки до чего все люди одинаковы: и слова, и мысли, и чувства — как из-под одного пресса.

Лучше уж не комментировал бы он эти радиописьма. В чем-то он, конечно же, прав, но есть случаи, когда с этой правдой лучше не вылезать. Митяй этого не чувствует — когда надо говорить, а когда лучше промолчать. Натура у него, у поросенка, такая.

То, что он хороший товарищ, он доказал; доказал, что не шкурник, и, если надо, готов головой рисковать, в огонь полезть. Буквально доказал. Но при всем при этом не может он не умничать: видать, намного он опередил нас, грешных, в умственном развитии и, чуть-чуть скучая с нами, позволяет себе изгиляться. Но ведь Андрей еще умнее его, а вот ведь не позволяет себе такого. Как так?

ЗАПИСЬ 3

Шли, шли и дошли, добрались-таки до Большого Тимана. На ночлег расположились в роскошном пихтаче. Соорудили такие пружинно-мягкие постели, что сам черт теперь нам не брат, — выспимся на славу! Хотя мне лично не так повезло: моя очередь дежурить — третья, значит, спать всего четыре часа, ну а перед подъемом, может, еще часок-другой удастся добрать, в общем, ночь разбита.

Поэтому, я чувствую, сегодняшняя моя запись будет рекордно короткой. Все-таки, едва мы пришли на место, я не утерпел, поднялся на ближнюю лысую вершину, осмотрелся. Прежде всего посмотрел, сколько мы, на глаз, отмахали. И хотя не особенно высоки те хвойные леса, которыми мы шли на Тиман, — редко выше пяти-семи метров, — место предыдущей стоянки разглядеть не удалось. Лес и лес, и все тут. А оттуда ведь Тиман был виден хорошо! Особенно вот эта живописная группа сильно выветренных камней-столбов, которая и служила нам ориентиром.

Ну а на востоке, куда нам предстояло сделать завтра последний бросок, ландшафт казался более разнообразным. Там были и зеленые холмы, и желтые выходы каменных пород, и серо-голубые блюдца озер или заболоченных участков. Если мы идем правильно, то завтра к обеду должны попасть на место, обозначенное на пироговской карте заветным крестиком и пока еще не расшифрованным словом БЛИЗ!

Если, конечно, не завязнем в каком-нибудь болотище. Впрочем, мы их предпочитаем обходить. Сходит разведчик налегке с длинным шестом в руках, — если не выше колена и дно приличное, еще ладно, а так — Андрей засекает азимут и идем по прямоугольной петле в обход.

— Иди спать, иди, — уже ворчит на меня Митяй, его смена первая, — завтра вот извлечем золотую бабищу из тьмы веков, тогда и займешься борзописанием.

Что-то будет завтра?

ЗАПИСЬ 4

Как всегда бывает, последние километры пути давались с великим трудом. К тому же нам пришлось идти по свежей гари: видно, пожары случались не так уж редко не только в Завилюжье. Черная, сыпучая, как порох, угольная пыль неприятно скрипела под ногами, и мертвые, обнаженные и обугленные деревья, точнее, их скелеты, действовали угнетающе. А главное, вокруг не было ничего живого: всеядный огонь разогнал и погубил всех — и больших, и малых — лесных обитателей.

— Пал эдак гектаров на пять-шесть сотен, — Андрей оценивающе посмотрел по сторонам, — жаль, в этих краях тоже из-за чьей-то халатности много добра сгублено. Теперь природе работы полно, на десятилетия хватит, только наши дети смогут увидеть здесь настоящий, зрелый хвойный лес.