Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Узнав, что в долине есть кайчи и сказители, приехавшие на праздник, сеоки, собравшиеся у своих больших огней, начали требовать певцов к своим кострам, хватая под уздцы любую лошадь, всадник которой внушал им доверие или казался одним из распорядителей в этой долине:

— Мы из рода Тодош, приехали из долины Кан! Мы первыми приехали сюда, нам должен петь лучший кайчи гор и долин!

— А наш сеок Мундус чем хуже других? Пусть хороший кайчи к нам идет со своим топшуром!

— Мы — Модоры! В нашем сеоке было много кайчи, и мы не можем в такой день быть без кая и хороших песен!

Чаще всего на эти просьбы и требования выпадало отвечать Ыныбасу, разыскивающему Дельмека, и он только обескураженно разводил руками:

— Разве найдешь столько сказителей и кайчи, чтобы их на все сорок сеоков хватило? Своих надо было зазвать с собой! В каждом сеоке есть кайчи, и не один, а несколько!

Ыныбас не преувеличивал. В алтайских семьях черчекчи и кайчи, действительно, встречаются часто. А уж в сеоках-то, какой бы численности они ни были, певцы и сказители подавно должны были быть! Просто отношение ко многим из них порой было каким-то снисходительным: ну, бренчит кто-то на топшуре, позванивает на комузе, гудит на шооре — и ладно! Скота от его песен не прибавится, а нужды не убудет… А здесь, на большом празднике, в кайчи и сказителях вдруг появился ощутимый недостаток!.. Ыныбас пожаловался на атаку сеоков Чочушу, но тот отозвался неожиданно сочувственно ко всем сидящим у костров и довольно бурно:

— Все они правы! Мы сами во всем виноваты! Мы плохо искали певцов, сказителей и музыкантов, и поэтому у нас их так мало!..

— Я видел Курагана на перевале, бурхан.

— Я его тоже видел! — отмахнулся Чочуш, сразу помрачнев. — Он не будет больше петь о бурханах… Он говорил мне, что виноват во всем хан Ойрот и что этот хан Ойрот — фальшивый… Как же ему теперь петь о том, в чем он разуверился?

Ыныбас хмыкнул. В словах Курагана был здравый смысл.

— Я попробую уговорить его. Ошибки хана Ойрота исправлены Белым Бурханом! Он сам слышал золотые слова неба, сказанные со скалы Орктой!..

Дельмек остановился у одного из костров, прислушался к сердитому рокоту топшура, насторожился от слов песни, показавшихся ему несуразными и даже насмешливыми среди всеобщего ликования:

Горы сдвинулись с места
Это люди сдвинули их!
Солнце упало в долину
Люди с неба сняли его!
Белый Бурхан призывает к счастью,
Сам же не знает дороги к нему!
Надо самим нам, люди,
Идти к перевалам счастья,
Чтобы сделать счастливым каждый
В наших горах перевал!

Дельмек угрюмо покачал головой: «Не понравится эта песня бурханам! Хотя ее слова более правдивы…»

Этот кайчи попал точно в цель! Бурханы зовут народ к счастью. Это хорошо. Они не обещают дать его готовым и всем сразу — тоже неплохо. Но они против лучшей жизни, против культуры, против знаний, против русских. А это уже плохо.

У Дельмека тоже не было полного согласия с ханом Ойротом, а сейчас его нет и с бурханами. И эти его мысли, свалившиеся не с неба, а налетевшие на всем скаку табуном из самой жизни, укладывались рядом друг с другом тяжело и непослушно. Как горы в хребте, которые теперь уже никто не может подравнять — хоть и молнии бьют по ним, и ветры разбивают о них свои кулаки, и бурные ледяные воды точат их…

Русские нужны алтайцам! Нужны их знания, их умение, их терпение и трудолюбие. Только русские могут научить всех алтайцев читать умные и позарез нужные книги, лечить не травами и заклинаниями, а лекарствами… Зачем же гнать их за это, не принимать их дружбы, пренебрежительно относиться к их словам и советам?

Русские всеми силами уводят алтайцев от дикости, а бурханы и хан Ойрот снова зовут к ней, отметая все, что им на пользу, и оставляя только то, что их держало и все еще держит в дикости и невежестве. Разве это хорошо?

Русские мужики научили алтайцев выращивать овощи, печь не каменные теертпеки, которые не разгрызешь, если не размочишь в чае или супе, а настоящий пышный хлеб; они познакомили их с сахаром и сладостями, которые так любят дети и женщины; научили добывать огонь не только кресалом, но и спичками, пользоваться мылом… У русских есть много умных вещей, которые облегчают алтайцам жизнь, делают ее лучше, интереснее, безопаснее, легче!

Сами бурханы и хан Ойрот пришли к ним не в грязных шкурах, а в белых блестящих одеждах, какие носят некоторые русские и за большие деньги покупают у купцов-чуйцев зайсаны и баи. Значит, бурханам нравится то, что есть лучшего у других? Почему же они не хотят, чтобы это все было и у народов Алтая?

Какие-то всадники преградили ему дорогу, назвали по имени. Дельмек поднял голову и удивленно посмотрел на них.

— Гляди! — хохотнул один из всадников. — Он даже нас не узнает! А ведь мы твои родственники, братья твоей жены Сапары!

— Сапары?

Только теперь Дельмек узнал голос Кучука. Ну, этому жулику и прохвосту он теперь найдет, что ответить! Не того Дельмека они встретили, совсем другого!

Кучук спешился, подошел ближе, ухватил коня за повод, напрашиваясь на скандал — нет большего оскорбления для алтайца, чем чужая рука, схватившая повод его коня.

— Убери руку, Кучук!

— Слушай, ты! — прошипел старший брат Сапары. — Я не хочу, чтобы ты снова сбежал от меня! Ты еще не все долги отдал! А теперь будешь должен и за то, что бросил жену, мою сестру…

— Не пугай! — криво усмехнулся Дельмек. — Не такой уж ты и страшный, каким кажешься сам себе!

Дельмек знал старшего брата своей жены и потому больше не боялся его. Знал он и других братьев Сапары — трусливых и гадких, способных по приказу Кучука на любые пакости. И хотя они наверняка вооружены, но Дельмек стреляет лучше. К тому же, первый же выстрел, кто бы его ни сделал сейчас в долине, будет для всей их группы последним: люди растопчут каждого, кто посмеет нарушить их праздник и оскорбить бога, священное место, где звучал голос не только хана Ойрота, но и Белого Бурхана!

Понимал это и Кучук. Но он привык сначала орать, а потом уже думать. И поэтому отшатнулся, когда Дельмек сбросил с плеча винтовочный ремень:

— Не стреляй, Дельмек! Только не стреляй!

— Если ты и твои сопляки не уберутся немедленно, я подниму всю долину! Ну!

Ружье у Дельмека было уже в руках, и пальцы лежали на курках, готовые вдавить холодные скобки внутрь затвора и высвободить пружину с бойком.

— Ты не сделаешь этого, — сказал Кучук неуверенно. — Тебя люди убьют первым, а мы успеем уйти!

— Уйдут только твои сопляки, тебя я оставлю здесь. В небо я не привык стрелять, Кучук! А когда сюда прибегут люди, я именем Белого Бурхана прикажу поймать и твоих братьев, чтобы зарыть их в землю вместе с тобой! Но зарыть живыми! Ну?

Кучук попятился:

— Что ты, Дельмек? Что ты! Шутки перестал понимать?

— Где вы, там нет шуток! Бросай оружие!

— Послушай, Дельмек…

— Бросай оружие!

Кучук в бешенстве набросился на братьев:

— Сопли распустили? Не могли нагайками его уложить, как волка, напавшего на отару?

Братья лепетали что-то в свое оправдание, но Кучук был неумолим:

— Меня-то он под ружьем держал!

Но чем ближе подъезжали братья к кострам, тем тише становился голос Кучука-нельзя громко сердиться там, где у людей радость и праздник. Из одной беды в другую попасть можно!..

Костры, костры, костры… Никогда братья не видели столько костров и столько людей возле них!

Ойыны, ойыны, ойыны… Где еще можно увидеть столько праздничных веселых хороводов? Да нигде!

Братья с удовольствием бы посидели возле любого из этих огней, и даровой араки с бараниной попробовали бы, и новые знакомства бы завели, и в одном из таких вот ойынов покружились бы… Но — Кучук! Знай, ворчит и ворчит, будто шакал какой-то жрет его душу и насытиться никак не может!

— Дома вам будет арака и мясо, бездельники! У своих очагов набьете животы! На пастбищах напляшетесь до упаду!.. Дело надо делать, собачьи зады, гнилые головы!

А дело у Кучука известное — стащить, что плохо лежит, уронить того, кто плохо стоит, увести то, что плохо привязано… Потому и от людей норовит в темноту нырнуть — как бы не узнал кто, старые счеты бы с ним не свел! По краю чужого праздника вел своих братьев Кучук, в середину не лез. А на краю всегда то пристраивается, что похуже…

Но возле одного из костров Кучук задержался, спешился и начал подкрадываться к человеку, смакующему араку из большой деревянной чашки. Присмотревшись, братья узнали кама Учура. Переглянулись: хоть тут надо помочь Кучуку, а то опять бешеной собакой набросится. Даже Учура испугались, скажет, всю жизнь косоротые.

Братья спешились, подкрались к бывшему каму, схватили его за руки, заломили их назад, поволокли грузное тело. Чаша, выскользнувшая из рук Учура, упала в костер и сразу же, задымив, вспыхнула… Бывший кам попробовал было что-то заорать, но Кучук запечатал ему рот ладонью: