Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

К священническому действу община начала готовить себя сразу же, как наступил Филиппов пост, продолжающийся до рождества христова.

Мела легкая поземка, нежадный морозец пощипывал уши. Погодка была как на заказ! Но некрещенцы ежились — их пугала ледяная вода проруби, в которую им скоро предстояло окунуться с головой.

Глубже и убродистее становился снег. По нему впору на лыжах идти, а не ногами, продавливающими его до земли. Но Капсим и Панфил были довольны: коли снежный намет под ногами, значит, река уже близко!

Перешагнув через сугроб и почуяв ногой, что внизу не земля, а лед, Капсим остановился.

— А не рано ли? — усомнился Панфил.

— В самый раз!

Капсим сделал еще два-три шага вперед, вернулся по своим же следам и налетел на Панфила, едва не уронив того в снег. А это никак нельзя загрязнишь тропку к святому месту, придется сызнова все начинать!

— Тута рубить Иордань будем! Ну-ка, Софрон, ковырни.

Детина-некрещенец осторожно обошел Панфила, остановился возле Капсима, повинуясь его персту, ухнул пешней. И сразу же вместе с тучкой снега брызнули осколки льда. Оттаяли лица у общинников: хорош глаз у уставщика! Враз попал.

На помощь Софрону пришли парни и молодые мужики, разгребли снег возле лунки, начали подкалывать лед, пока не соорудили аккуратную прорубь крестом, маслянисто поблескивающую водой и исходящую банным паром.

— Вот и ладно! — улыбнулся Капсим в бороду и, повернувшись к Панфилу боком, сказал спокойно: — Охолонут чуток парни и — зачин! С Софрона начнем?

Панфил кивнул. Капсим подозвал парня, вынул пешню у него из рук, ткнул согнутым локтем в живот:

— Первым пойдешь!

Софрон развязал опояску, сбросил тулуп и сапоги-ичиги, оставшись в длинной рубахе, перехваченной сыромятным ремешком, в широких бурых портах и холщовых носках. Вопросительно посмотрел на уставщика.

— Все снимай, не канителься! — отмахнулся Капсим.

— Зябко! — пожаловался Софрон басом.

— Согреешься в воде, — усмехнулся Панфил. — Она теплая подо льдом! Ишь, в пару вся!

Софрон послушно заголился.

Капсим достал из-за пазухи длинное полотенце, один конец протянул Панфилу, другой оставил себе. Накинув среднюю часть полотенца на шею парню, пропустил концы под мышками, заставив того поднять руки, мотнул головой рослым некрещенцам:

— Давай!

Парни намотали концы полотенца на руки, подтащили Софрона к проруби, встали по обе стороны от нее, дожидаясь нужной команды уставщика. Капсим неторопливо подошел к первокрещенцу и, упершись ладонью в его широкую спину, спихнул Софрона в воду. Глубина оказалась достаточной — по горло. Проследив за тем, как Софрон скрестил руки на груди — левая поверх правой — Капсим воткнул вещий перст в серое неприглядное небо, прогудел нижним пределом:

— Крещается раб божий Софрон… Крестный отец Софрона — Аким, по знаку Капсима, положил ладонь на голову парня и с силой окунул его.

— Во имя отца и сына, — чуть выше взял Капсим, строго следя за тем, чтобы Аким не отставал с окунанием, — и святаго духа…

Погрузив Софрона в третий раз, Аким нарочно задержал ладонь на его голове, припомнив какую-то мелкую обиду не то через себя, не то через свою жену-шалаву, но, поймав строгий взгляд уставщика, отпустил. Софрон вынырнул, ошалело взглянул на крестного отца, но его воркотню уже перекрыл поднимающийся к небесным высям голос Капсима:

— И ныне, и присно, и во веки веков! Аминь. Парни стремительно выдернули Софрона из воды, поставили на лед. К нему подошел несколько смущенный Аким, надел на шею деревянный крестик на льняном шнурке:

— Нарекаю тебя Софронием…

Гулко кашлянув в кулак, Капсим торжественно объявил:

— Все твое прошлое сейчас, Софрон, в воде утонуло.

Теперь ты уже не парень Софрон, а старец Софроний.

Двое других парней набросили на него тулуп, заранее отогретые на чужих ногах валенки, шапку.

— Скачи! Прыгай! Прозябнешь!

Софрон послушно запрыгал, высоко задирая ноги, охлопывая себя руками и фыркая, как лошадь…

Вместо соболя или лисы с очередной охоты Дельмек привез елку: пушистую, плотную, истекающую на комле янтарной слезой.

— И где ты только отыскал такую! — всплеснула руками обрадованная Галина Петровна. — Прелесть, как хороша! Федор! Ты только взгляни на нее!

Дельмек блаженно улыбался. Он был рад, что хоть этой малостью угодил доброй своей хозяйке.

Устанавливали елку в кабинете хозяина дома. Запах хвои и смолы сразу же перебил застоявшуюся лекарственную атмосферу, пропитал собой все — от портьер до книг. Галина Петровна летала по дому и пела, как птица. Ее радовало все — сама елка, самодельные игрушки, которые смастерили мужчины. Они, правда, не разделяли ее восторгов — игрушки получились все-таки неуклюжие, да и головы самих мастеров были заняты другими заботами…

За эти дни Федор Васильевич более внимательно присмотрелся к своему санитару и помощнику жены по хозяйству, много говорил с ним и даже проникся неожиданным уважением. Дельмек ранее был как-то отстранен от него, и доктор воспринимал парня скорее как объект для своих педагогических, просветительских и гуманистических опытов. И если раньше ему импонировала независимость Дельмека, то теперь он открыл для себя в его лице своеобразного носителя культуры древнейшего народа. Дельмек был по-своему поэтичен и оригинален, хотя порой из этого романтического человека выглядывал и самый обыкновенный практичный эгоист, не понимающий и не принимающий отвлеченных понятий, никак не связанных с его возможностями сугубо физиологического выживания…

С наступлением зимы больные почти не беспокоили доктора. Односельчане не болели, а люди, живущие в соседних горах и долинах, больше рассчитывали на своих камов и знахарей — к ним было много ближе идти или ехать. Лишь в самый канун рождества пришел Капсим Воронов, уставщик местной раскольнической общины, как охарактеризовал его отец Лаврентий.

— Плохо вижу, — пожаловался он, — вдаль — ястребом, а вота вблизь — не могу, плывет все… Уж не слепота ли окаянная грядет за грехи какие?

Федор Васильевич осмотрел его, ничего не нашел, спросил:

— Который десяток разменял?

— Пятый, — вздохнул Капсим, — к старости дело идет…

— Вот вам и ответ! Слепота вам не грозит, а дальнозоркость развивается довольно успешно. Нужны очки! М-да…

И доктор впервые за много лет практики достал картонную коробку, в которой хранил стекла и оправы очков. Так уж получилось, что за очками к нему почему-то не обращались, хотя и видели, что сам доктор носит пенсне на шнурке… Скоро нужные стекла Капсиму были подобраны, и Федор Васильевич, выдернув наугад книжку с полки, протянул ее Капсиму:

— Читайте вслух.

Капсим с явным недоверием взял книгу, раскрыл где-то на середине, склонился, повел пальцем по строке, зашевелил губами, разбирая малознакомый ему гражданский шрифт:

— Твердо… Аз… Како… Так! Люди… Юс… Буки… Отче… Веди… Мягкой знак… Любовь!.. Ишь, ты! Складывается! — Он поднял удивленные, еще больше увеличенные стеклами очков, глаза. — Значит, в этих очках я могу чтить и мирскую грамоту?

— Да, разумеется! Только вы читаете буквами, а надо — слогами и словами… — Федор Васильевич взял книгу из рук Капсима и бегло прочел фразу, которую с такими мучениями одолевал гость: — «Так любовь вошла, подобно кинжалу, в его сердце…» Гм-м… Красиво… — Он захлопнул книгу, взглянул на титульный лист. — Галя! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не совала свои романы в мои книги!

Галина Петровна, наблюдавшая за излечением капсимовской слепоты, рассмеялась:

— Ты же сам взял книгу с моей полки!

Капсим топтался возле стола, то снимая, то снова надевая очки. Он растерялся окончательно и не знал, как ему теперь поступить: то ли положить очки и незаметно уйти, то ли уйти прямо в очках. Федор Васильевич заметил его замешательство, рассмеялся:

— Берите, берите, Воронов! Только постоянно эти очки носить нельзя, они для работы и чтения… Может, и книжку вам дать для тренировки? Одной «Листвяницей» сыты не будете…

— Ежли можно, то я, тово, возьму…

Он протянул неожиданно задрожавшую руку за только что читанным им романом, но Галина Петровна дала ему другую книжку — с крупными буквами и большими картинками на каждой странице:

— Это Крылов. По нему вы можете учить грамоте даже своих детей и жену.

Дельмек, видевший всю эту процедуру, буркнул что-то и ушел на кухню. А вечером, выбрав подходящий момент, поинтересовался:

— А если я надену на глаза такие же стекла, то я тоже смогу называть по именам тех букашек, что нарисованы? Ну, этих — буков, ведов…

— Нет, Дельмек, — вздохнула Галина Петровна, — очки тебе не помогут. Ты не знаешь самих букв, а Воронов их знает… — Она вдруг побледнела, потом вспыхнула, стремительно повернулась к парню: — Слушай!.. А давай я тебя буду учить русской грамоте? Говоришь ты уже неплохо, значит, и читать по-русски научишься!