Михаил Яворский - Поцелуй льва

• Название: Поцелуй льва
• Автор: Михаил Яворский
• Издательство: Пiрамiда
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 966-8522-64-8

Автор на фоне своей жизни обрисовывает украинские реалии Второй мировой войны. С патриотическим запалом молодого человека он выходит на дорогу во взрослую жизнь из оккупированного Львова; как член тайной националистической Организации проходит ее торными дорогами Центральной Украины и вдруг… все порывы останавливают в тюрьме. Сначала для политических заключенных на ул. Лонцкого во Львове, затем — краковская Монтелюпа.

Война глазами главного героя далеко не такая, как ее описывают учебники истории. Борьба маленького человека ― вот о чем эта книга, борьба за жизнь, за свободу, за завтрашний день, за лучи солнца, которыми оно каждый день целует его лицо.

---

ТОЛЬКО ДЛЯ НЕМЦЕВ

Трамвай № 4 подпрыгивал по знакомой вымощенной булыжником улице, окаймлённой пока безлистными каштанами. Когда-то я иногда ездил четвёркой в школу, если опаздывал или когда была плохая погода. Сейчас начиналась весна, день был солнечным, и я ехал в противоположном направлении на улицу Задвирнянську, 105, к пану Ковалю. Я стоял в конце наполненного трамвая. Некоторые пассажиры стояли на ступеньках открытых дверей, держась за поручни, чтобы не выпасть. Однако спереди трамвай был полупустой. Там висело объявление «Nur Für Deutsche» ― только для немцев.

Таких табличек в городе было очень много. Рестораны, кинотеатры, кафе, вагоны первого класса, залы ожидания на вокзалах, Оперный театр ― были тоже только для немцев. Для нас были доступны разве что грязные, мерзкие заведения и обгаженные общественные туалеты.

Большинство пассажиров моего отсека вышли раньше меня. Я представлял, как удивится пан Коваль, увидев меня. Прошло три месяца, как я вернулся из Монтелюпы. Отрасли волосы, а лицо стало гладким и румяным. Пан Коваль был рассудительным человеком, поэтому я был уверен, что он не будет меня упрекать в том, что я присоединился к походным группам полтора года назад. Это мне в нём нравилось. Я никогда не слышал, чтобы он оплакивал прошлое. Он жил сегодняшним днём. А после того, как Сенатор рассказал мне, что пан Коваль занимал высокую должность в организации, я начал лучше понимать, почему мелочи, которыми перенимается большинство людей, его не волновали.

Вот и дом пани Шебець. Для меня это дом, для неё ― это вилла. Описывая кому-нибудь его, она всегда говорила «вилла начала столетия». С обоих сторон его окружали кусты сирени, которая начала распускаться.

Я открыл металлическую калитку и вошёл. Перед тем как постучать в дверь веранды, я посмотрел на свои часы Tissot, которые недавно купил на чёрном рынке. Было около семи с небольшим часов вечера ― как раз время для посещения. Я подумал, что пан Коваль как раз закончил ужинать, а пани Шебець моет посуду на кухне. Так я смогу избежать её и сразу встречусь с паном Ковалем.

Я постучал и подождал.

Наверно слишком тихо. Постучал сильнее. Никакого результата. Потрогал за ручку ― закрыто. Постучал снова. Подождал. Начал неуверенно себя чувствовать, но желания уйти не было. Что они ― оглохли? А может они вдвоём в кровати?

Наконец я увидел пани Шебець ― она выглядывала из кухни. Узнала меня.

― Добрый вечер, пани Шебець.

― Что за неожиданность. Неплохо выглядишь и прилично одет. Где ты пропадал всё это время?

С тех пор, когда я её видел, она сильно постарела. Лицо было такое же безликое, как и волосы. В руках было кухонное полотенце. Я пропустил вопрос мимо ушей, потому что знал, что это или дань вежливости, или ей просто не с кем было почесать языком.

― Поговорим завтра, пани Шебець, а сейчас я хочу увидеться с паном Ковалем, ― ответил я и постучал в его дверь. Тишина. Хотел ещё постучать, но услышал голос пани Шебець:

― Твоего отца нет.

Может мне послышалось.

― Что вы сказали, пани Шебець?

― Говорю, что твоего отца нет.

Она что, с ума сошла? Мой отец умер три года назад, и она об этом знала.

― Где пан Коваль? ― резко спросил я.

― Пана Коваля, то есть твоего отца, уже давно нет, ― ответила она.

― Хватит пани Шебець, я не имею настроения шутить.

Равнодушие пана Коваля к любовным чувствам пани Шебець, так оказало на неё влияние, что она выдумала какую-то басню, почему он не может на ней жениться. Мне всегда казалось, что она считает виноватым меня в том, что пан Коваль не хочет брать её в жёны.

Словно не веря, пани Шебець пристально взглянула на меня увеличенными через пенсне глазами.

― Разве ты не знал? ― сказала он с нотками жалости ко мне.

― Чего не знал? ― отрубил я.

― Что он твой отец. Все знали, что ты ― его сын.

― Я? Вы что… Неужели? Пан Коваль ― мой отец? Но…

Я не окончил предложение. Я хотел сказать: «Но мне бы рассказала мама», ― но одновременно меня взяли сомнения.

― У меня есть ключи от его квартиры, можешь жить там, сколько угодно. Твоя кровать такая же, как и всегда. Твой отец был уверен, что однажды ты вернёшься.

― Нет, спасибо, я не останусь.

― Разве тебе не интересно, куда делся твой отец?

― Мой отец умер три года назад, и вы это знаете, пани Шебець.

С этим я и ушёл прочь.

Я не хотел ей верить. Такая возможность была бы очень обидной и противоречивой. Если это правда, то все мои близкие выдавали себя за других. Тогда надо пересмотреть все родственные связи. К тому же, признать это ― означает признать ложь, предательство. Поэтому я решил придерживаться старого ― моего отца звали Андреем, и он умер три года назад.

Я хотел пойти в кино, но оба пристойных кинотеатра, где демонстрировались интересные ленты, были «Nur Für Deutsche». Для не немцев был только один на город кинотеатр и в нём шёл пропагандистский фильм «Jud Suss»,[33] который я уже видел.

Поэтому я пошёл к Богдану играть в шахматы. Обычно наши игры были корректными и спокойными. Мы любили перипетии игры, неожиданные ходы, молниеносные повороты фортуны, самые сложные и самые простые дебюты и эндшпили. Ведь суть была не только в победе. В этот день я видел в своём товарище настоящего соперника и стремился к одному ― к победе.

Я был сердит на пани Шебець за её, как мне казалось, придуманную историю, но спустя неделю я опять пошёл проведать её. Я должен был узнать правду, потому что если пан Коваль действительно мой отец, то и я не тот, кем я есть. Я ― другая личность.

Я напрямую спросил её:

― Вы это серьёзно?

― Что серьёзно? ― она делала вид, словно не понимает, о чём речь, вынуждая меня всё растолковать.

― Что пан Коваль ― мой отец.

― А разве я тебе не говорила? Если не веришь мне, спроси у матери. ―Посмеиваясь, она добавила: ―Твоя мать должна бы это знать, ― словно намекая, что мать, которая не говорит сыну, кто его отец, совсем некудышняя.

Не была смысла продолжать. Надо было спросить маму. Я повернулся, чтобы уйти, но пани Шебець очень хотела удержать меня.

― Ты действительно не хочешь знать, что произошло с твоим отцом?

Я заколебался. Эти слова «твой отец» раздражали меня, но я сдался. Она прикурила окурок и пригласила меня сесть напротив неё за кухонный стол, на котором находилась гора грязной посуды.

― Где ты так долго был? ― спросила она, и не ожидая ответа, продолжила: ― Как тебе известно, твой отец приветствовал приход немецкой армии. И кто бы с ним не согласился после тех московских варваров..? Никому и на ум не пришло бы, что немцы видят в нашем государстве только колонию… Они отправили членов Временного правительства Бандеры в лагерь, а сами создали Украинский вспомогательный комитет, который, как они надеялись…

Она замолчала на полуслове. Её внимание привлекли мои начищенные ботинки и коричневый вельветовый пиджак. Наверно её интересовало, откуда у меня на них деньги. Перед тем, как продолжить, она тщательно измерила меня взглядом.

― Как я говорила, немцы хотели, чтобы Комитет плясал под их дудку как Judenrat. Может ты читал об этом, но, скорее всего, ты не интересуешься этими вопросами, судя по твоему виду, тебя больше волнуют девушки, ну точно как твоего папочку, ― яблоко от яблони недалеко падает.

Она почувствовала насколько гадкими показались мне её слова.

― Не пойми меня неправильно ― всех ребят интересуют девушки. Я вела к тому, что твой отец оказался большой шишкой в том комитете. Как я была удивлена, когда узнала об этом! Этот бабник, подумала я, добился высокого положения.

Она вздохнула и печально посмотрела на стену, которая отделяла её комнату от спальни пана Коваля. Наконец продолжила:

― Однако что-то там пошло не так. Наверно он навредил немцам. Как-то прошлогодней осенью неизвестно откуда появилась эта вертихвостка Анна. Я думала, что у этого пожилого бабника с ней свидание. Но вскоре после её прихода я увидела, что они куда-то поспешно собрались и исчезли. Он взял старый военный вещмешок, чем-то набил его до верху. Я удивилась: куда это он собрался.

Пани Шебець снова замолчала, и поправив пенсне, которое сползло ей на нос, резко, с ехидцей, сказала:

― Это я в последний раз видела этого босяка. На следующий день за ним пришли гестаповцы. Они обыскали весь дом, даже подвал. Говорят, что твой отец был бандеровцем. У него было задание проникнуть в Комитет с целью получения информации.

― Куда он мог подеться? ― спросил я.

― Кто его знает… Может, в лес… в партизаны. Куда ему ещё идти? Много молодёжи отдаёт преимущество лесу перед принудительными работами для Рейха. Мне удивительно, почему ты до сих пор тут… Но твой отец..? Когда — нибудь они возьмут его или живым или мёртвым… Бедняга… вот если бы он на мне женился…