Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский

• Название: Виновны в защите Родины, или Русский
• Автор: Тимофей Круглов
• Издательство: ИнфоРос
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-903675-05-0

Эта книга о тех, кто, не сходя с собственного дивана, оказался за границей — о 25 миллионах советских русских, брошенных на окраинах бывшей империи. Эта книга о тех, кого Родина не взяла с собой. Эта книга о тех, кого не стали эвакуировать. Эта книга о совести россиян…

Как из советских становятся русскими? Ответ на этот вопрос дала новейшая история. Судьба человека снова становится главной сюжетной линией художественного произведения.

Любовь встречается с ненавистью и смертью, верность присяге — с предательством. В центре повествования Интерфронт Латвии и Рижский ОМОН, впервые описанные изнутри. Друзья и враги, победы над собой и поражение великой империи — случай, выбравший Иванова, становится точкой на графике закономерностей, частью всемирного плана, по которому русский народ стал одним из самых больших разделенных народов в истории.

---

Понятное дело — не заладилось у меня после этого с Алексеевым. Не мог простить мне шеф предательства. А предательством он посчитал мое поведение, перечеркнувшее все его планы по отношению ко мне. Наверное, Анатолий Георгиевич слишком хорошо про меня думал. А может, ценил за некоторые успехи в работе. А может, просто близких людей, понимавших его с полуслова, у него оказалось не так уж много.

Конечно, шеф прилюдно «отымел» меня на общем собрании штатных сотрудников Республиканского совета. Конечно, мне на это было по большому счету — плевать. Ближайшие коллеги меня не осуждали строго — всякое случалось порой и с ними — просто не выплывало наружу. Люди случайные, оказавшиеся на этом разносе, конечно, были рады скандалу и злорадно разнесли сплетни вплоть до ЦК.

Я, конечно, признал свою вину — история была действительно на редкость дурацкой.

Скомпрометировать она никого, кроме меня лично, конечно, не могла — такое уж было время. Не мне чета начальники и известные всей стране люди выделывали фортели куда покруче моего циркачества. Но они — это они, а я — это я. Повинившись за глупость, я вместе с тем не позволил себя выпороть и, выпоротым публично, продолжать работать дальше, чего от меня наверняка ожидали.

Тут же, при всех, я высказал твердое желание по истечении положенного месяца уволиться и предложил шефу заранее начать искать мне замену. Меня потом пытались отговорить, я не поддавался. Честно отработал еще месяц, потом ушел в отпуск, уже не рассчитывая вернуться после него на Смилшу. Сворак долго еще пилил меня по-дружески, потом не выдержал и напрямую сказал главное:

— Ты что, Валера, не понимаешь, что твоего ухода только и ждут оппоненты Алексеева?

Он и так почти один остался, а тут и ты еще уходишь.

— Не кричи, Петрович, уши глохнут! Не потому я ухожу. Во всяком случае, не из-за этой глупой истории. Ты не хуже меня знаешь, что из таких историй про каждого из нас, или про «народников», или про тот же ЦК новую «Шахерезаду» составить можно!

— Так что тогда? Испугался?

— Чего, Миша? Чего я испугался?

— Не знаю.

— Исчерпал я себя, Миша, на этой работе. Сделал все, что мог сделать. Все свои способности и таланты я проявил. Других нет, да и те, что есть, становятся ненужными. Сам видишь, теперь остается только сидеть и ждать. «Красные» приходят — грабят. «Белые» приходят — грабят. А мы никому будем не нужны. Если все вернется — нас первых погонят именно те, кто предал «красных». И снова займут свои места. Если победят «неза-висимцы» — будет то же самое. Только еще нас дополнительно будут гно-бить те из «наших партийцев», кто сегодня из осторожности еще не перешел на сторону латышей. За то, что мы про них знаем. Русское народное движение, Петрович, не укладывается ни в одну схему будущего! Ни в «красную», ни в «белую». Ни в «советскую», ни в «западную». Интерфронт сейчас — кость в горле у всех — и у Горбатого, и у Ельцина, и у латышей, и у Рубикса. Завтра будет еще хуже. Но я не этого боюсь, тут нам всем терять давно уже нечего, Миша!

— Так что тебе надо? Доиграем партию, как можем, только и всего.

— Скучно стало мне — просто доигрывать. Я выиграть хочу. А как — пока не знаю. Буду думать.

— Ну вот, иди в отпуск — у тебя еще оплачиваемый остался, и думай! Мыслитель херов. А мы пока за тебя отдуваться будем!

— Алексеева сейчас убирать будут потихоньку, вот увидишь, Миша… А без него Интерфронт превратится в карманную лавочку Рубикса. В эти игры я не играю.

— С чего ты решил?

— А вот увидишь.

Я как в воду глядел. Пока был в отпуске, прошло расширенное собрание Республиканского совета. Аудиозапись мне сделал Рощин. Привез, с Натальей вместе, прямо на дачу в Кегумсе, где я последний раз отдыхал с семьей. Мы взяли лодку, пива, рыбки вяленой и погребли, не спеша, между камышами на уединенный островок неподалеку от базы отдыха.

Там я внимательно прослушал выступление Саши Васильева на Республиканском совете. Саша, Саша… мы все же дружили с ним. Он многому научил меня, особенно в том, что касается профессии, — все-таки Васильев был профессиональным режиссером и оператором. Саша познакомил меня со своими однокурсниками, работавшими на Ленинградском телевидении, и все они стали моими друзьями и научили меня еще большему. Васильев был старше меня на двенадцать лет, и я часто находил в нем старшего брата — заботливого, ироничного, немножко, как все старшие, «тор-мознутого», но все-таки — брата. Став неожиданно его начальником, я как мог берег его, относился с уважением, выбивал ему премии, защищал не раз перед Алексеевым и Свораком, грозившими раз и навсегда избавиться от «беспринципного и двурушного» директора видеоцентра. Основания говорить так о Саше — человеке внутренне все же честном, как ни странно, были. Я догадывался, что настоящие его друзья были не в Интерфронте, а в ЦК или среди той, «русскоязычной» творческой интеллигенции — полулатышской-полуеврейской, которая хоть и не считала Васильева совсем своим, но и не выпускала его из своих потных объятий. Саша по-прежнему вращался в кругу изгнанных из Интерфронта Жданок и Белайчука, терся с сомнительными деятелями из ЦДИ, РОЛа и Балто-Славянского общества. Интерфронт для Васильева давно уже стал только площадкой для размещения видеостудии. А как только студию перенесли со Смилшу в здание ЦК, так Васильев и вовсе стал появляться только за зарплатой.

Когда-то я помогал его сыну-пятикласснику делать уроки, устроил его в школу к своей жене — жалел мальчишку, оставшегося без матери, — с женой-актрисой Саша развелся еще в Ашхабаде. А сына забрал в Ригу совсем недавно. Нас грело наше общее «туркменское прошлое», мы любили поговорить о жизни и об искусстве, если бы не политика, мы, наверное, до сих пор были бы хорошими друзьями. Хотя, только политика и свела нас вместе, ведь я был совсем из другой среды.

Короче говоря, на Совете Васильев выступил против меня и наврал столько, что даже привычный ко всему опытный журналюга Рощин возмутился и примчался ко мне вместе с Натальей, вопя о подлости, которую надо пресечь! Саша приписал себе все, что делал я, и обвинил меня в том, чему виной был именно он! И это на расширенном Совете Движения! В курсе о том, кто и что конкретно делал в нашей конторе на Смилшу, были немногие, на это и был расчет Васильева. Сворак и Наталья, как замы Алексеева, попытались было поставить все с головы на ноги, но тут началось подготовленное заранее наступление части Совета уже на Алексеева, и всем стало не до меня. (Пройдут годы, и судьба снова сведет меня с Сашей, и он во многом поможет мне снова стать на ноги после возвращения в Латвию. Но как бы ни был я ему за это благодарен, та трещина, которая появилась между нами тогда — после его выступления на Республиканском совете, — никогда больше не зарастет.)

— Помер Максим, ну и хер с ним! — Я выщелкнул окурок далеко в воду и закурил новую сигарету.

— Но нельзя же такое терпеть! — горячился Рощин.

— Да ерунда это все, Володя, — отмахнулся я. — Противно, да. Васильева жалко, не думал, что человек до такого опустится. да и приказали ему наверняка его цэковские друзья — вот он и выступил. А что Георгиевич?

— Да на него самого такую бочку вдруг покатили! И то, что он выделяет русских в Движении, и что не пошел на слияние с демократами, и что от Рубикса дистанцируется. В общем, Алексеев сам чуть не ушел. Но поскольку его можно «уйти» только съездом, решили осенью провести съезд и там все решить. А сам он практически устранился. Сосредоточился на работе в Верховном Совете, тем более что там он независимый от партийной группы «Равноправие» депутат. Да и лето уже началось, мертвый сезон в политике.

— Ты считаешь? — Я с сомнением покачал головой. — Время покажет, не загадывай.

— Мешаем мы все их игре, из-за нас у них годовой отчет не складывается, — горько усмехнулась ярко накрашенным ртом Наталья.

— Мешаем, Наташенька, ой как мешаем, ты даже себе не представляешь. — Я вспомнил недавнюю встречу с Мурашовым на базе.

Последнее время мы с Толиком встречались редко, только для того, чтобы обменяться новостями. Все шло под откос, новости не радовали. На Млынника было покушение — в подъезде собственного дома, на лестнице — в него стреляли. Ранили, к счастью, не сильно, везучий он оказался и быстро вернулся в строй. На базе пытались тоже устроить передел власти. В мае командир 2-го взвода с ручным пулеметом наперевес бегал по коридорам, искал Чеслава для разборки. Успокоили ребят. Уволили Бумб-арашко и половину его взвода. Набрали новых. Тут началась работа по разблокированию границ. Горели незаконные таможни, отжимались с криком «Да здравствует Советский Союз!» новоявленные латышские и эстонские «таможенники» и «пограничники». В литовском Мядининкае провокаторы застрелили на таможне семь человек, один чудом выжил и якобы «опознал» в нападавших рижских омоновцев. Бред полный. Но пресса быстро подхватила дикие измышления.