Владимир Казаков - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

• Название: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
• Автор: Владимир Казаков
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1973

Мир приключений: Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов / Оформление Б.И. Шейнеса. — Москва: Детская литература, 1973. — 448 стр.

В сборник входят произведения, посвященные наиболее актуальным проблемам науки и техники, а также затрагивающие морально-этические проблемы.

Для среднего и старшего возраста.

СОДЕРЖАНИЕ:

ВЛАДИМИР КАЗАКОВ. Загадочный пеленг. Приключенческая повесть… 3.

ВЛАДИМИР МАЛОВ. Я — шерристянин. Фантастическая повесть… 63.

В. ПАШИНИН. У берегов студеного Баренца. Повесть… 120.

НИКОЛАЙ ТОМАН. Робот «Чарли» грабит банк. Фантастическая повесть… 156.

И. СКОРИН. Обычная командировка. Приключенческая повесть… 201.

КИРИЛЛ БУЛЫЧЕВ. Умение кидать мяч. Фантастическая повесть 294.

Б. СОПЕЛЬНЯК. Закон леса. Рассказ… 332.

ВЛАДИМИР МИХАНОВСКИЙ. Стена. Фантастическая повесть… 344.

АНАТОЛИЙ СТАСЬ. Зеленая западня. Отрывок из фантастической повести. Перевод с украинского И. Копюшенко… 382.

ЕВГЕНИЙ ГУЛЯКОВСКИЙ. Легенда о серебряном человеке. Фантастический рассказ… 107.

АЛЬБЕРТ ВАЛЕНТИНОВ. «Черная Берта». Фантастическая повесть… 413.

АЛЬБЕРТ ВАЛЕНТИНОВ. Экзамен. Фантастический рассказ… 440.

---

Опять архивная пыль, затхлые бумаги, имена, имена, имена. Гобовда задыхался в жаре и пыли, беспрестанно пил теплую противную воду. Дверь домика, в котором покоился архив, лейтенант запирал — не хотел, чтобы его, полуголого, мокрого и грязного, кто-нибудь увидел. Чекист не должен вызывать улыбочки! Чекист — это кожаная фуражка и куртка, маузер, взгляд, пронзающий врага насквозь, смертельная схватка и победа! Так думал Гобовда раньше, когда давал согласие и получал путевку в райкоме комсомола…

«Вот тебе белка… а вот и свисток!» — думал он сейчас, размазывая грязь по потному лицу и поливая макушку водой из бутылки.

Гобовда переворошил горы бумаг и почувствовал, что тонет в них, уже не воспринимает текста, теряет самообладание. Оп поймал себя на том, что, не забыв еще одних фамилий, читает другие и в голове рубится винегрет из начальных слогов, складываясь в бессмысленные сочетания: ШуМиКаРаТуБо!

Наконец следователь сдался и попросил у командира части помощников. Тот с большим трудом выделил трех солдат. Работа пошла быстрее, только теперь Гобовде пришлось попотеть в полном обмундировании.

Лейтенанта Кторова А.К. в списках личного состава в.ч. 22539 не нашли. Никогда не прибывал человек с такой фамилией в часть!

Такой финал не обескуражил Гобовду — он ждал его. Еще когда трясся в грузовике по пустыне, думал о такой возможности и намечал два варианта.

Первый. В архиве есть след Кторова. Тогда двигай, лейтенант, дальше по следу.

Второй. Если это действительно зверь (а в этом Гобовда еще сомневался), он попробует запутать след, и тогда пригодится все, что есть в следственной панке.

Пришлось развязать папку. Пришлось снова, с первого листочка, перевернуть архив. Забыв про фамилию, помня только имя-отчество, Гобовда отобрал восемь личных дел, в каждом из которых значилось: «и.о. Андрей Корнеевич». Восемь личных дел сверил с одним — тем, что покоилось в папке еще с училища. У одного «Андрея Корнеевича» данные были капля в каплю, как у Слюняева-Кторова. Сходились место, «месяц, год рождения и другие отправные данные, вплоть до оценок в экзаменационном листе. И «папаня» у него был старый партизан К.Ф.Слю-няев, и не Кторов он был…

Впрочем, не все сходилось. В копии личного дела указывалось, что он женат, назывались имя и адрес жены, учительницы небольшого кишлака, но больше всего лейтенанта поразила приписка, сделанная чьим-то бисерным почерком: «По сообщению жены, получившей похоронную, погиб в боях на р. Халхин-Гол в 1939 году».

Жена погибшего летчика жила в кишлаке Тахтыш-Чок. Нужно ехать туда.

В этот день с юга в пустыню ворвался свирепый ветер бис-кунак [3]. На дороги и тропы он двинул барханы, поднял в воздух пласты бурого колючего песка.

…Вся пустыня до горизонта была завернута в серое пыльное облако. Плотный ветер ощущался, как живая масса. В небо гигантскими черными воронками уходили смерчи. Блеклый утренний свет еле пробивался сквозь мглу. Казалось, все живое попряталось, притаилось и пережидало бурю! Но нот! Сквозь ураган двигались люди. Гобовда и шофер ложились грудью на ветер и шли. Ни раскаленный песок, бьющий по забинтованным лицам, ни сыпучий грунт, засасывающий ноги, ни жар пустыни, обжигающий легкие, не останавливали их. Взбираясь на барханы, они падали на четвереньки и ползли, помогая друг другу. Иногда присаживались за каким-нибудь из песчаных бугров, сверяли но компасу направление и снова брели вперед. Останавливались, осматривались. Но пустыня была закрыта мутной, непроницаемой завесой, а барханные цепи казались волнами бушующего моря. Желтыми волнами. В них, как и в голубых, гибнут, только не тонут, а умирают от жажды.

Время подходило к полудню. Горячий воздух перехватывал дыхание. Даже гранит не выдерживает дневного жара пустыни — трескается, а люди шли, волоча ноги по сыпучему песку. Остановки стали чаще, отдых продолжительней. Гобовда начал отставать. Пройдя еще немного, он сел на песок. Черный вихрь угрожающе пронесся над его головой. К нему вернулся спутник и, оттягивая бинт, закрывающий рот, закричал:

— Товарищ лейтенант, где-то здесь, совсем немного осталось. Не найдем, тогда…

— Что — тогда?

— Взгреет меня командир части за оставленную машину! — Он махнул рукой и, выплевывая песок, помог товарищу подняться. — Не отставайте!

Поддерживая друг друга, они взобрались на холм и свалились в мягкую горячую пыль. Шофер сел, повернулся спиной к ветру, посмотрел в сторону, где, как ему показалось, виднелись какие-то силуэты. Внезапно он вскочил, протер глаза: прямо перед ним маячил кусок глинобитной стены и пригнувшийся к земле куст саксаула.

— Товарищ лейтенант, перед нами кишлак Тахтыш-Чок!

— Спасибо, друг! Ты не шофер, ты волшебник. Ты настоящий солдат! — Белые, потрескавшиеся губы Гобовды попытались сложиться в улыбку: — Благодарю за службу.

12. Диверсия

Старенькая полуторка неслась по наезженной дороге, поскрипывая на перекатах. Василий Тугов трясся в кабине, проклиная дорогу. Над автомашиной проревело звено штурмовиков. Тугов проводил их взглядом и вздохнул. В небе множился гул авиамоторов. Потрескивали пулеметы. Смещаясь на восток, шел бой. Маленькие крестики в небе описывали круги, взмывали, падали вниз, объятые пламенем и дымом. Тугов начал отличать самолеты. Вот пара «Яковлевых» рассекла звено «мессершмиттов». Ведущий на большой скорости, как рыба, нырнул под живот чернокрылого, и сразу послышалась пулеметная дробь. Промаха быть не могло — стрельба велась с очень короткой дистанции. Из пробитого радиатора «мессершмитта» распылялась белая водяная полоса. Потом появилась струйка дыма, и он вздрогнул, завис, факелом пошел вниз.

«Аэрокобры» отбивались от «фокке-вульфов». Головной «фоккер» дал сильную дымовую завесу. Тугов определил: из крыльевых пушек, из синхронных трасса незаметна. Наш ведущий энергично ушел из-под обстрела, ведомый… ведомый опоздал… Что это? Тугов схватил за плечо шофера:

— Стоп! Остановитесь! Стой, говорю!

От резкого торможения занесло кузов. Тугов выпрыгнул на ходу, еле удержавшись на ногах.

Сбитый летчик падал, не раскрывая парашюта, затяжным прыжком уходил из зоны боя. Над ним появился длинный белый язык. Купол наполнился воздухом и сразу обмяк, как проткнутый мяч. В стороны полетели обрывки шелка. Они белыми пятнами держались в небе, а летчик, кувыркаясь, приближался к земле, стремительно, неудержимо. Верхушка холма скрыла его.

Тугов побежал. Там, за бугорком… Резкая боль в легких подогнула колени, и он перестал махать руками, прижал их к груди. Вот парашют… спутанные стропы… распластанный человек. Тугов приподнял летчику голову, ладонью стер с лица красную землю, пошевелил мягкую, как резина, руку. Сзади тяжело дышал подбежавший шофер.

— Что, лейтенант?

Тугов показал на парашют. На разорванных кусках зияли дыры с желто-черными рваными краями. Шофер взял полотнище, и оно расползлось в его руках.

— Похоже, кислотой! — разминал он в пальцах и нюхал бурую массу.

— Подгоняй машину, — сказал Тугов и прикрыл погибшего остатками парашюта.

Теперь автомобиль осторожно огибал рытвины, плавно взбирался на бугры. Тугов смотрел на бездыханного летчика, лицо которого, почти без ссадин, покойно смотрело в небо открытыми глазами.

При подъезде к военному городку Тугов увидел стоящего посреди дороги человека. Узнал Евгения Шейкина. Шофер остановил машину.

Шейкин взялся за борт:

— Звонил в госпиталь, узнал о твоем выезде и вот… встречаю.

— Спасибо, Женя.

— Скукотища без тебя. Пока ты валялся, я ведь на задания не ходил — зачехлили намертво. Кладовщиков и каптеров строевой обучаю, от комбата благодарность поступила.

— Я тоже теперь, наверное, подштанниками заведовать буду.

Шофер нетерпеливо засигналил.

— Залезай, Женя, посмотри…

Шейкин встал на подножку, прыгнул в кузов. Глядя на мертвого летчика, медленно разогнулся. Снял фуражку.

— Истребитель-латыш с «тройки». Помнишь, прикрывал нас в первом полете… Падал парень, а глаз не закрыл, так и глядит синими. — Шейкин оторвал полоску перегоревшей ткани от парашюта и задумчиво рассматривал ее, пока ехала машина. — Остановимся у землянки СМЕРШа, Вася, топай прямо к капитану, расскажи. А я его отвезу… Койка твоя пустая, я придержал. Жду, не задерживайся, и Татьяну приглашаю… Эй, шеф, остановись!

У землянки Неводова Тугов сошел. С порога улыбнулся вскочившей из-за рации Татьяне и бросил на стол кусок истлевшего шелка.

— Еще один! — сказал капитан, будто через силу поднимаясь со стула. — Здравствуй! Пойдем к парашютоукладчикам… надо, Василий!

Переглянувшись с Татьяной, Тугов пошел за капитаном. Потом вернулся, торопливо чмокнул девушку в щеку и шепнул: