Евгений Татаренко - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1976 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

• Название: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1976 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
• Автор: Евгений Татаренко
• Издательство: Издательство “Детская литература”
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Сборник приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей (Е. Титиренко, Е. Гуляковский, Р. Киплинг и др.).

Ежегодные сборники приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей выпускались издательством «Детская литература» с 1955 г.

---

«Следовательно, — подвел итог своим наблюдениям Мальцев, — подходы к скалам, если они были, надо искать возле левой скалы, то бишь на правой стороне ручья. На той самой, где находится и поселение…»

По камням он перебрался на другую сторону. Из-под ног с треском и кудахтаньем, словно ее уже схватили за хвост, вырвалась куропатка. Нервы у Юрия были напряжены, и он, вздрогнув от неожиданности, схватился за ружье. Не отдавая себе отчета, он поминутно прислушивался, ожидая услышать пистолетный выстрел. Медведям Мальцев не доверял и порой корил себя, что отпустил Виктора одного. И сейчас он приостановился и поправил висевшее на плече и заряженное пулями ружье. Какое-то основание для беспокойства у него было: на песке у заводи совсем недавно медведь оставил четкие когтистые следы…

У подножия скалы ютился мелкий кустарник: ольха, можжевельник, кривобокие елочки, березки — чахлые произрастания полярных широт, которые в этом затишье украдкой ловили излучаемое скалами тепло и искали под ними защиту от ветров и мороза. Уже отцветшие зонтичные поднимали свои соцветия почти на двухметровую высоту, и на каменной осыпи Юрий отметил кусты диких пионов. Но искал он не их. Рядом со стрелками дикого лука и золотистыми звездочками калгана он разглядел кожистые листья подорожника и поднятые хлысты его соцветий. Уже не первый раз испытывал он благоговейное удивление перед растением, которое могло вот так, через несколько столетий, когда уже не оставалось и следа бывшей тропы, сохранять о ней явную и точную память. Почему-то на оленьих тропах подорожник не встречался. Может быть, ему были нужны какие-то иные условия и иные ноги, чтобы его разносили и топтали; может быть, он считал пастухов лишь разновидностью оленей, только он упорно вырастал там, где человек ходил долго и постоянно. Этому странному растению надо было, чтобы его топтали, мяли, рвали, и тогда он разрастался все упорнее и пышнее — в селениях, по берегу моря, вдоль рек, где тянулась выбитая поколениями тропа.

Сейчас слабый, вырождающийся в густой траве подорожник с несомненностью указывал Мальцеву на площадку, облюбованную человеком в древности. На другой стороне ручья возле старого русла Юрий не нашел подорожника. А что могло быть здесь, перед входом в святилище?

Подложив под себя плащ, археолог уселся на глыбу, сверкающую черными искрами эгирина, положил на колени ружье и принялся изучать скалу.

Солнце то скрывалось, то снова выглядывало в просветы рваных облаков, пятна света и тени бежали по холмам, ветер сюда почти не долетал, и Юрий с наслаждением вдыхал свежий, пронзительный и чуть разреженный воздух тундры, в котором появился неуловимый запах наступающей осени.

Мысль об осени принесла невольную грусть, какое-то сожаление. Невольно вспомнилась другая, очень похожая осень, такие же облака над озером с камышами, крики уток, шорох отсыревшего брезентового плаща и звон первых льдинок под ногами… Он смотрел на скалу, не видя ее, и на сером фоне перед ним двигались какие-то фигуры — то ли из настоящего, то ли из прошлого, — всплывали забытые слова… Давнопрошедшее вдруг вспомнилось столь ярко и четко, что Юрий в изумлении замотал головой и тут обнаружил, что действительно смотрит на какие-то фигуры, выступившие на стене под косыми солнечными лучами.

Разноцветные пятна лишайников на серой щербатой стене мешали смотреть. Они образовывали собственные узоры и фигуры, но глаза Мальцева уже приспособились отбрасывать случайное, лишнее, и теперь он с удивлением вглядывался в возникшую перед ним процессию оленей. Первый, самый большой, высотой около метра, был выбит на высоте человеческого роста, слева от щели и водопада. Юрий хорошо различал его голову, увенчанную ветвистыми рогами, обращенную к потоку, спину и сохранившиеся гораздо хуже ноги. Следом за первым двигалось еще шесть оленей, причем замыкали процессию телята. Юрий мог поклясться, что перед первым оленем проглядывает фигура человека, словно заманивающего оленей в щель, но здесь скала была особенно сильно разрушена, и то, что археолог принимал за очертания фигуры, другой зритель вполне мог счесть игрой воображения.

Оставив плащ и ружье, Мальцев подошел ближе и попытался подобраться к рисункам, но мало в этом успел. Голова его достигала всего лишь оленьих ног, зато теперь он рассмотрел под ними еще какие-то линии и мог убедиться, что они изображают рыб. В целом композиция очень напоминала широко известный рисунок на кости, найденный в одном из палеолитических гротов Франции: олени переходят реку, в волнах которой прыгают лососи. Открытие этого панно на скале представлялось настолько невероятным, что Юрий вцепился пальцами в камень и теперь проверял себя на ощупь. И при этом обнаружил нечто важное. Хотя камень стал щербатым и неровным от времени, контуры рисунков все-таки сохранились, потому что они были не выбиты в камне, как все известные наскальные изображения Карелии, а выполированы, врезаны в массив скалы! Полировка уплотнила камень, создала ему дополнительную защиту от воды и мороза, и контур рисунка сохранился лучше, чем то, что он заключал. Да, олени и рыбы… «Но ведь такая техника свойственна древним обитателям северной Норвегии! — мелькнула у Юрия мысль, и он попытался припомнить фотографии больших фигур, обведенных мелом, на гладких норвежских скалах. — Однако если обломки горшков с асбестом, относимые прежде к бронзовому веку, теперь приходится омолаживать чуть ли не на два тысячелетия, то эта техника говорит сама за себя. И уж она-то, безусловно, уходит в глухую древность, насчитывая не меньше восьми — десяти тысяч лет! Неужели святилище возникло так давно?..»

Он стоял, пораженный очевидностью этой мысли. «…И первые люди на первом плоту!» — выплыло почему-то в памяти, и Мальцев ощутил огромность времени, отделявшего его от создателей этих рисунков, — времени, которое то растягивалось на тысячи беззвездных лет, то сжималось в ничто, когда он касался пальцами камня.

IX

— Всё, — сказал наконец Костров. — Нагулялись. Пора и по домам! Как говорят, выше себя не прыгнешь!

Случилось это на пятый день их жизни на озере.

— Тебе все стало ясно? — спросил Мальцев, который давно ждал этой фразы.

Геолог поднял голову и посмотрел на Юрия.

— Нет. Если раньше мне казалось, что все ясно, то теперь — очень немногое. Но рассказать тебе кое-что смогу, если ты это ждешь. Иди, мой посуду, Викинг, сегодня твоя очередь, а я кое-что еще запишу. И тогда — расскажу…

Последние дни они жили по естественно сложившемуся расписанию. После раннего завтрака Костров уходил — сначала на скалы, потом все дальше, по окрестным холмам, совершая все более широкие круги вокруг Горелого озера, как ястреб, выслеживающий добычу. Пистолет он оставил Юрию, сам брал ружье, рюкзак, молоток и скрывался до обеда, пока Мальцев производил зачистки обнажений, уточнял топографический план поселения, рисовал и описывал находки. Ближе к полудню Юрий слышал два или три выстрела — знак, что геолог возвращается и надо готовить обед. Когда на соседнем склоне появлялась фигура Кострова с двумя или тремя куропатками в руке, на костре уже фыркал чайник, а в неизменную уху из форелей оставалось только кинуть лавровый лист — в самый последний момент, чтобы вместе с запахом не появилась горечь от настоя… Принесенных Виктором куропаток они запекали в глине под костром. У водопада было удобнее работать именно во вторую половину дня. Тогда солнце освещало рисунки, их можно было рассматривать, фотографировать и копировать.

Петроглифов оказалось гораздо больше, чем предполагал сначала Мальцев. Они находились с обеих сторон водопада на каменных стенах, попадались на отдельных глыбах, лежавших поодаль, даже в лесу. На правой скале, над старым ложем потока, Костров обнаружил две прекрасные фигуры медведей — одного с опущенной, другого с поднятой головой, — сделанных в той же манере, что и первое стадо оленей. Рядом с ними ближе к щели можно было угадать изображение огромной рыбы. Рисунок сохранился плохо, осыпался, от него остались лишь небольшие фрагменты, но Мальцев по ним довольно уверенно восстанавливал целое: узкое длинное тело, напоминающее скорее кумжу, чем семгу, более широкую и массивную, метнувшееся в прыжке вверх.

Истолковывая рисунки, археолог утверждал, что это-то и есть изображение «первого Лосося», выпрыгивающего из «ока Земли». Оно, по его мнению, вполне объяснялось сопровождающими медведями, как олицетворением мирового зла, подстерегающего лосося, символа солнца и жизни.

Из-за обилия рисунков Мальцев целый день ходил расстроенным. Он не предполагал их здесь найти, фотопленки не хватило, солнечный свет оказался слишком слаб и рассеян, а о бумаге, чтобы снять точные копии и эстампажи, он не позаботился. В конце концов Виктор предложил ему вместо бумаги использовать вкладыши от спальных мешков, предварительно распоров их, чтобы скопировать хоть самое важное, и тогда Мальцев повеселел.