Дмитрий Биленкин - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1980 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

• Название: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1980 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
• Автор: Дмитрий Биленкин
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО “ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА”
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1980

Ежегодный сборник приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей, 1980 г.

Ежегодные сборники приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей выпускались издательством «Детская литература» с 1955 г.

---

Стентон долго пытался понять, что именно имела она в виду.

Как давно это было! И как нужно это было бы не тогда, а сейчас, сейчас! Впрочем, нет — и тогда и сейчас. Пожалуй, только теперь Стентон понял, насколько нужна ему Кора и что страх потерять дирижабль — в значительной степени страх потерять ее. Если бы можно было сейчас встать и пойти к ней! Но именно теперь этого нельзя. Ни в коем случае. После того, что он сегодня сделал, это было бы похоже на предъявление счета.

В дверь постучали.

— Да, — сказал Стентон.

Дверь приоткрылась, бросив в каюту треугольник желтого электрического света.

— Можно, капитан?

Кора! До чего же нелепо устроен человек: тосковать, мечтать увидеть, увидеть хоть на миг, а когда этот миг приходит — не знать, постыдно и глупо не знать, что делать!..

— Да, Кора, — как можно спокойнее сказал Стентон. — Прошу.

Кора вошла, беззвучно закрыв за собой дверь.

— Сумерничаете, Сид?

— Да. Сижу, смотрю. Красиво… Сейчас зажгу свет, — спохватился он. — Что-нибудь случилось, Кора?

— Не надо света. И не случилось ничего. Просто мне захотелось немного посидеть с вами. Не возражаете, капитан?

Сколько нежности может быть в одном человеческом голосе! У Стентона перехватило дух. Сколько ласки может быть в человеческом голосе… Одном-единственном. Ее голосе.

— Конечно, можно, — сказал он. — И пожалуйста, Кора, не называйте меня больше капитаном, хорошо? Какой я капитан…

Кора села на диван. Их разделял теперь только угол стола. Стентон пытался разглядеть, что на ней надето, — явно не форма, — но для этого в каюте было слишком темно: луна поднялась уже так высоко, что лучи ее не попадали в каюту; прямоугольник окна слабо светился, но не освещал.

— Сид, — сказала Кора после минутного молчания, — я хочу поблагодарить вас, Сид. И не думайте, что я такая уж стерва. Если я приняла вашу помощь… вашу жертву… то не потому, что считаю это естественным. То, что сделали сегодня вы, — это не помочь даме выйти из машины. Я знаю. Но… поймите меня, Сид! Ведь, в сущности, вы очень мало обо мне знаете. Пожалуй, я знаю о вас и то больше. Знаю, что вы начинали почти с нуля. Знаю, как добивались приема в Колорадо-Спрингс. Но… нас с вами нельзя равнять. Вы — американец. Англосакс. Вы — Сидней Хьюго Стентон. А я — Кора Химена Родригес. Понимаете — Родригес. Пуэрториканка. «Даго». Такие, как вы, всегда лучше нас — потому уже, что их предки прибыли сюда на «Мэйфлауэре». Не знаю только, как «Мэйфлауэр» смог вместить такую толпу… А вы знаете, каково это — быть «даго»? Паршивым «даго»? А быть девчонкой — «даго» еще хуже… Да, я пробилась. Просто потому, что однажды попала на обложку журнала — фотографу чем-то понравилось мое лицо. И благодаря этому мне удалось устроиться в «Транспасифик» стюардессой. Через три года я стала старшей. И дальше я пойти не могла. Если бы не эти неожиданные курсы суперкарго для дирижаблей — кем бы я стала? И кем я стану, если потеряю то, чего достигла? А вы — вы всегда сможете добиться своего. Вы достаточно сильны, Сид. И — полноправны. Теперь вы понимаете меня?

— Да, — сказал Стентон. — Понимаю. Но благодарить меня не надо. Я сделал так, как считал нужным. Я не знал всего того, что вы рассказали, но это не важно. Я только хочу, чтобы вы поняли — я… — Он замолчал, подбирая слова, но Кора не дала ему продолжить.

— Не надо ничего объяснять, Сид. Я ведь не дура. Стентон встал. Разговор явно зашел куда-то не туда, и теперь непонятно было, как же его кончить.

— Я знаю, — серьезно сказал он.

Кора тоже поднялась. Теперь они стояли почти вплотную.

— И еще одно, Сид. Я пришла не только поблагодарить вас. Я пришла к вам. На сегодня или навсегда — как захотите…

Так, наверное, чувствуют себя при землетрясении — земля качается и плывет под ногами, сердце взмывает куда-то вверх, к самому горлу, и нет сил загнать его на место… Стентону не нужно даже было идти к ней — он только протянул руки и обнял Кору. И так было бесконечно долго, пока где-то на краю сознания не всплыл тот давний день, и Стентон отчетливо услышал веселый голос Коры: «За все надо платить, капитан!»

Он резко отстранился.

— За все надо платить, Кора? — спросил он с сухим смехом, разодравшим ему гортань. Он закашлялся.

Мгновение Кора стояла, ничего не понимая. Потом вдруг поняла.

— Ка-акой дурак! Боже, какой вы дурак, Сид!

Хлопнула дверь, и Стентон остался один. Он подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Броситься за ней, догнать, вернуть! Но сделать этого он не мог. И знал, что никогда не простит себе этого.

Стентон подошел к туалетной нише, открыв кран, сполоснул лицо. Потом закурил и довольно долго сидел, глядя на мертвые циферблаты контрольного дубль-пульта над столом. Почему так? Если с тобой происходит что-то на море или в воздухе, то стоит отстучать ключом три точки, три тире и снова три точки, стоит трижды крикнуть в микрофон «Мэйдей!» — и все сразу придет в движение. И если можно сделать хоть что-то, если есть хоть один шанс на миллион, чтобы выручить тебя из беды, — будь уверен, что этот шанс используют непременно. Но когда приходит настоящая беда — беда, горше и больнее которой для тебя нет, кто поможет тогда? Кому ты крикнешь «Мэйдей!»?

Кому кричать «Мэйдей!»?

Стентон встал и вышел из каюты. Дойдя до соседней двери, он постучал:

— Бутч!

Полуодетый Андрейт впустил его в каюту.

— В чем дело, Сид?

— Бутч, ты хвастался на днях, что у тебя припрятана где-то бутылка ямайского рома. Какого-то невероятного и исключительного. Он еще цел?

— Цел. Старый ром, двадцатилетней выдержки.

— Давай.

— Он обошелся мне в тридцать монет, Сид.

Стентон достал бумажник и отсчитал деньги. Бутч отошел к шкафчику и извлек из него пеструю картонную коробку.

— Держи. В оригинальной упаковке. Если нужно еще что-нибудь…

— Нет, — сказал Стентон. — Спасибо, Бутч. Спокойной ночи.

Он вернулся к себе. Достав из бумажника салфетку с записанным телефоном, он проверил, подключен ли селектор дирижабля ко внутренней сети Гайотиды, и набрал номер.

Трубку долго не снимали. Стентон уже собирался дать отбой, когда голос Захарова на том конце провода произнес:

— Захаров слушает.

Стентон назвал себя.

— Вы предложили мне гостеприимство, товарищ Захаров. Разрешите воспользоваться им? И вашим чаем по-адмиральски. Ром я принесу — ямайский, двадцатилетней выдержки, в оригинальной упаковке.

— Добро, — сказал Захаров и стал объяснять, как найти его квартиру.

Положив трубку, Захаров с кряхтеньем встал с постели. Вот и выспался, подумал он, ну да ничего, завтра отосплюсь. В самолете. На часах было двадцать два десять — значит, лег он полчаса назад… Захаров улыбнулся, быстро оделся, поставил на электрическую плиту чайник и принялся убирать постель.

XI

Едва баролифт, закачавшись, стал на дно, Аракелов сравнил показания внешнего и внутреннего манометров. Все в порядке: давление внутри было чуть-чуть выше наружного. Он нажал кнопку замка, и диафрагма люка начала раскрываться. Аракелов был уже наготове: пригнувшись, он оперся руками о закраины горловины, чтобы, едва отверстие достаточно расширится, одним толчком («Трап — для умирающих батиандров», как говаривал старик Пигин) бросить тело вниз, в темноту.

И вдруг он понял, что привычной темноты нет. Снизу, из люка, шел ровный, холодный, рассеянный свет, и это не был свет прожекторов. Диафрагма раскрылась полностью, и Аракелов увидел уходящие вниз металлические ступеньки трапа. На одной из них сидел… сидело… Нет, не осьминог. И не кальмар тоже. Скорее, что-то среднее между ними — ярко-оранжевое бесформенное туловище удобно устроилось на ступеньке. Два огромных круглых глаза в упор смотрели на Аракелова, и в них читалось откровенное ехидство. Восемь ног спускалось вниз, и существо болтало ими в воде — ни дать ни взять, мальчишка, сидящий на мостках у реки. А в двух длинных ловчих щупальцах был зажат стандартный ротный спаренный лазер образца двадцать первого года. Стволы его смотрели прямо в грудь Аракелова.

«Опять струсил?» — спросило чудовище, и Аракелов ничуть не удивился — ни тому, что оно говорит, ни тому, что говорит оно голосом Жорки Ставраки.

«Нет, — сказал он, спрыгнул в воду и, отведя ствол лазера в сторону, примостился рядом с чудовищем. Ему было весело. — Маска, маска, я тебя знаю».

«Ну и знай себе. Ведь ты же не пошел…»

«Я пошел. И сделал. Без меня «Марта» ничего бы не смогла».

«Да, — по-свойски подмигнуло существо, и Аракелов впервые удивился по-настоящему, он никогда не слышал, чтобы спруты мигали. — Да, ты пошел — вторым. Вторым уже не страшно…»

«Я пошел бы и первым».

«Бы… Существенная разница. Ты просто испугался, дружок».