Николай Дубов - Небо с овчинку

• Название: Небо с овчинку
• Автор: Николай Дубов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1965

Повести Николая Ивановича Дубова населяют многие люди — добрые и злые, умные и глупые, веселые и хмурые, любящие свое дело и бездельники, люди, проявляющие сердечную заботу о других и думающие только о себе и своем благополучии. Они все изображены с большим мастерством и яркостью. И все же автор больше всего любит писать о людях активных, не позволяющих себе спокойно пройти мимо зла. Мужественные в жизни, верные в дружбе, принципиальные, непримиримые в борьбе с несправедливостью, с бесхозяйственным отношением к природе — таковы главные персонажи этих повестей.

Кроме публикуемых в этой книге «Мальчика у моря», «Неба с овчинку» и «Огней на реке», Николай Дубов написал для детей увлекательные повести: «На краю земли», «Сирота», «Жесткая проба». Они неоднократно печатались издательством «Детская литература».

---

Ганеши от двух убогих магазинчиков у дороги карабкались по косогору и скрывались за ним. Лес нехотя расступился, оставив место неширокой, заросшей кустарником пойме. Путаясь меж кустами, извивалась и петляла по ней река. Слева за мостом на изволоке стояли бело-красные руины большого, как дворец, двухэтажного дома.

— Там помещик жил, Ганыка, — сказал Федор Михайлович. — Всю округу в кулаке держал. Все его было.

— И лес?

— В первую очередь.

Километра через два Федор Михайлович постучал по кабине, машина остановилась.

— Дальше пешком пойдем, тут близко. Спасибо! — крикнул Федор Михайлович водителю.

Они вскинули рюкзаки на плечи и зашагали по обочине шоссе.

Бой бежал вдоль строя деревьев, принюхивался и фыркал.

— Вот он, — сказал Федор Михайлович. — Мне о нем рассказывали. Сними шляпу… хотя бы мысленно. И смотри.

На небольшой поляне, окруженный редким штакетником, стоял великан. К штакетнику была прибита дощечка с надписью: «Дуб летний. Qvercus robur. Возраст семьсот лет».

— Понял? — спросил Федор Михайлович. — Ничего ты не понял. «Кверкус» по-латыни означает «красивое дерево». Ты видел что-нибудь красивее?… Подумай. Он был уже большим, когда произошло татарское нашествие. В то время Колумб не открыл Америки — он просто не успел родиться. А Иван Калита не начинал собирать русскую землю — его еще не было на свете. И Александра Невского тоже. Не было паровозов и электричества, самой сложной машиной было колесо телеги, люди не знали, что такое картошка и, представь себе, никогда не видели телевизора…

— Как же они жили?

— Без телевизора?

— Да нет, вообще.

— Тяжеловато. Их кормили вот — лес, река.

— А земля?

— Поля? Меньше. Во-первых, их было мало, во-вторых, какой урожай наковыряешь с помощью коряги — прабабушки сохи? Было, конечно, трудновато. Они терпели. А в утешение себе сочиняли сказки.

Пытаясь рассмотреть вершину, Антон едва не свихнул шею. Дуб можно было окинуть взглядом, лишь отойдя далеко. Только тогда становилась очевидной его громада. Большие деревья на окраине поляны были ему, как подростки взрослому, по грудь. Они стояли поодаль робким, почтительным табунком, а он распростерся над ними величавый, недоступный и даже на ветру неподвижный.

— Вот это да! — сказал Антон. — Сила!

— Высказался? — насмешливо спросил Федор Михайлович. — Даже у наших прапредков, которые ходили здесь семьсот лет назад в домотканых портках и звериных шкурах, даже у них мысли были содержательнее, и они излагали их более членораздельно.

Антон обиделся. Хорошо еще, что он не высказал свое пожелание: «Вот бы влезть!» Федор Михайлович наверняка сказал бы что-нибудь еще обиднее. И что им обязательно нужно рассусоливать, когда можно одним словом? Сказал, и все. И точка. Если так все время будет придираться, чем он лучше тети Симы? И на кой тогда ему, Антону, все это сдалось?

В полукилометре за поворотом открылось лесничество: пять домиков, сараи, службы, еще один домик на отшибе, уже совсем в лесу. Перед большим домом — конторой — раскинулся цветник. Федор Михайлович ушел в контору, но скоро вернулся.

— Все в порядке, пошли к деду Харлампию.

Домик на отшибе оброс малиной, сиренью. В кустах прятались сарай и хлев. Дед Харлампий сидел на завалинке и ладил сачок. Он оказался моложавым, поджарым и усмешливым. Только седой венчик вокруг лысины показывал, что лет ему много.

— Добрый день, — сказал Федор Михайлович.

— А добрый! — весело согласился дед. — Бывайте здоровы. Садитесь, коли охота.

Федор Михайлович и Антон сели на завалинку.

Федор Михайлович сказал, что лесничий направил их к нему; нельзя ли у них в хате пожить некоторое время.

— А живите на здоровье, место не пролежите. Горница пустует: внучка в город уехала. Специальность зарабатывает. Экзамены сдает, — пояснил он.

— Заочница?

— Она самая. К лесному делу приспосабливается. Теперь дело таковское: куды хошь — туды идешь. Все и тычутся, куды ни попадя, как слепые кутята… Вы кто же, дачники или по работе? Ну, по работе, так и вовсе ладно. Живите. Тут у нас тихо. Окромя… — дед понизил голос и заговорщицки пригнулся, — бабы моей. Она у меня чистый генералиссимус: целый божий день с утра до ночи всех наповал сражает… Во, слышь, гремит!

В домике загрохотало что-то металлическое, шум перекрыл злой женский голос.

— А, пропасти на вас нет, будьте вы прокляты!…

— Вы ее не особо пугайтесь. Она только так, с виду гремучая, душа у ей добрая… А ведь смолоду тише да ласковей девки в селе не было. И до чего ловко они потом ведьмами обертаются, просто удивительно!

— Может, оттого, что жизнь тяжелая.

— Не особо легкая. Не сахар, нет. Мужик иной раз норовит по жизни бочком, с него как с гуся вода, а бабу как запрягут смолоду, так и тянет… В поле работай, за скотиной ходи, ребят рожай, всех корми, одевай, обстирывай да ублажай… Так и ангела остервенить можно.

Дед Харлампий говорил и не сводил глаз с Боя, который лежал перед завалинкой и внимательно смотрел на него.

— А он не того, не хватит? Что-то больно сурьезно приглядается.

— Он зря не трогает.

— Так пес его знает, что по его зря, а что нет… Он к какому делу приставленный или просто так, для удовольствия?

— Водолаз, спасает тонущих.

— Ну? — восхитился дед. — Вот так хватает и тащит? А что? Такой чертяка вполне может — вон какой здоровущий. За что же он их хватает?

— За одежду, если есть. Или за руку.

— Ну и пускай, — подумав, согласился дед, — пускай уж хватает за что ни попадя, чем в утопленники… Ох, Катря моя взовьется, — засмеялся дед, — чище всякой ракеты… Ну, вы не робейте. Катря, — крикнул он, — тут к нам люди пришли…

— Какие еще люди? — загремело в ответ. — Такие же лоботрясы, как ты? Вот и трепли с ними языком, а мне и так продыху нет, будь оно все проклято!

— Да ты выдь погляди, по делу пришли. Из конторы.

— И в конторе такие же лодыри сидят, бумагу переводят, чтоб они перевелись вместе с ней!…

Вслед за этим пожеланием в дверях появилась коренастая тетка в платке, из-под которого выбивались седые волосы. Подол юбки у нее был подвернут, ноги босы, рукава кофты закатаны, будто она собиралась идти на кулачки со всеми, кто отрывает ее от дела.

Федор Михайлович начал объяснять, зачем они пришли, но не закончил. Глаза-щелочки тетки Катри сузились еще больше, кулаки уперлись в тугие бока, и на пришельцев обрушилась лавина. Что они себе думают в той клятой конторе, если у них есть чем думать? Что у нее, хата — не минай? Дела мало? С утра до ночи как заводная — туда-сюда, туда-сюда… У других людей мужья как мужья — по дому работники, добытчики, кормильцы, а ее бог наградил лайдаком — только язык чешет да хворым притворяется. А все его хворобы — одна дурость и лень, бесстыжие его очи. Вот сидит цацки строит…

— То ж на рыбу, Катря, — вставил дед Харлампий.

— А где та рыба, кто ее видел?… Нет, чтобы кабана покормить — чтоб он сдох! — нет, сидит, как кот, на солнце выгревается да еще всяких бродяг заманивает…

— Сейчас покормлю, — приподнялся дед.

— Сиди, чтоб тебя прикипело к этому месту, опять горячим накормишь…

Дед Харлампий еле заметно ухмыльнулся и подмигнул.

Еще и зубы скалит, бесстыжая душа, когда только господь бог освободит ее от такого мужа-дармоеда… А тут еще поночевщиков принесло, будто у нее мороки без них мало… Что, других хат нету, что все к ней прутся?

Антон во все глаза смотрел на ругающуюся тетку. И эта ведьма была когда-то тихая да ласковая? Наврал дед… «Прогонит, — подумал он. — И ну ее! У такой жить — загрызет. Лучше сразу уйти, а то еще пульнет чем…» Он посмотрел на Федора Михайловича, но тот слушал невозмутимо, с явным интересом. Незаметно заслонив Боя, у которого вздыбилась шерсть на холке, он придерживал его передние лапы ногой.

— Да они же люди, видать, ничего, — ухитрился вставить дед Харлампий. — А у нас все одно горница пустует. Жалко, что ли?

А убирать ее кто будет? Уж не он ли, лысый лайдак? Ему ничего не жалко, не его забота. А ей пополам перерваться?… А если их принесла нелегкая, так чего они поразевали рты, торчат тут, мозолят глаза и не идут в хату, пускай она провалится в тартарары. Что ей, делать нечего — только их уговаривать? А если им что не нравится, пускай идут под три чёрты…

— Нет, почему же, — сказал Федор Михайлович, — очень нравится. Мы остаемся. Где можно умыться?

Уж не думают ли они, что она им будет подавать да прислуживать? Вон колодец, пускай сами воду достают и умываются. Да пусть не наливают там, как свиньи, убирать за ними некому…

— Очень хорошо, — сказал Федор Михайлович. — Пошли, Антон.

— А боже ж мой! — закричала снова тетка Катря. — А то еще что за сатанюка?!

Ругань тетки Катри наскучила Бою, он встал, потянулся и зевнул во всю пасть.