Катерина Врублевская - Дело о старинном портрете

• Название: Дело о старинном портрете
• Автор: Катерина Врублевская
• Издательство: Книжный Клуб 36.6
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-98697-028-4

Писательница Катерина Врублевская и ее героиня Аполлинария Авилова — почти одно и то же лицо. Когда Катерина Врублевская пишет детективный роман, она сама становится Аполлинарией Лазаревной Авиловой — свободной, образованной, эмансипированной, умной, эротичной, проницательной молодой женщиной конца XIX столетия — и принимается расследовать тайны — кровавые, роковые, головоломные, неожиданные загадки тоже конца XIX века.

В романе «Дело о старинном портрете» вдовствующая Полина Авилова… снова влюбляется. Ее друг — молодой художник Андрей Протасов — уезжает в Париж и загадочно исчезает. Авилова отправляется во Францию. Она знакомится с парижской богемой (Тулуз-Лотреком и прочими художниками), вступает в сложные взаимоотношения с полицией, на ее жизнь покушаются, но Полина доводит расследование до конца и раскрывает тайну жизни и смерти русского художника.

---

Он смаковал пиво и глядел на меня, ожидая моей реакции. В его взгляде чувствовалась мужская настойчивость, и мне показалось, что он критиковал не протасовские композиции, а самого Андрея как мужчину.

— Тогда зачем этот Кервадек пришел выкупать его полотна, если они гроша ломаного не стоят? — спросила я.

— Он всегда так делает. — Отставив пустую кружку, Улисс закурил. — Вложения на пару франков, а дивиденды принести может. Себастьян продаст эти холсты с небольшой наценкой бедным художникам под грунтовку. Или в качестве модных картин провинциальным растяпам. Или, в самом крайнем случае, если вдруг Протасов окажется гением, галерейщик станет монополистом и сможет заламывать любую цену. Но этому не бывать…

— Почему же? Всегда существует вероятность. Улисс скептически посмотрел на меня и улыбнулся:

— Ты до сих пор его любишь, Полин. А ему, кроме живописи, ничего не надо было. Даже Сесиль привлекала его, лишь когда он настолько уставал, что не мог держать в руках кисть. И что вы, женщины, находите в русских?

— Душу…

— Странная эта душа. Саморазрушительная. Чего проще, рисуй себе что получается и деньги зарабатывай. У него получались копии — рука твердая, глаз верный. Я вот рисую натюрморты и морские пейзажи. Имею довольно стабильный круг покупателей. Мои картины берут в галерею «Буссо и Валадон», где заведует Ван Гог, продают на улице Виль д'Эвек — там тоже неплохой магазин. Я имею стабильный доход и положение. Недавно пригласили преподавать живопись. И я не суюсь в неизведанные дали. Зачем?

— Как зачем? Чтобы выразить себя! — ответила я.

— Художник, милая Полин, подобен куртизанке. Сначала ему нравится писать, как начинающей куртизанке нравится заниматься любовью, и он делает это ради собственного удовольствия. Потом — не только ради себя, но и ради удовольствия других, иначе его не поймут. И наконец, он пишет только ради денег. Понятно, что Тулуз-Лотрек может себе позволить буйствовать: он несчастный уродец из богатой семьи, и ему не нужно заботиться о пропитании. Пусть рисует своих страшных проституток и кафешантанных певичек — публика падка на искусство с запашком. Но Протасов!..

— А что Протасов? Он тоже куртизанка?

Однажды я зашел к нему в мастерскую и вижу: лежит обнаженная Сесиль, позирует. Я глянул на холст. Андре загрунтовал его, долго смотрел то на натурщицу, то на холст и поставил посредине большую черную точку. «Ты начал рисовать Сесиль с глаза?» — спросил я. «Нет, это она вся», — ответил он. Потом превратил точку в черный овал, потом в треугольник. Затем треугольник стал квадратом. Протасов продолжал сосредоточенно водить кистью по холсту, и я понял, что у него не в порядке с головой. Я даже посоветовал ему обратиться к доктору Бланшу.

— К кому? — переспросила я, не веря своим ушам.

— К психиатру. Есть у меня знакомый доктор психиатрии, Эспри Бланш, он пользует Тулуз-Лотрека и других художников. Я действительно обеспокоился. Перед Протасовым лежит красивая нагая девушка, а он рисует черный квадрат и не обращает на нее никакого внимания. Это же форменное сумасшествие!

— Тебе нравилась Сесиль? — спросила я, чтобы не показать заинтересованности в докторе Бланше.

— Никогда француз в присутствии одной дамы не скажет, что ему нравится другая, но я швед. Да, она мне нравилась. В ней было что-то настоящее, искра божья. Сесиль, в отличие от Андре, была талантливым скульптором. Ей бы чуточку огранки…

Улисс откинулся на спинку стула и снова закурил. Он смотрел на меня так, словно я была одной из его натурщиц. Я поежилась, да и разговор начал меня несколько раздражать.

В этот момент к нам подошел Доминик Плювинье.

— Вот где я тебя нашел, Полин! Привет, Улисс! Очень хорошо, что вы оба здесь! Скажи, Улисс, ты брал у Сесиль ключи от квартиры Андре?

— А чего ты меня спрашиваешь? Ты что, полицейский комиссар?

Я прикоснулась к рукаву его бархатной блузы.

— Улисс, ответь, если тебя не затруднит. При обыске в квартире Сесиль ключи так и не были найдены.

— Пожалуйста, — кивнул он. — Ключи, которые лежали на столике в комнате Сесиль, я машинально сунул в карман, когда заметил бездыханное тело. Их отобрали в тюрьме Консьержери как вещественное доказательство. Только вот вещественное доказательство чего — мне невдомек. Кому их потом передали, не знаю. А что, собственно говоря, произошло?

— В мансарде Протасова случился пожар. Соседка обгорела, но, к счастью, жива. Все картины Андре сгорели, мансарды больше нет, еле-еле успели спасти от огня другие квартиры.

— А кто поджег?

— Неизвестно.

— Доминик, ты проводишь меня туда? Улисс, мне нужно тебя покинуть. Бежим!

Я поднялась из-за стола и поспешила вслед за репортером.

Дом на улице Турлак представлял собой плачевное зрелище. От верхнего этажа остался только остов. На улице толпились взволнованные соседи. Мы подошли поближе, и Плювинье спросил:

— Это поджог или само загорелось?

— Что вы такое говорите? Как могло само? Чердак был заперт уже несколько дней, — ответил пожилой мужчина в засаленном халате и домашних туфлях. — Несомненно, поджог. В мансарде революционер жил, бомбист длинноволосый. Уже неделя, как сбежал. Небось, сам вернулся и поджег, чтобы следы замести. Я слышал, как бомбы на чердаке рвались. Только искры летели!

— Глупости какие! — всплеснула руками простоволосая дама в платье с буфами. — Все знают, что мадам Гранде очень неаккуратно печку топит — вот искра и залетела.

— Негоже вам такое говорить, мадам Амабль, — возмутилась другая соседка, в фартуке с крупным воланом. — Я видела: третьего дня ваш сыночек Роже бегал со свечкой по лестнице. Как вы только ему разрешаете? Он же сожжет все, что осталось!

— Подумаешь, бегал, — ответила мадам Гранде. — Загорелось-то сегодня, а не третьего дня. Так что мой сын ни при чем! Следите лучше за своей вьюшкой — у вас трубочист последний раз два года назад был.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась я к спорящим соседкам, — не заходил ли кто чужой в дом? Вы не видели?

— Может, и заходил, — пожала плечами мадам Амабль. — Наша консьержка захворала и отсутствовала сегодня на своем месте. Значит, любой мог зайти. Сколько раз говорила: нельзя оставлять дом без присмотра! Если консьержка болеет — ее муж должен сидеть на входе, или сын, или нанять кого.

— Кого она наймет, мадам Амабль? Вы же знаете, муж у нее грузчик, с утра до вечера работает, а сын такой беспутный — никакого толку, если он будет сидеть при входе, одно расстройство!

— К Мадлен часто ходят чужие, — вмешался мужчина в халате. — Проститутка она. И в жандармерии на учете состоит как гулящая. У меня кузен в жандармах, он все знает.

— Постыдились бы, папаша Мартель! — воскликнула дама в фартуке с воланом. — Да что вы такое говорите?! Несчастную девушку перед чужими позорите! Ведь чахотка у нее.

— А мужчины все равно ходят! — насупился сосед.

Уважаемые дамы, сможем ли мы сейчас поговорить с мадемуазель Мадлен? — обратился Доминик к спорящим женщинам. — Я репортер газеты «Ле Пти Журналь», и мне хотелось бы взять интервью у спасшейся девушки.

— Нет, никак нельзя, — покачала головой мадам Гранде. — Ее увезли в больницу Сальпетриер. Бедняжка вся обгорела. Она чудом осталась в живых.

— Как туда добраться? — спросила я.

Репортер взял меня под локоть:

— Полин, не волнуйся, я знаю, где это. Больница находится в Ботаническом саду, около площади Контреэскарп. Завтра мы поедем туда и расспросим девушку, если она в силах будет отвечать.

— Это больница для проституток. Их там видимо-невидимо! — снова завелся папаша Мартель. Наверняка у него имелся огромный зуб на несчастную девушку.

— Что-нибудь удалось спасти из мансарды? — спросила я.

— О чем вы говорите! — Мадам Амабль удивленно посмотрела на меня. — Даже стен не осталось — все выгорело. Как мы сами спаслись — уму непостижимо! Выскочили кто в чем, даже времени одеться не было. А потом пожарные и наши квартиры водой залили, но мансарду не спасли. Вот хозяину убыток.

— Ничего, он не бедный. Каждые полгода квартирную плату повышает, — отозвалась еще одна соседка, кутающаяся в широкую шаль с кистями. — Мы тут все небогатые, а в мансарде художник жил, тихий такой, скромный, так у него вообще никогда ни сантима не было, только холсты да рамы — вмиг все занялось, словно сухое сено. Такой факел в темноте горел — на другом берегу Сены, думаю, видно было!

— А кто девушку спас?

— Один из пожарных. По приставной лестнице поднялся прямо в окно и спас. Она уже без сознания была. Пожарные и отвезли ее в больницу, бедняжку.

— Понятно, спасибо вам за разъяснения, — сказала я жильцам.

— Не забудьте газету принести, зря, что ли, мы тут распинались? — буркнул на прощанье папаша Мартель. — А то как расспрашивать — все лезут, а как отблагодарить — так никого.