Катерина Врублевская - Дело о старинном портрете

• Название: Дело о старинном портрете
• Автор: Катерина Врублевская
• Издательство: Книжный Клуб 36.6
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-98697-028-4

Писательница Катерина Врублевская и ее героиня Аполлинария Авилова — почти одно и то же лицо. Когда Катерина Врублевская пишет детективный роман, она сама становится Аполлинарией Лазаревной Авиловой — свободной, образованной, эмансипированной, умной, эротичной, проницательной молодой женщиной конца XIX столетия — и принимается расследовать тайны — кровавые, роковые, головоломные, неожиданные загадки тоже конца XIX века.

В романе «Дело о старинном портрете» вдовствующая Полина Авилова… снова влюбляется. Ее друг — молодой художник Андрей Протасов — уезжает в Париж и загадочно исчезает. Авилова отправляется во Францию. Она знакомится с парижской богемой (Тулуз-Лотреком и прочими художниками), вступает в сложные взаимоотношения с полицией, на ее жизнь покушаются, но Полина доводит расследование до конца и раскрывает тайну жизни и смерти русского художника.

---

— Ну, полно, полно, Николай Иванович, — ответила я, отнимая руки, которые он покрывал поцелуями, — не стоит благодарности. Ведь не для себя просите, для общества и отечества ради. А это дорогого стоит. Переедут ваши казаки на вольные хлеба, авось и меня вспомнят добрым словом. Махните кучеру, мне домой пора.

Уже садясь в фиакр, я обратила внимание, что на тротуаре стоит и пристально смотрит в нашу сторону молодой секретарь с прилизанными волосами…

***

Одна мысль, засевшая глубоко в мозгу, не давала мне покоя. Я помнила Андрея молодым здоровым человеком с гладкой кожей и прекрасным цветом лица. Его светлая бородка никогда не кололась, а руки были мягкими и нежными, как у девушки, несмотря на то, что он работал у отца в мастерской и ему частенько приходилось браться за пилу и рубанок.

Почему произошла такая страшная метаморфоза? Почему художники, у которых наметанный глаз, считали Андрея пожилым человеком? Откуда эти страшные борозды, рассекшие его лицо, которое я совсем недавно покрывала поцелуями? Может, он пристрастился к абсенту, как тот старик, пациент доктора Бланша?

Мне захотелось немедленно выяснить эту загадку, и я внезапно изменила свое решение ехать домой.

— Николай Иванович, прикажите кучеру отвезти меня в полицейское управление, — попросила я Аршинова.

— Зачем вам, Полина? Поезжайте домой, отдохните, а то на вас лица нет — все думаете о чем-то. Неужели хотите сами изловить убийцу?

— Прошу вас, прикажите кучеру, — повторила я. Мне не хотелось открывать Николаю Ивановичу свои подозрения. Еще, глядишь, увяжется за мной.

— Все расследуете, — вздохнул он, но просьбу выполнил.

Через четверть часа мы подъехали к Сюртэ.

— Вас проводить?

— Спасибо, не надо. Не ждите меня, Николай Иванович, я вернусь сама. Всего наилучшего!

Войдя в полицейское управление, я попросила провести меня в кабинет господина Бертильона.

«Великий измеритель» стоял, склонившись над конторкой, и вертел в руках тот самый деревянный циркуль, с которым я видела его в прошлый раз.

— Добрый день, мсье Бертильон, — сказала я. — Вы меня помните?

Он прищурился.

— Если вы дадите измерить себя по четырнадцати признакам и я сравню данные с картотекой, то, вполне вероятно, смогу вас идентифицировать. Если же вы тут впервые, то — увы…

Улыбнувшись про себя, я подумала, что столь оригинального предложения от мужчины мне еще не поступало. Меня звали замуж и приглашали на чашечку кофе, предлагали деньги и намекали на интимные отношения, но измеряли меня только модистки и корсетницы, да и те были дамами.

— Скажем так, мсье Бертильон, я здесь не впервые, но к вашим измерениям отношения не имею. Я постараюсь не занять много времени.

— Слушаю вас, э… — с явным нетерпением ответил он, желая вернуться к бумагам.

— Мадам Авилова, — сказала я. — Дело вот в чем: несколько дней назад вы обмеряли тело русского художника по имени Андре Протасов.

— Как же, помню! — воскликнул Бертильон. — У него еще шишка таланта была. Очень большая шишка в верхнезатылочной части черепа.

— Я не о шишке, мсье Бертильон, хочу спросить вас, а о морщинах на лице и руках. Ему было чуть больше двадцати, и год назад я видела его лицо гладким и свежим. Когда же меня пригласили на опознание, я была поражена глубиной морщин, прорезавших его лицо. Чем вы можете объяснить появление старческих признаков в столь юном возрасте? Только лишь влиянием воды, в которой находилось тело?

Мсье Бертильон почесал бороду и задумался.

— Трудно сказать, я не врач и не могу судить о том, что происходит внутри человеческого тела. Я лишь обмеряю снаружи и записываю антропометрические показатели. Хотя… Лет десять назад я читал один немецкий медицинский журнал. В нем была напечатана статья профессора Августа Вейсмана из Фрейбурга, установившего причины старения и смерти. Он что-то нашел в клетке организма и показал: если стареет клетка, то и все тело стареет вместе с ней. Меня тогда очень поразило то, что мы зависим от микроскопических частиц, которые невозможно измерить. — Адепт измерений достал платок и громко чихнул. — И вот что еще я заметил, мадам Авилова: при том, что кожа лица, шеи и кистей рук утопленника были сморщены и покрыты старческими морщинами, само тело соответствовало возрасту двадцати трех — двадцати шести лет.

— Как это? — не поняла я.

— У меня появилось ощущение, что ваш знакомый работал несколько лет у плавильной печи, в раскаленном воздухе. От этого его открытые кожные покровы сморщились и состарились, а те места, что были скрыты под одеждой, остались целыми и невредимыми.

— О каких нескольких годах вы говорите, мсье Бертильон? Я только что сказала — еще год назад у Андре не было этих ужасных морщин, и на родине он работал не у плавильной печи, а в столярной мастерской. Не было там никакого раскаленного воздуха.

— Может быть, ваш друг был скульптором? Им приходится лично наблюдать за разливкой бронзы в опоки.

— Нет, — ответила я. — Не в этом дело. А в чем — не знаю. Поэтому я к вам и пришла, надеясь, что вы поможете выяснить причину столь странной метаморфозы.

— Повторяю, мадам Авилова: я не врач. Так можно и ошибку совершить. Вот что касается измерений, тут у меня никаких ошибок быть не может. 38

Бертильон сел на своего любимого конька. Он поведал мне историю о том, как с помощью его картотеки обмеров был пойман грабитель, убийца и бомбист по кличке Равашоль. Потом рассказал о новшестве — составлении словесного портрета, о том, какое важное это имеет значение, и неожиданно похвалил меня за то, что у меня брови неожиданной «ломаной» формы. Дескать, по этим бровям меня легко можно будет опознать, если что. Я не стала открывать мсье Бертильону секрет того, каким образом достигается этот изящный изгиб и как при этом больно, а, попрощавшись, вышла на улицу.

В общем, визит к мэтру фактически ничего не дал, только запутал меня еще больше. Никогда я не слышала, чтобы Андрей стоял у плавильной печи. Мне он об этом не писал. Может, он действительно что-либо выплавлял во Франции? Например, обжигал фигурки, вылепленные подругой? Или работал где-нибудь на заводе, так как ремесло художника не приносило доходов? Но у какой бы горячей печи он ни стоял, я не верила, что можно так постареть за какие-то месяцы, прошедшие после нашего расставания.

Может, он принимал какие-нибудь снадобья, которые разрушали его молодое тело, а потом, под воздействием этих препаратов, вызывающих галлюцинации, рисовал синих женщин и черные квадраты? Но тогда он должен был постареть весь, а не только на лицо и руки. Не втирал же он себе эти гадости!

И кто все-таки подбросил мне записку? Тоже задача. А внутренний голос говорил мне, что от ее решения многое зависело. Наконец, я так и не нашла «сумасшедшего колдуна», этим надо было заняться в самое ближайшее время.

Пустой желудок напомнил мне, что пора подкрепиться. Возвращаться к обеду на авеню Фрошо мне было не с руки: опять мадам де Жаликур начнет пенять, что я опоздала и что кухарка должна подогревать для меня одной, а потом подаст остывшее баранье рагу. Я зашла в небольшой кабачок на улице Агриппы д'Обинье и заказала легкую еду: сотэ из трески под соусом бешамель, шампиньоны кокотт с сыром рокфор и на десерт крем-брюле. Гарсон спросил, какое вино мне подать — белое пуи девяносто первого года или шардонне монтальяр восемьдесят восьмого? Я выбрала пуи.

За обедом я вспомнила еще об одном деле: нужно сходить в картинную галерею Кервадека и выкупить у него картины Андрея. Если мансарда сгорела со всем содержимым, то пусть у меня останется хоть что-то на память об Андрее. И неважно, сколько запросит Кервадек. А в том, что он заломит несусветную цену, я не сомневалась.

Фиакр остановился на улице Древе, и я, поднявшись по выщербленным ступенькам, оказалась на маленькой площади Кальвэр, вымощенной крупным булыжником. В нижних этажах домов располагались только картинные галереи. Их было четыре, и я задумалась: сразу идти к хитрому Кервадеку или сначала заглянуть в другие магазины, прицениться? Вдруг там тоже есть картины Андрея, которые достанутся мне дешевле? Я, конечно, состоятельная женщина, но копейка рубль бережет.

Я направилась к стеклянной двери, над которой было выведено: «Галерея „Тюильри“. Пейзажи и портреты. Открыта в 1811 году», и вошла под звук тихо звякнувшего колокольчика.

Навстречу мне поднялся лысый старичок в пикейном сюртуке. В руке он держал лупу.

— Добро пожаловать, мадемуазель! Чем могу служить?

Я собираю коллекцию молодых, неизвестных художников. Пока неизвестных, — уточнила я с глубокомысленным видом. — Один компетентный господин сказал мне, что это весьма выгодное вложение. Сейчас они дешевы, а через несколько лет, глядишь, поднимутся в цене.