Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

• Название: Семенов-Тян-Шанский
• Автор: Андрей Алдан-Семенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга посвящена жизни и деятельности знаменитого русского географа П. П. Семенова-Тян-Шанского.

---

С юга дул с нарастающей силой ветер, вздымая, клубя, волоча уже совершенно черные тучи. Наступило какое-то тревожное состояние — степь словно обеспамятовала от ветра и черных туч. Взвизгивая, проносилась щебенка, подпрыгивали камешки, крутились клочья выдранных трав. Ястреб бесполезно взмахивал крыльями, пробиваясь сквозь ветер. Птицу подбросило кверху, стремительно потянуло вниз и ударило о землю. Мертвую, ее волокло, и переворачивало, и заметало песком. Казаки уложили лошадей, укрылись за их спинами — над людьми и животными вспухали песчаные сугробы.

Семенов плотнее завернулся в кошму. Песок стучал, со стеклянным шорохом проникая под кошму, хрустел на зубах, обжигал скулы, шею, грудь, заползал в рот и глаза.

Над Семеновым, над распластанными казаками и лошадьми, над Киргизской степью ревела черная буря.

Она затихла только к вечеру. Казаки отряхнулись, запрягли лошадей. Семенов снова ехал мимо лиловых холмов, при дымной луне. В ее ускользающем свете барханы увеличивались до неправдоподобных размеров, заросли саксаула казались глубокими и таинственными.

Переночевали на Карачекинском пикете, у невысокого порфирового кряжика. Семенов проснулся в четыре часа, выбрался из тарантаса. Выпрямился, откинул голову. Далеко за кряжиком на юго-восточной части неба стояли белые плотные облака; длинные зеленоватые полосы прошивали их сверху донизу.

Семенов скользнул безразличным взглядом по облакам и отвернулся. Его внимание привлекли яркие синеголовки. Хрупкие цветы выдержали черную бурю и теперь весело подмигивали из серой пелены песка.

Опираясь на палку, он поднимался по порфировому склону кряжика. Вместе с ним поднимались и белые облака. С каждым новым шагом облака расширялись, раздвигались, росли, не меняя своих округлых очертаний. Только в одной части неба они взметнулись трехголовым пиком, и пик блистал твердой и свежей белизною.

Семенов поднимался — облака становились выпуклее, рельефнее, словно отделялись от неба. Они уже перечеркивали горизонт, как исполинские белые тучи. Синие и зеленые пятна и полосы на них углублялись и набухали — необъятная панорама была и чудовищной и прекрасной.

Семенов взошел на вершину. Когда человек долго ждет встречи с невероятным, оно в первое мгновение кажется обыкновенным. Впереди колыхалась широкая рыжая полоса Или, и тогда Петр Петрович понял: перед ним Небесные горы.

Захваченный внезапным восхищением, он поднял шляпу над головой.

— Здравствуй, Тянь-Шань!

Весь этот день чувство полета и душевной приподнятости не покидало его. До Небесных гор было еще далеко — около ста верст, но они заполняли его ум и душу, блистая и торжествуя.

Не выдержав медлительной езды в тарантасе, он поскакал верхом на берег реки.

С появлением Небесных гор и мир, окружающий Семенова, резко изменился. Он видел себя в совершенно иной, своеобразной растительной зоне. Он въехал в заросли барбариса. Заросли, втрое превышающие человеческий рост, переплетались над ним, гроздья крупных розовых ягод касались его лица. Фазан, пестрый и радужный, проскользнул мимо и с треском взлетел над кустами. Гелиотропы и гребенщики цвели на светлых полянках, акации и курчавки обступили затхлые лужи. Но особенно привлекали и поражали серебристые джиды. Легкие, похожие на прозрачные шатры, с тонкими листьями, они несдуваемо висели над илийской водой, и сквозь них тоже проглядывались Небесные горы.

Он выехал к черному затону, спящему в камышах. На песке наливались водой следы прибалхашского тигра, мелькали с черными длинными иглами илийские дикобразы.

Он выбрался на берег Или, осадил лошадь у кромки воды. У берега поскрипывал большой неуклюжий баркас, суетились казаки с Илийского пикета. Сам пикет находился поодаль: в нем еще не было зданий, и обитатели его жили в юртах. Семенов подошел к молодому русоголовому боцману, спросил, где строился такой громоздкий баркас.

— На озере, на Балхаше, — с превосходством бывалого человека ответил боцман.

Семенов с интересом стал расспрашивать про Балхаш: велик ли он, глубок ли, легко ли плавать по этому озеру?

Со снисходительностью в волжском окающем голосе боцман объяснил:

— Баркас-то мы сработали, полгода тому не будет. Плыли не глыбко, а все-таки сажен восемь на круг, есть места и помельче. По берегам камышовые заросли, азиатцы их тугаями зовут. Тигры, бают, в этих тугаях скрываются. Самое для них разлюбезное место. Когда из озера в устье Или вошли, то вверх уже бечевой тянулись. Месяц до Илийского пикета шлепали. Да ничего, дошли…

Это «ничего, дошли» прозвучало и просто и горделиво.

— Завидное путешествие, — сказал с уважением Семенов.

Переправа через реку продолжалась до вечера. Тарантас перевезли на плоскодонке, а Петр Петрович с казаками переплывали на лошадях. Плыли тесной толпой, поддерживая друг друга за седла, и все же чуть-чуть не утонул один из казаков. Казака закрутил водоворот, но он успел ухватиться за лошадь соседа. Его собственная исчезла в водовороте и, мертвая, вынырнула на середине реки.

От реки Или до русского поселения Верное оставалось еще два перегона. Семенов снова сел в тарантас, не в силах оторвать взгляда от передовой цепи Небесных гор — Заилийского Алатау. Семенов пожалел, что он не художник и что не ему придется зарисовать контуры Заилийского Алатау. «Я совершил ошибку, не захватив художника. Легко сказать — не захватил, а кто бы поехал со мною?» Рука нащупала в грудном кармане куртки записную книжку. Обычно он вел дневник на дорожных пикетах, а сейчас не выдержал и остановил тарантас. В неудобной позе, положив на согнутые колени книжку, записал:

«Во все время нашего перегона от Илийского до Алматинского пикета мы видели перед собой колоссальный Заилийский Алатау. Хребет этот простирается от востока к западу более чем на двести верст, поднимаясь в своей середине до исполинской высоты. По самой середине его возвышается трехглавая гора, имеющая более 4500 метров абсолютной высоты…

День уже склонился к вечеру, и все предгорье Заилийского Алатау скрылось в застилавшей его оболочке сухого тумана, за которым скрывались все контуры хребта, представлявшегося до высоты 3000 метров однообразной темной исполинской стеной; но весь снежный его гребень от 3 до 5 тысяч метров, где уже не было тумана и где атмосфера была совершенно безоблачна и прозрачна, был освещен лучами заходящего солнца, которые давали снегам очаровательный розовый оттенок, и виден с необыкновенной отчетливостью во всех мельчайших контурах…»

Он перечел длинную запись, очень слабо выражавшую его восторг от Небесных гор. В душе его жили и поэт и живописец, но страсть обоих не передавалась непослушным пальцам. Слова и краски остывали, восторг и вдохновение не выливались на странички записной книжки. Живая поэзия мира отказывалась лечь на бумажный листок.

— Ах, какая могучая красота! — вздохнул он.

— Ты что-то сказал, барин? — обернулся казак, сидевший на облучке.

— Что? Я? Я ничего не сказал.

— Сейчас прикатим на Алматинский пикет. А горы-то, господи боже ты мой! — воскликнул казак и пустил вскачь лошадей.

К военному поселению Верное он подъезжал уже ночью. Дегтярная темнота заливала ущелья и скалы, только вершины тусклым серебром снегов освещали небо. Они казались еще выше, величественнее, недоступнее.

Впереди заиграли огни, создавая феерическое зрелище: прямоугольники и квадраты зданий, церковные купола и колокольни, крыши и фасады, колонны и портики, магазины и лавки горели и чадили разноцветным потоком света.

Этот призрачный, выдуманный чьей-то фантазией город переливался перед глазами Семенова, но он еще в Омске узнал: в поселении Верное нет ничего, кроме кибиток, мазанок, солдатских палаток да маленького деревянного домика начальника Заилийского края. «Для чего же эта иллюминация?» — думал он, въезжая в ворота военной крепости.

Глава 11 К ОЗЕРУ ДРАКОНОВ И РЫБ

Он переночевал в юрте, а утром направился с визитом к начальнику Заилийского края, приставу Большой орды полковнику Хоментовскому. После двадцати пяти суток путешествия по Киргизской степи он с удовольствием оглядел чистую, хорошо обставленную приемную.

Из глубины зеркала на него смотрел невысокий, с развернутыми плечами тридцатилетний мужчина. Над прокаленным азиатскими ветрами лбом дыбились крученые волосы, тонкие усы торчали под ястребиным носом. Скулы, подбородок, крепкую шею покрывал густой, орехового цвета загар. Петр Петрович улыбнулся своему отражению.

Внимание его привлекло чучело беркута: привязанный к потолку пернатый хищник держал в лапах хрустальную люстру. Не птица, а химера с Собора Парижской богоматери.

Утренняя тишина пронизана запахами еловых бревен, диких цветов, свежестью горной речки. Солнце уже съедало голубые тени на стенах, затоны горячего света лучились в углах, расцвечивали самаркандские ковры.