Анатолий Гладилин - Евангелие от Робеспьера

• Название: Евангелие от Робеспьера
• Автор: Анатолий Гладилин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: История
• Год: 1969

Книга рассказывает о последних пяти годах жизни Робеспьера. Это время Великой французской революции, одним из вождей которой был неподкупный и железный якобинец Максимилиан Робеспьер. Перед читателем проходит весь путь Робеспьера-революционера от скромного провинциального адвоката, никому неизвестного депутата собрания, до фактического главы государства и революции, обладающего безграничным авторитетом и властью. Этот путь к вершине революции краток по времени, но необычайно насыщен по напряжению сил, абсолютной и бескомпромиссной отдаче себя общему делу. Читатель почувствует накаленную атмосферу борьбы того времени, узнает соратников и врагов Робеспьера, героев и жертв Великой французской революции 1789-1794 годов.

---

Так понимали ли французские революционеры, понимал ли сам Робеспьер и его друзья, что они делали? Догадывались ли они, что не слепая фортуна, а они своими руками повернули колесо всемирной истории? Предвидели ли они, что все следующее столетие пройдет под знаком французской революции?

Понимали. Говорили. Писали. Думали. Так значит, они видели конечную цель революции? Почему же они не достигли ее? Почему же, в конце концов придя к власти, якобинцы отказались от тех принципов, которые ранее провозглашали?

Короче говоря, почему, победив, они, тем не менее, не победили?

Не будем торопиться с выводами, рассмотрим все по порядку. Итак:

Почему якобинцы, которые неуклонно и последовательно отстаивали всеобщее избирательное право, свергли монархию, но допустили к власти крупную буржуазию, – то есть сделали все, чтобы Францией управлял народ, – кончили тем, что практически ликвидировали выборность, свели на нет энергию масс и на ключевые должности просто назначали своих агентов?

Почему якобинцы, провозгласившие свободу личности, свободу слова, свободу собраний, свободу печати, свободу совести, свободу партий, кончили тем, что, встав у руля Франции, отменили все эти свободы?

Почему люди, долго и последовательно выступавшие не только против смертной казни, но и вообще против всякого насилия, ратовавшие за то, чтобы свою правоту можно было доказывать только путем убеждений – в конце концов установили режим террора?

Историки объясняют нам эти противоречия следующим образом: когда силы сопротивления прошлого объединились, вызвав гражданскую и внешнюю борьбу, революция приостановила действие основных принципов 1789 года и не ввела в действие самую демократическую из всех французских конституций, конституцию 1793 года; революция обратила против своих врагов те же насильственные средства старого порядка, которые они направляли против нее, – то есть в целях самозащиты революционеры прибегли к тем методам, при помощи которых в свое время защищался старый режим. Приостановка основных принципов 1789 года и являлась террором.

Еще раз перелистаем страницы истории.

По конституции 1793 года власть передавалась народу. Но ввести конституцию в действие в то время было равносильно самоубийству. Представим себе, что в разгар решающего сражения армия вместо того, чтобы четко выполнять приказы командиров, устроила бы грандиозный митинг. Весьма возможно, в результате этого митинга почти все командиры остались бы на своих местах, но сама армия была бы перебита. Спасение было в одном – превратить страну в единый военный лагерь, и это понимали революционеры всех оттенков и направлений. Более того, все они единодушно этого требовали. Но в военном лагере живут по законам военного времени. Нужно единоначалие. Нужна единая воля. Эта единая воля сконцентрировалась в Комитете общественного спасения, в деятельности робеспьеровской партии. Но остальные партии от «бешеных» и эбертистов до дантонистов, сами призвав эту единую волю, жили еще «по старым традициям». Субъективно они выступали за свободу межпартийной борьбы, а объективно препятствовали проведению единой линии, объективно они мешали деятельности Комитета общественного спасения, то есть мешали спасению Франции. Сторонники Робеспьера и комитета вынуждены были разгромить как левую, так и правую оппозицию. Отстояв генеральную линию, Робеспьер спас революцию. Но расправившись с оппозицией, Робеспьер фактически ликвидировал свободу мнений. Расправившись с лидерами оппозиции, Робеспьер тем самым перебил почти всех видных революционеров. Вроде бы все логично и закономерно, но, согласитесь, что это странная логика, странная закономерность.

Якобинцы пришли к власти при помощи Коммуны, секций и провинциальных народных обществ. Но вскоре самостоятельность Коммуны, секций и обществ стала мешать проведению единой воли, то есть деятельности, направленной на спасение страны. Продолжим аналогию с армией: распоряжения полководца встречают возражения со стороны его армии, потому что порядок в войсках не военный, а скорее партизанский, и каждый отряд хочет исполнять не то, что ему приказывают, а то, что хотят солдаты или избранные солдатами командиры. Естественно, полководец первым делом старается подавить этот партизанский бунт и поставить во главе отряда надежных и дисциплинированных командиров. Такая реформа необходима, – благодаря ей армия становится сильнее, монолитнее и боеспособнее. Итак, нарушив выборность секций и обществ, назначив туда своих агентов, Робеспьер тем самым покончил с демократией.

Правда, были еще и другие обстоятельства, заставившие комитеты предпринять такой шаг. Слишком памятна была попытка Эбера свергнуть якобинское правительство. Комитеты боялись секций, где были сильны сторонники Эбера. В глазах парижской бедноты Эбер все еще оставался самым главным их защитником, самым смелым выразителем их требований. С именем Эбера были связаны крупнейшие победы парижских санкюлотов в 93-м году. И хотя после разгрома фракций руководители секций поспешили заявить правительству о своей полной поддержке, в самих секциях все еще не могли поверить утверждениям комитетов, что, дескать, Эбер оказался предателем. Однако теперь революционная инициатива народных обществ против умеренных и буржуазии была заранее парализована вероятным обвинением в эбертизме. Отныне вся инициатива должна была идти только сверху. Роль санкюлотов сводилась к одобрению правительственных мер.

Чтобы накормить голодных, Комитету общественного спасения оставался лишь один путь – конфисковать излишки продовольствия и установить максимум. Только такими крутыми мерами была спасена революция. Но через какое-то время на рынке вообще исчезли продукты, ибо торговцам не имело смысла их приобретать, а крестьянам – продавать. Значит, опять нужен был новый поворот – отмена максимума и призыв к частной инициативе.

Все революционеры всех направлений единодушно требовали от Комитета общественного спасения поставить террор на повестку дня.

По предложению Дантона судопроизводство было сокращено до минимума. Эбер, комментируя процесс жирондистов, писал: «Разве нужно столько церемоний, чтобы укротить преступников, уже осужденных народом?» Но упростив судопроизводство, то есть практически лишив каждого человека конституционных и юридических гарантий, эбертисты и дантонисты, люди, так горячо ратовавшие за террор, вскоре сами стали его жертвой.

Ради спасения революции требовалось, чтобы во главе армии стояли энергичные и решительные военные, чтобы единую волю в департаментах проводили опытные политики, проконсулы, наиболее талантливые депутаты Конвента. Но вскоре эти одаренные личности, то есть люди, способные на самостоятельные поступки, стали представлять опасность, ибо благодаря своему авторитету могли увести революцию в сторону. И тогда из департаментов начали отзывать проконсулов, а на их место назначать исполнительных национальных агентов. И если сначала судили генералов за измену или за бездарность, то потом рубили головы просто строптивым генералам.

Возникает вполне естественный вопрос: не проще было бы кратчайшим путем прийти к конечной цели? Увы, история учит, что это невозможно. В революции должны быть свои «возрастные» периоды. В революции принимали участие разные социальные группы, и у каждой из них была своя конечная цель. Там, где для одних революция кончалась, для других она только начиналась. Поэтому крупная буржуазия пыталась установить свою диктатуру. Поэтому мелкая буржуазия не хотела отказаться от своей диктатуры и, вернувшись к народному представительству, допустить к власти неимущие слои населения.

Конечно, якобинцы надеялись, что в государстве будущего, которое они стремились построить, будут действовать законы конституции 1793 года. Но с какого момента надо было прекратить террор и восстановить все демократические нормы?

На все эти вопросы легко давать теоретические ответы. А на практике люди, которые стояли у руководства, должны были постоянно проявлять максимум дальновидности и гибкости, чувствовать себя выше всех личных обид и страстей, или… …Или добровольно уступить свое место другим политикам, более приспособленным для решения задач данного периода.

Но существует такое понятие, как усталость металла, и всем известно, что силы человеческие не беспредельны.

Правда, помнится, в свое время бытовало мнение, что только ограниченность Робеспьера, его ошибки не позволили довести революцию до конца. Позволительно спросить: до какого конца? Уместно вспомнить высказывание одного из самых радикальных французских историков Матьеза: «Как мог комитет решительно проводить классовую политику, когда после жерминаля он старался соблюсти интересы всех классов населения? Толпа безграмотных бедняков, на которую он простирал свои заботы, являлась для него скорее бременем, чем поддержкой. Она безучастно присутствовала при событиях, которых не понимала. Вся правительственная политика основывалась, по существу, на терроре… Террор же разрушал у масс уважение к революционному режиму».