Мирон Долот - Голодомор

• Название: Голодомор
• Автор: Мирон Долот
• Жанр: Историческая проза

Я посвящаю эту книгу тем украинским крестьянам, которые были умышленно доведены до голодной смерти во время голода 1932-1933 годов.

К сожалению, невозможно в полной мере описать и донести

Их невыносимые страдания.

"Души миллионов убиенных стучатся в сердце и обращаются к живым"

---

Село, как единое целое, прекратило своё существование. Жители, которым удалось выстоять и статься в живых, не выходили из своих жилищ. У людей не было сил, чтобы сделать несколько шагов до двери, и оказаться на улице. Все изолировались друг от друга. Люди перестали общаться. Двери закрывались на замки и засовы, чтобы оградиться от непрошенных гостей. Даже между близкими соседями почти прекратились всякие связи, и люди перестали интересоваться жизнью других. Фактически, все стали избегать друг друга. Друзья и даже родственники сделались чужими. Матери бросали своих детей, а брат отворачивался от брата.

Те, кто ещё имел силы, продолжал поиски пропитания, но делали это тихо и незаметно, словно чувствовали себя виноватыми, что они до сих пор остались в живых.

Но что они могли найти под снегом? На улицах, на полях, в садах и огородах, на поверхности льдом скованной реки, везде, лежали замёрзшие тела умерших от голода сельских жителей. Их трупы превратились в застывшие монументы, сохранённые благодаря снегу и морозу. Они словно стали памятниками голодным детям, мужчинам и женщинам, пожилым и молодым: обвинительным актом официальной коммунистической политике и морали.

Снегопад не прекращался, и сугробы продолжали расти в размерах, делаясь всё более непроходимыми. Никто не чистил и не убирал снег.

Детей, которые раньше с радостью играли в снежки, лепили снежных баб, катались на коньках и лыжах, не было видно. Не стало слышно кошачьего мурлыканья и звонкого собачьего лая. К концу февраля на селе не осталось ни одной кошки или собаки: они вымерли от голода, были съедены голодающими людьми или пристрелены Тысячниками. Скотные дворы стояли совершенно пустыми с того времени, когда большую часть скота у крестьян отобрал колхоз. Те несколько коров, которые остались в частном владении, содержались под замком, как самое дорогое сокровище. Даже колхозные постройки, которые раньше служили под ферму или под склады, к этому времени практически исчезли. Их давно разобрали на дрова. Люди сжигали всё, чтобы согреться: даже заборы и мебель. От безвыходного положения люди разбирали заброшенные дома и части своих жилищ.

В нашем селе смерть стала полноправной хозяйкой. Кругом стояла тишина. Жители, запертые в своих домах, были уже мертвы или находились при смерти, парализованные голодом. На улице всё вымерзло, и везде лежал толстый слой снега. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было завывание ветра. Какой контраст с трелями соловьёв, которых перестреляли Тысячники!

Были вещи, о которых никто не решался говорить. Каждый знал об их существовании, но, казалось, на открытое их обсуждении наложили запрет. Одним из таких явлений был каннибализм. Об этом тяжело и больно говорить и думать.

Надо иметь в виду, что под безжалостным давлением голода человек может полностью лишиться разума и упасть до животного состояния. Это произошло со многими нашими односельчанами. Те, кто оказались наиболее выносливыми, и в течение некоторого времени приспособились к выживанию на минимальном количестве пищи или вообще без еды, больше не способны чувствовать голодных болей. Они впадают в кому или существуют в состоянии полусознательного, летаргического ступора. Но некоторые словно теряют рассудок. Такие люди лишаются последних следы сострадания, чести и морали. Они страдают галлюцинациями о еде, о необходимости что-то откусывать и жевать, чтобы заглушить боль в пустом желудке. Их охватывает непреодолимое чувство, и они готовы вонзить свои зубы во что угодно, даже в собственные руки или тела других людей.

Первые слухи о каннибализме были связаны со странными и необъяснимыми исчезновениями людей в селе. Так произошло в случае с

Марией и её одиннадцатилетнем брате, детьми Бориса, сосланного в концентрационный лагерь, как "враг народа". Они бесследно исчезли.

Их больная мать бродила от дома к дому, увязая в снегу, чтобы найти своих детей. Дети вышли из дома, чтобы раздобыть немного дров и больше не вернулись. Соседи ничего не видели и ничего не знали.

Никто не мог помочь несчастной матери. Затем пропала одна вдова, жившая подаяниями. Она исчезла вместе со своей дочкой, и их больше никто никогда не видел. Вслед за этими событиями прошёл слух об исчезновении ещё двух женщин и девочки.

В разгар увеличивающегося количества пропавших людей, мы были шокированы арестом женщины, которую обвинили в убийстве собственных детей. Ещё одна женщина была найдена мёртвой, с перекошенной шеей, засунутой в петлю. Соседи, обнаружившие покончившую с жизнью женщину, ещё раскрыли и причину трагедии: в печи стояли сваренные останки трёхлетней дочери этой женщины.

Однажды утром мой друг Иванушка, живший с нами, вышел из дома и не вернулся ни вечером, ни ночью. Проходили дни, а мы ничего о нём не знали и не могли его найти. Я с Иванушкой учился в одном классе, и мы дружили долгое время. Шост, его отец, не вернулся из тюрьмы, где я его видел в последний раз. Его увезли в районный центр, а оттуда сослали в Сибирь. Мама Иванушки была арестована спустя несколько дней. Всё их имущество перешло в собственность колхоза. Дети,

Иванушка, пятнадцати лет, и его девятнадцатилетняя красавица-сестра, лишились дома, и только помощь сердобольных соседей помогла им выжить.

Как часто случается в подобных случаях, сестра вскоре вышла замуж.

Это оказалось единственным путём найти жилье и кукую-то защиту для себя и брата. Соседи одобрили её решение и восхищались тому, как эта молодая женщина любила своего младшего брата и заботилась о нём. Они стали жить в доме, стоявшем на склоне холма у самого леса. Казалось, что они обрели счастье, если вообще можно говорить о счастье в то время.

Но, к сожалению, семейная жизнь быстро оборвалась. Всего несколько месяцев спустя её арестовали как кулацкую дочь и "опасный элемент социалистического общества". Таким большим оказался страх организаторов колхоза перед крестьянами, что они не только уничтожали не желавших подчиниться крестьян, но и их жён и детей.

Они опасались, что даже самая маленькая искорка любви к свободе и независимости может сохраниться и обернуться пламенным мятежом.

Дочь постигла тяжёлая участь родителей, и Иванушка снова оказался без присмотра. Он не захотел жить с мужем своей сестры, поэтому моя мама пригласила его жить с нами. Так он стал членом нашей семьи, и нам его теперь не хватало, а его судьба вызывало чувство сильного беспокойства.

Дни проходили, а от него не было никаких известий. Наше беспокойство росло. Микола и я, наконец, решили начать поиски.

Хотя Иванушка и недолюбливал мужа своей сестры, он по ряду причин мог бы навести его. До начала коллективизации Антин, шурин Иванушки, имел репутацию на селе работящего крестьянина. Он легко ладил с людьми, любил пошутить и поиграть с детворой. Мы знали его с самого детства, а зимой часто катались на лыжах с той горки, где стоял его дом. Он даже расчистил для нашего катания горку. Если кто-то ломал лыжи, то он помогал их чинить, а мы сидели вокруг его печи и грели озябшие руки. Хотя на горке дети часто устраивали шумную возню,

Антин никогда не возмущался. Наоборот, он ему доставляло удовольствие наблюдать наши шалости и игры на снегу.

Но теперь, с усилением голода, о доме Антина поползли странные слухи. Кто-то слышал, как из дома доносился крик женщины. Потом стали рассказывать и совсем страшные вещи. Утверждалось, что дым из печной трубы имел запах палёного человеческого тела. Припоминая теперь эти слухи, мы с тревогой начали осознавать связь между ними и исчезновением Иванушки.

Неужели эти ужасные слухи имеют хоть долю правды? И даже, если это правда, как Антин мог бы совершить такое чудовищное преступлению по отношению к брату своей сестры? Нам во что бы то ни стало, надо было до конца разобраться в этом деле. Охваченные такими тяжёлыми мыслями, мы медленно направились к дому на холме. Микола, который был намного младше меня, дрожал от страха. Он уговаривал меня вернуться домой, но мои чувства и тревога о друге пересилили мои собственные страхи. Я считал себя обязанным выяснить, был ли

Иванушка ещё жив, и не нужна ли ему помощь.

Я с трудом передвигал ноги, и Микола нехотя следовал за мной. Мы пробирались всё ближе и ближе, постоянно проваливаясь в глубокий снег. Мама предупреждала нас, чтобы мы были осторожными. Она считала, что Миколаше лучше остаться снаружи, а мне, в случае опасности, следует закричать.

Поэтому Миколаша остался стоять на улице у окна, сжимая в руке палку. Я вошёл в сени, оставив за собой дверь слегка приоткрытой.

Здесь меня встретил Антин. Я поздоровался, но он не ответил мне, а лишь махнул рукой, приглашая пройти в комнату. Переступив порог, я был поражён крайней нищетой, царившей кругом. Стены были голыми, мебели не осталось, и было очень холодно. Оглянувшись на Антина, я заметил, что он пристально меня разглядывает, словно оценивая мои силы.