Роман Солнцев - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Роман Солнцев
• Жанр: Современная проза

---

Отец только усмехнулся.

Через полчаса нас нагнал старенький грузовик "ГАЗ-51" с шелестящим от ветра пологом над кузовом, этот остановился. Веселый паренек в армейской фуражке и зеленой строченой ватной телогрейке крикнул, открывая правую дверцу:

– Что, женщины из дому выгнали?

– Не говори, малый!.. – хмыкнул отец и полез первым на сиденье. Хоть кабина у "ГАЗа" и узковатая, мы легко устроились втроем.

Водителю все бы шутить, веселиться, и в знак благодарности отец нехотя, но все же ответствовал ему.

– А все женщины злые или добрые попадаются?

– Редко попадаются, как… на червя рыба-кит.

– Ха-ха-ха!.. Рыба-кит – да чтоб на червя! Это уж точно! – закатывался шофер. – А вы когда женились, дядя?

Отец кивнул в мою сторону:

– Спроси у него, сколько лет, и добавь год.

– Сколько тебе лет? – простовато, на "ты", обратился ко мне шофер, хотя был, конечно, помоложе меня.

– Много, – ответил я. – Сколько тебе, умножь на корень квадратный из четырех.

Паренек рассмеялся, а я смотрел, как бьет дождь в лобовое стекло.

Когда проскочили мимо кладбища и мы вышли, дождь миновал. Дул ветер, тряся деревья и перемещая тучи, как сердитый председатель колхоза в прошлые времена менял местами на столе официальные бумаги перед тем, как сказать нечто важное.

– Постой здесь, – сказал мой старик, не глядя в глаза, и зашел в чью-то калитку. Я стоял на улице, рядом бродил, тряся бородкой, козел и валялся в морщинистой луже розовый поросенок.

Минут через десять отец вышел со двора и, махнув мне рукой

(подожди!), тут же исчез за другой калиткой. И минут через двадцать вновь появился, уже слегка усмехаясь. Неловко перешагнув канавку, полную воды и желтых листьев, ничего мне не говоря, сутуло потащился дальше, по бывшей улице Ворошилова (ныне Тукая), прикрывая ладонью щеку от ветра (а может быть, от меня слезы прикрывая?), сел возле бывшей почты на сохранившуюся, изрезанную мальчишками скамейку и опустил голову, уронив при этом кепку на землю.

Когда я присел, недоумевая, рядом, он медленно повалился на меня. И я со страхом понял, что он смертельно пьян. Он отключился. Я поднял его кепку и растерянно смотрел на него.

Зачем, зачем он так быстро напился? Он намеренно это сделал? Не хотел со мной говорить? Не хотел ни с кем тут здороваться?

Но ведь он к кому-то зашел? И его угостили!

Срам какой… Если бы сказал мне, я бы сам его угостил… купил бы водочки… в такую-то погоду и я бы хлестнул сорокаградусной…

Но отец кренился возле меня, падал на мои руки, бесчувственный и тяжелый. И что я должен был делать?!

Конечно, теперь не до красот деревенских, не до поиска одноклассников… Нужно ехать обратно. И поскорее. Пока нас не увидели знакомые.

Я потряс отца за плечи – он приоткрыл глаза, что-то промычал и снова повалился, теперь едва не соскользнув в грязь. Я с огромным усилием поднял его на ноги, поставил – нужно было немедленно выбираться из села, прочь от стыда, от срама, на околицу, где, может быть, нас подхватит попутная машина или, если не будет никакого транспорта, старик подремлет у меня головой на коленях. Хорошо, что я уговорил его, выходя из дома, накинуть плащ. А я – молодой, не сахарный, не растаю…

Медленно пошли мы по улице Ворошилова, если можно так сказать: пошли. Я волок старика, подхватывая под мышки и ставя на ноги, они у него подгибались, но порой и делали шаг-другой.

Тем временем из калиток показались старики и старухи и смотрели на нас темными, недружелюбными лицами.

– Ну и где твой обещанный железный мост? – крикнул жиденьким тенорком ветхий старичок в ватной фуфайке. – Этот сносит кажную весну. Похерело село совсем.

– Где обещанный глиняный завод? – рыкнул толстый, как баба, усатый седой мужик в шерстяной кофте. – Думали, игрушки детям будем лепить, деньги будут.

– Перекидной календарь тебе, а не деньги, – отозвалась бабуля в очках.

– Где дети наши? – спрашивали от покосившихся ворот, мимо которых я, с помутившимся сознанием из-за нехватки сил, волок своего старика. -

На какие такие "гесы" их отпустил?

– Где церковь наша?.. В Москве-то, говорят, возвращают…

И совсем уж наивным и страшным был вопрос голубоглазого деда на двух костылях:

– И где? Где твой коммунизм? Обещал! А жись-то все хуже…

Следует напомнить, что наш приезд случился в конце семидесятых.

И хоть народ никогда не верил красивым словам (разве что в семнадцатом году), но все же запомнил обещание партии: "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!" А коли она пообещала в шестидесятых, когда стали наконец и крестьянам выдавать паспорта, видимо, все же сказочная надежда теплилась в людях…

– Сам-то в город укатил, а тут асфальта нет до сих пор!.. – зло бросали люди, образовав чуть ли не коридор, через который мы еле перлись к окраине Старой Михайловки.

Вряд ли отец слышал их крики, но, я думаю, он еще дома знал, предвидел, что именно такие обвинения и будут. Почему и отказывался ехать. Согласился же ради меня. А напился – чтобы самому не слышать ничего…

Но не мог же я кричать людям в ответ: "Он воду вам провел? Он погорельцам за счет колхоза семь домов поставил? И разве не он сам, когда тушили, получил по башке горящим бревном, две недели лежал в больнице? Разве это не он моих сверстников, детей, воровавших ночью зерно с тока, от суда спас? Разве не он…"

Многое я мог бы напомнить им, но имел ли я право? Я тоже отсюда уехал и родному селу ничего доброго после себя не оставил, кроме пары кустов рябины и трех березок, которые посадил в школьном саду, когда мы его вокруг школы создавали…

На околице выл ветер, снова больно били в лицо дождинки, острые, как зерна ржи…

Мы постояли, шатаясь, и опустились на мокрый бурьян и лопухи возле дороги.

Отец что-то промычал и затих, он спал мертвым сном…

Как рассказать про наше возвращение? На старом "ЗИСе", а потом снова на "ГАЗ-51"… Только машина другая и водитель другой: половина лица малинового цвета, словно обваренная, и зубы стальные. Он ни о чем не спрашивал, сразу понял – человеку плохо. От денег отказался… Одно сказал на прощание:

– Пусть отоспится… потом горячего борща ему.

Так я и сделал, когда мы добрались до дому. А когда на следующий день отец пришел в себя и был в состоянии говорить, он словно не замечал меня. Играя желваками (будто у него там, за щеками, пельмени), делал вид, что читает книгу. Причем схватил с полки первую попавшуюся, моих школьных времен томик – роман про Спартака…

3

И вот через многие годы я снова на нашей родине. Только отца уже нет в живых…

Выйдя из маленькой местной столицы, побрел вверх, через холмы и красный бор. И зачем мне грузовик, если много катится в нужную мне сторону по асфальтовому шоссе легковых машин. Новые времена! Тут и

"Жигули", и "хонды". Поднимаю руку, да только ни одна не останавливается. Наверное, боятся – что за странный человек маячит на обочине дороги, в лесу, не с ножом ли, не с пистолетом ли? Хоть и седой, да одет весьма небрежно, как бы для рыбалки, но без удилища…

Наконец одна желтая "четверка" затормозила. Смуглый парень, загорел за лето, как индус, а может быть, и в самом деле индус или перс…

Нет, татарин.

– Куда тебе, дед?

– Да до Старой Михайловки.

– Поехали! Я как раз через нее.

– А что, разве мост уже построили? – выказал я некое знание местных проблем.

– Да нет, берегом проскочу до Александровки, а там перееду.

– Вы же крюк делаете?

– Но тебе же надо в Михайловку? – А сам всматривается в лицо, смеется.

Интересный человек. Может, знает меня? Да нет, он моложе лет на двадцать. Просто добрый паренек. А обращается на "ты" не из хамства

– я для него уже нечто вроде лугов или солнца, представитель вечности.

И вот я в нашем селе. Асфальт оборвался за три километра, хорошая дорога увильнула в строну. Я прошел по засохшим глиняным горбам бывшей улицы Ворошилова до бывшей почты (здесь теперь яма, из которой прет к синему небу бархатная богатая крапива), но той деревянной скамейки, на которой мы сидели когда-то с отцом, уже нет.

Зато много вокруг свежеструганых сосновых бревен, на одно из которых я бросил газету и сел. Несет бензином от работающей бензопилы, а когда синий дым уползает в сторону, сладко пахнет расплавившейся на солнце смолой. Во дворе рабочие кладут дом.

– Бог в помощь! – крикнул я.

– Спасибо, – ответил один из плотников в тельняшке и джинсах. -

Сиди. Здесь сидеть лучше, чем в зоне.

Вокруг сверкала щепа, вились осы, день был жарким, хотя уже вторая половина августа. Березы еще удерживали свою зелень, но перед моими-то глазами по небу неслись мрачные многослойные тучи, тальник возле речки клонился, словно камыш, а рядом со мной на изрезанной мальчишками скамейке сидел, сутулился лицом к земле угрюмый и упрямый старик.

Плотники продолжали между делом перебрасываться шуточками, а я вдруг со жгучим стыдом вспомнил, как ненавидел в детстве, да и в ранней юности глупые, как мне тогда казалось, прибаутки отца, которыми он сыпал по поводу и без повода. Выпьет рюмку и хмыкнет: