Феликс Дымов - Слышу ! Иду !

• Название: Слышу ! Иду !
• Автор: Феликс Дымов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Слушай, спасатель, сам на сочлененках еще но бегал?

- Хо! Тысячу раз.

Раз "тысячу", значит, вряд ли хоть раз. Все-то у мальчика еще впереди. А у нее?..

Нетронутым снежником выбрались на аллею, где было укатано и людно, проскочили между колоннами, возносящими в немыслимую высь трамплин для летающих лыжников. Вверх одна за другой всплывали лодочки лифта.

- Рада встрече. - Ларра нащупала панель обменника, затолкала в приемную щель лыжи. - Как говорится, извините за компанию.

Лин нерешительно топтался на месте,

- Ты хороший спасатель, мальчик. - Вот диво, ей тоже не хочется уходить. - Спасибо, ты умеешь спасать от одиночества и скуки...

- Можно у вас попросить?.. Автограф... Можно?..

- Отчего же? Дело привычное. - Она чуть-чуть лицемерила: со стародавних лет, когда даже сильно приукрашенные собственные портреты перестали ее обманывать, она не раздает автографов. Тем приятнее сделать для славного мальчика исключение.

Ларра опустила очи долу, выпростала из-под отворота шубки ящерицу, нашептала:

Встречи кстати и некстати

Помним, не скорбя.

Не спасай меня, спасатель,

От самой себя.

Ящерица разжала лапку, и зернышко видеозаписи перекочевало на ладонь Лина.

- Спасибо, - поблагодарил он. Теперь остается только попрощаться. Но Ларра тронула его за рукав:

- Я бы хотела разок прыгнуть. Можно?

- Устроим! - с восторгом отозвался юноша. За даму волноваться не стоит, у них, у спасателей, свои профессиональные хитрости.

Освободившись от лыж, Лин дождался очередной кабины-лодочки, подал Ларре руку. Проем входа ушел вниз, прозрачный пенал замкнулся. Движения не чувствовалось: создавалась иллюзия, что на стенки пенала проецируется круговая, все расширяющаяся панорама парка.

- Говорят, раньше на этом месте стояло колесо обозрения, - сказал Лин.

Что в ваши лета можно знать про "раньше", подумала Ларра. В лифте пассажир заботливо огражден от пространства, все стали слабонервными. А вот колесо вздымало тебя, как паучка на паутинке. Люльки подвешены к тонюсеньким спицам, бортов нет, вцепляешься в сидение, цедишь веселые слова, а от пустоты вокруг сводит скулы. И уже не до пейзажа, нет, раскручивается колесо обозрения как колесо судьбы, плывут одна за другой спицы - будто плетет в полудреме страшное кружево сторукий великан-невидимка. Гекатонхейр. Тиль тоже ужасно трусил. И ужасно храбрился. Жался к ней, обнимал - и раскручивал, раскачивал люльку, вслух восхищался видами, заботливо засматривался ей в глаза, почти натурально смеялся...

...Ларра вырвала руки, что есть силы толкнулась и послала себя вперед. Мальчик был готов к чему угодно: к визгам, ахам, судорожным хватаниям за пальцы, даже на худой конец к обмороку - такое тоже изредка случалось в его практике. Бог знает, к чему еще он приготопился. Но уж никак не к такому вот хладнокровному и нахальному порыву. Пока он бессильно махал кулаками, Ларра продолжала возноситься, сделала "ласточку". Крутануть сальто или хотя бы вращение вьюном она все же не рискнула - лет двадцать не прыгала, отяжелела, утратила гибкость. Но все же кое-какую технику тело хранило. Да и разгон, запас высоты - век бы птицей парить над деревьями в снеговых малахаях, над ледяными окошками катков, над голубыми лощинами лыжных трасс.

Реакция у мальчишки была отменная. Что-то рвануло Ларру сразу за спину и за ноги - Лин задействовал гравистаты. Спуск замедлился, перешел в горизонтальный полет...

- Приходите чаще, из вас выйдет хорошая прыгунья, - серьезно сказал Лин, приземлившись рядом.

- Я подумаю, - в тон ему ответила Ларра.

Улыбалась она всю дорогу до выхода из парка. Улыбалась в температурно-шлюзовом коридоре, оглядываясь на провожавшего ее Лина. Улыбалась, переодеваясь в зале обменника. Улыбалась, оставшись одна-одинешенька между перилами бегущей дорожки. Улыбалась еще целых пять минут, пока зной не растопил последней снежинки в волосах.

Утренняя сказка кончилась.

Возвращалась старая маска и старая дневная сказка.

Недобрая сказка одиночества.

3

В телетеатры Моричев забредал нередко, предпочитал при этом маленькие, по-семейному уютные залы на восемь-десять человек. Он никогда заранее не узнавал программ - все равно не досиживал до конца. Скверная привычка профессионально подмечать неточности игры или режиссуры, а подметив, страдать за коллег, обычно портила впечатление. Но эта же привычка снова и снова заставляла застревать у полиэкрана. Страдая, он выпивал три стакана молока и исчезал внезапно и тихо, будто сам уходил в экран.

Театрик "Хельга" был открыт в сторону реки и затенен привязанной козырьком тучкой. Из тучки лил дождь, за нитями дождя сияло солнце, пели парусами бегущие по реке яхты. Хотелось встать и защитить этот ручной дождик ладонями. Как спичку на ветру. Или карликовый японский садик на подоконнике. Но дождик не иссякал, а тучка не рвалась и не таяла.

В зале пять столиков. За одним он, Гельвис Моричев. За другим, уставленным пиалами и чайниками, коротали время два старичка-узбека в халатах и тюбетейках. Эту программу он знал - "Ночь напрокат" с Дану Ду-миану и Мирабеллой Конти, с ним, Моричевым, в роли колониста Мэтью. Для того, чтобы вновь пережить трагедию Маленького Мэтью, не нужен экран, Гельвису хватало памяти. Пятнадцать лет назад Гельвис-Мэтью выбрал ночь - и забвение наутро. А настоящий, живой Гельвис, что выбрал бы он? Думиану, сильная личность, заявил: "Я сыграл все, о чем мечтал. И понял, что актер из меня никудышный". Он угас за месяц. Но зря опасался забвения: уже и косточек Дану нет на свете, а голос, мимика, страсти и посейчас бередят души никогда не видевшим его старичкам: один быстро-быстро кивает реденькой остроконечной бородкой; другой, собрав морщинки у глаз, что-то шепчет или выкрикивает сухими тонкими губами - антишумовая завеса между столиками не пропускает звуков. Подумать только, разбуженные магнитные ячейки экрана для аксакалов сейчас реальнее, чем оставленные в предгорьях дети, внуки, стада или хлопковые плантации.

- Вы знаете, почему мы сегодня встретились? - раздался над ухом Гельвиса глуховатый женский голос.

- Мы еще не встретились! - буркнул Гельвис. Он весь был там, в мыслях о Мэтыо и Дану Думиану.

Ответа не последовало, и он волей-неволей оглянулся.

У стола стояла крупная женщина в свитере грубой вязки и замшевых брюках. Ворот свитера отвисал, словно горловина скафандра, но не скрадывал (как было замыслено!) ни полную белую шею, ни пышную грудь. Полными руками в ямочках женщина теребила рогатую ящерицу на длинной цепочке. Лицо женщины почему-то казалось знакомым.

- Присаживайтесь, - сдержанно предложил Гельвис, поднимаясь и отодвигая для нее кресло. Как он и предполагал, женщина оказалась выше его. Говорят, низкорослые мужчины любят крупных женщин, но к нему это не относилось.

- Вы не ответили на мой вопрос.

Она требовательно смотрела на него. Круглое лицо с тяжелым подбородком. Короткий нос. Широко разнесенные маленькие глаза в осветленных контактных линзах на всю радужку. Нижняя губа меньше верхней. Да, красивой ее не назовешь.

- Случайность. Или вы меня знаете и искали встречи. - Он пожал плечами.

- Естественно, кто же не знает Гельвиса Моричева? - Женщина насмешливо кивнула в сторону полиэкрана.

Именно в эту минуту Мэтью произносил свой знаменитый "серый" монолог, "Оду серости", две страницы монотонного текста, восемь минут экранного времени, беспощадно взвинчивающие зрителя с помощью эмоуси-лителей. Аксакалы, утратив степенность, вскочили на ноги и потрясали рукавами халатов. Один даже уронил чайник: крышки и золотистые брызги взлетали в беззвучии замедленно и нереально, как во сне. Гельвис покосился на женщину. На нее эмоусилители не действовали.

- Ладно, не мучайтесь. Я сама так пожелала. Увидела вас случайно, но поняла, что должна подойти.

- Смелое признание, - пробормотал он.

Его сбивала с толку эта насмешка авансом, острый блеск линз. Почему дама позволяет себе - он поискал слово - недопустимые манеры? Внезапно она посерьезнела. И он узнал.

- Ларра Бакулева? Вот так сюрприз!

- Теперь я уверена: пустыми фразами не отделаетесь.

Да уж. Если найдет в себе силы смириться с тем, что поэтесса такая большая и полная. Видимо, для компенсации оригинального ума природа сотворила ее вот такой.

- Зачем же отделываться? Стихи ваши мне нравятся... временами. Много лет мечтал с вами познакомиться.

- Странно, я тоже. Особенно, когда вижу вас на сцене. Вы тоже мне нравитесь... временами. Значит, судьба?

Оба внимательно посмотрели друг на друга.

"Ну и как, не разочарованы?" - хотелось спросить каждому из них. Она ведь тоже совсем иначе представляла себе Моричева: мелковат для великого актера. Отелло - рослый, налитый силой, привлекательный и басистый, этакий провинциальный трагик прошлого, импозантный герой-любовник! До сих пор она мысленно видела его именно таким. Как же ему удалось правдиво изобразить и щуплого, тонкоголосого коротышку Маленького Мэтью? Да, в нем, оказывается, ни голосу, ни росту. И что-то от Тиля. Пожалуй, незащищенность. Наверное, живет, прислушиваясь. Ждет, когда и кто его окликнет...