Валерия Новодворская - Поэты и цари

• Название: Поэты и цари
• Автор: Валерия Новодворская
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-055942-8, 978-5-403-00752-8

Поэт и царь, художник и власть…

Гении и злодеи – тема вечная, которая в разные исторические периоды преломлялась по+разному.

Валерия Новодворская предлагает свой, нетривиальный, взгляд на эту проблему.

Под ее острым, блистательным пером всем известные факты перестают быть догмой и предстают в совершенно ином свете, а имена, знакомые с детства, начинают звучать совсем не так, как раньше.

---

Вроде как он ничего такого и не делал срамного, но сами повадки! Если бы его папа-агроном замутил любовь не с Фенечкой, а с какой-нибудь адской жирной телкой или с кучером по имени Карп, вряд ли этот хлопец вел бы себя так же. И по отношению к грудничку, своему новому брату, и по отношению к папашке. Но к Фенечкиному счастью, молодой барин был сам грудником и особенной опасности для нее не представлял.

А вот его товарищ! Тот да! Спорный персонаж. Все его знают. Базаров – это уже бренд.

Я так свой отель на Гоа назову. Отель «ВАZAROFF» – континентальные завтраки со взбитыми сливками «От Ларика».

Так вот Базаров сразу вошел в конфронтацию с зольдаттеном, и эта конфронтация переросла потом в конкретную взаимную ненависть. Базаров так и сказал про зольдаттена – идиот! Имея в виду не столько аристократические замашки оного, а скорее историю его несчастной, несостоявшейся любви.

Однако спустя некоторое время жизнь повернулась так, что зольдаттен смело мог сказать Главному Нигилисту: «Идиот и ты, поскольку живешь моим прошлым!» Согласитесь, что жить чьим-то неудачным прошлым – это конкретный отстой! Вот и Базарова в ходе его скитаний по пердям отвергла женщина, которую он полюбил вопреки своим размазанным саркастичным теориям.

И он, то ли от отчаяния, то ли для придания себе уверенности, залапал в беседке Фенечку и поцеловал ее.

Это был его второй поцелуй в романе – и последний в жизни. А первый он нанес отвергнувшей его модной женщине. Ну не то чтобы сказавшей – иди ты в жопу, но и не проявившей ожидаемого энтузиазма. А энтузиазма Базарова на них двоих не хватило. Модная женщина оказалась крутой, как Фрейд. Вот Базаров и полез к доброй, беззащитной Фенечке, чему свидетелем стал наблюдательный зольдаттен, красноречиво вызвавший Базарова на дуэль и получивший от него пулю в щегольскую ляжку. После дуэли Базаров вылечил ему ляжку и отбыл в деревню к своим по-настоящему трогательным родителям. Там он заболел и умер (см. подробности в романе).

Есть такая пословица – переставая быть к другим жестокими, быть молодыми мы перестаем. Но родители любят своих детей, невзирая на их убеждения, а дети вырастают и становятся почти точной копией своих родителей, забыв о радикальных убеждениях, навеянных незрелой юностью.

И роман Тургенева «Отцы и дети» – не о мудаках нигилистах, как втирали нам в школе, а о большой любви и прекрасных, добрых русских женщинах.

А статейка эта – такой реверанс в сторону слова «отпрыски», ибо все мы отпрыски Фенечкиных современников.

РЫБНЫЙ ДЕНЬ ДЛЯ ДЕРЖАВЫ

В нашем литературном Храме есть приделы, куда редко заглядывают веселые и ценящие жизненные блага миряне. Сейчас мы впервые заглянем в два смежных придела, где «над сумрачными алтарями горят огненные знаки», но не масонства, как это увидел Гумилев, а подвижничества и социального служения, опасно близких к фанатизму и аскезе. Приделы Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Общность служения свела их в жизни; грозные выводы и страшные обеты, которые сделали и дали у их алтарей современники и потомки, объединили их на одной странице Истории и даже в одном литературном произведении, написанном тем из них, кто все-таки имел какие-то тормоза и в служении своем не забывал взглянуть на другую сторону медали «За заслуги перед Отечеством».

Михаил Евграфович Салтыков, взявший псевдоним «Щедрин» и так с ним и дошедший до наших дней (не правда ли, Салтыков-Щедрин – это и звучно, и красиво, и театрально), был сатириком, скептиком и реалистом. А Николай Алексеевич Некрасов был поэтом, мечтателем, нигилистом и фантазером.

Есть у Михаила Евграфовича такая программная сказка «Карась-идеалист». Действует там щука (власть); действует там тайная (и не тайная) полиция (окуни и голавли). И действуют два друга, два диссидента: ерш и карась-идеалист. Колкий и насмешливый, изверившийся во всем ерш – вылитый Салтыков-Щедрин. А резонер и мечтатель Некрасов, создавший на удивление современникам и на погибель потомкам идеальный образ русского народа – это точно карась-идеалист. Но, как пишет в пророческой сказке сам Щедрин, из ерша, несмотря на его скепсис, выходит очень хороший бульон для ухи. Уха из ершей считалась на Руси деликатесом. Первое блюдо для рыбного дня, так сказать, суп. А на второе – караси в сметане. Тоже лакомство. Заметьте, щука на всех одна, и народ, охотник до рыбных блюд, тоже. Итак, разберемся в этом меню.

Уха из скептика

Салтыков-Щедрин – уже явно не пушкинское поколение. Младшие братья, сыновья, наследники. 1826 год. Он был моложе Некрасова на 5 лет. Семья была старинная, помещичья, богатая, но не аристократическая. Тверская губерния, да еще плюс к тому «Пошехонье». Медвежий угол, грубые нравы. Скорее среда Скотининых, чем Тургеневых. Но умысел Творца (а может, и промысел) привел 12-летнего Мишу, два года проучившегося (а до этого неплохо подготовленного дома, с гувернерами и всем, чем положено: Скотинины XIX века успели усвоить, что науки и искусства полезны, что без учения оставаться нельзя) в Московском дворянском институте, в самое замечательное учебное заведение России. В 1838 году он поступает в Царскосельский лицей. Пушкина только что не стало, и в лицее, его и так не забывшем, обстановка становится просто мемориальной. Молодой Салтыков впитывает эту атмосферу дворянской фронды. В конце концов, если есть постмодернизм, то может же быть и постдекабризм? Джентльмен, вольнодумец, бунтарь… Это хорошее начало и хороший тон, хотя юный Миша пишет плохие стихи, увлекается плохими статьями Белинского и усердно посещает опасные сборища Петрашевского (первая «кухня» нового времени, где крамольные разговоры, треп вперемешку с Тамиздатом, закончились в 1849 году хуже, чем в СССР: каторгой и чуть ли не расстрелом, по крайней мере его имитацией). Мише нравится Герцен. Это еще лучше: и аристократ, и либерал, и отличный журналист и редактор, прогрессор для интеллектуальной элиты общества. Служит он потом в канцелярии Военного министерства. Скучно, тяжело, но полезно, иначе можно стать полным нигилистом и дойти до уровня Каракозова или Желябова (еще 20, еще 40 лет, и они появятся). Cлужба в те годы давала образованной молодежи не только средства к существованию. «Презренная проза» канцелярий, которая являла такой контраст с лицейской или университетской премудростью, была чем-то вроде якоря: она удерживала в реальности, не давала попасть в революционные маргиналы! Так что совет консерватора Фамусова прогрессисту Чацкому в грибоедовском «Горе от ума» был не так уж плох: «Не блажи, пойди и послужи». Чацкий не послушал, и что? Скомпрометировал Софью, устроил скандал, выставил себя идиотом и уехал за кордон, в политическую эмиграцию! (Причем даже и без «Колокола» в перспективе.)

Щедрин стремился служить. Идеалист бы не вынес службы, но вы же помните, что будущий великий сатирик у нас ерш, а ерш – рыба хоть и не восторженная, но глубоко порядочная. Стране нужны были честные, дельные, просвещенные функционеры, и Щедрин стал одним из лучших. Он ухитрился найти службу советника в губернском правлении даже во время ссылки, куда он угодил в 1848 году. Слава Богу, это была всего лишь Вятка. И просидел он в Вятке до конца 1855 года. Щуке было неинтересно знать, что такое добродетель в глазах карасей, ершей и прочей мелюзги. Нет, щука, конечно, знала. Разные щуки бывают, иные даже кончают университеты по факультету права. Но насчет добродетели – это щука выпускает из виду. Ей же надо питаться, а с добродетелью свою ближнюю рыбку не съешь.

Так за что же сослали начинающего ерша? За две невинные повестушки 1847 и 1848 годов – «Противоречия» и «Запутанное дело». Власть обалдела от Французской революции 1848 года и дула на холодное, из погреба, молоко. В полицейском протоколе осталась формулировка: «…за вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу…» Но несмотря на напрасную обиду, писатель не прекращает служения. Слава приходит к нему в 1856–1857 годах вместе с «Губернскими очерками». Его назовут тогда наследником Гоголя. Но Салтыков службу не бросит. Он даже женится на 17-летней дочери вятского вице-губернатора. Он готовит крестьянскую реформу, работая чиновником по особым поручениям в МВД в 1856–1858 годах. Казалось бы, его способности и честность должны быть востребованы при царе-освободителе. Но система, уже тогда коррумпированная и прожженная насквозь, терпела его только до 1868 года. Хотя на службе он преуспел. В 1858–1862 годах служил даже вице-губернатором в Рязани и в Твери. Окружал себя честной и идейной молодежью, увольнял взяточников и воров. В 1865–1868 годах возглавлял казенные палаты в Пензе, Туле и Рязани. Губернаторы с органчиками в мозгах, с фаршированными головами писали на него жалобы. И в 1868 году его отправляют в отставку в чине действительного статского советника, а это уже положение, и немалое. Только при Александре II диссидент мог дослужиться до такого чина или «работать» вице-губернатором.