Джон Ле Карре - Наша игра

• Название: Наша игра
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Издательство «Новости»
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-7020-1035-3

В основе сюжета нового романа знаменитого английского писателя – история бывшего профессионального разведчика Ларри Петтифера, сумевшего украсть у российского правительства 37 миллионов фунтов стерлингов, чтобы отдать эти деньги на поддержку борьбы ингушей за национальную независимость.

---

– Что случилось с Ларри? – спросил я.

Нахально оставленный ими обоими без ответа, мой вопрос повис в воздухе. Было похоже, что они колебались, заслуживаю ли я ответа. Наконец ответил старший, игравший, видимо, у них роль представителя по связям с общественностью. Его творческий метод, как я решил, заключался в том, чтобы строить из себя шута. А также в том, чтобы выдавать из себя сведения в час по чайной ложке.

– Да, ну, ваш друг доктор несколько пропал, сказать вам по правде, мистер Крэнмер, сэр, – сделал он признание тоном колеблющегося инспектора Плода. – Оснований подозревать розыгрыш нет, во всяком случае, на данном этапе. Тем не менее он отсутствует на своей квартире и на работе. И, как мы можем констатировать, – его нахмуренный лоб проиллюстрировал, насколько ему нравилось это слово, – он никому не написал прощальной писульки. Если, конечно, он не написал ее вам. Кстати, сэр, а он случайно не у вас? Наверху задает, так сказать, храпака?

– Разумеется, нет. Смешно даже подумать.

Его украшенные шрамом усы внезапно поднялись, продемонстрировав гнев и скверные зубы.

– Вот как? И чем же это я рассмешил вас, мистер Крэнмер, сэр?

– Если бы он был наверху, я сразу же сказал бы вам об этом. Зачем мне было бы тратить ваше и свое время, притворяясь, что его нет?

Снова он не удостоил меня ответом. Это у него хорошо получалось. Я начинал думать, что хорошо получались у него и другие вещи. Он сознательно играл на моем предубеждении относительно сотрудников полиции, которое я, правда, старался изжить. Частично это было классовое предубеждение, частично оно коренилось в моей прошлой профессии, где полицейских считали бедными родственниками. А частично оно было связано с самим Ларри, про которого в Конторе говорили, что ему не повезло оказаться в одном городишке с полицейским, которого следовало бы арестовать за воспрепятствование Ларри в исполнении служебных обязанностей.

– Однако, видите ли, сэр, похоже, что у доктора нет ни жены, ни соседа по квартире, ни вообще кого-нибудь близкого. – В голосе усатого звучала неподдельная скорбь. – Он пользуется высоким авторитетом у студентов, считающих его выдающейся личностью, но, когда заговариваешь о нем с его коллегами-преподавателями, наталкиваешься на то, что я назвал бы стеной молчания, за которой могут быть и неприязнь, и зависть.

– Он вольнодумец, – сказал я, – а в ученой среде этого не любят.

– Простите, сэр?

– Он не делает секрета из того, что думает. Особенно об ученой среде.

– К которой, однако, сам доктор принадлежит, – заметил усатый, с вызовом подняв брови.

– Он был сыном приходского священника, – неосторожно брякнул я.

– Был, сэр?

– Был. Его отец умер.

– Тем не менее он и сейчас сын своего отца, – с укором произнес усатый.

Его фальшивое благочестие начинало действовать мне на нервы. Вы считаете, словно говорил он мне, что такими мы, невежественные полицейские, должны быть: так вот же, я такой и есть.

Длинный коридор с акварелями девятнадцатого века ведет в мою гостиную. Я шел впереди, слыша их шаги за своей спиной. На моем стереопроигрывателе стоял Шостакович, но я не счел его соответствующим случаю и выключил. По долгу гостеприимства я налил три стакана нашего «ханибрукского красного» урожая 93-го года. Усатый пробормотал:

– Ваше здоровье, – выпил и сказал: – Просто поразительно, что это сделано прямо в этом доме, сэр.

Но его угловатый пристяжной протянул свой стакан к пылавшему в очаге огню, чтобы изучить цвет вина. Потом он сунул в него свой длинный нос и принюхался. После этого пригубил с видом знатока и пожевал губами, разглядывая роскошный кабинетный «Бехштейн», купленный мной Эмме в припадке безумия.

– Похоже на пино, если я не ошибаюсь? – спросил он. – И очень много таннина, это уж точно.

– Это и есть пино, – сквозь зубы отозвался я.

– Я не знал, что пино вызревает в Англии.

– Он не вызревает. Разве что в исключительно благоприятных условиях.

– А у вас именно такой участок?

– Нет.

– Тогда зачем же вы выращиваете его?

– А я не выращиваю. Выращивал мой дядя. Он был неисправимый оптимист.

– Почему вы так говорите?

Я взял себя в руки. Почти.

– По нескольким причинам. Почва участка слишком богата, он плохо дренирован и расположен слишком высоко над уровнем моря. Мой дядя решил не обращать внимания на эти проблемы. Другие местные виноградники процветали, виноградник дяди нет, но он винил в этом случай и год за годом возобновлял свои попытки. – Я повернулся к усатому. – Возможно, мне будет позволено узнать ваши имена?

С должной степенью демонстрации замешательства они протянули мне свои удостоверения, но я рукой отвел их. В прошлом я сам размахивал столькими удостоверениями, в большинстве случаев фальшивыми. Усатый сказал, что он пытался по телефону предварительно договориться со мной о встрече, но обнаружил, что моего номера в телефонном справочнике нет. Поэтому, оказавшись поблизости по другому делу, они взяли на себя смелость обратиться ко мне лично. Я не поверил в эту историю. Номер их «пежо» лондонский. Туфли у них были городского фасона. Цвет лица у них был не сельский. Их звали, как они сообщили, Оливером Лаком и Перси Брайантом. Лак, гробоголовый, был сержантом, а Брайант, усатый, инспектором.

Лак произвел инвентаризацию моей гостиной: моих семейных миниатюр, моей мебели семнадцатого века в готическом стиле, моих книг – воспоминаний Герцена, военных трудов Клаузевица.

– А вы много читаете, – заметил он.

– Когда удается, – ответил я.

– А языки не являются для вас препятствием?

– Одни являются, другие нет.

– А какие не являются?

– Я знаю немецкий, русский.

– А французский?

– Читаю.

Их глаза, обе пары, все время устремлены на меня. Интересно, видят ли нас полицейские такими же, какими видим себя мы? Напоминает ли им что-нибудь в нас их самих? Месяцев, проведенных мной в отставке, вдруг словно не стало. Я снова почувствовал себя агентом и задавался вопросом, видно ли это со стороны. И какую роль здесь играет Контора? Эмма, спрашивал я, нашли ли они тебя? Устроили тебе допрос? Заставили заговорить?

Четыре утра. Она сидит в своей студии на втором этаже за своим столиком розового дерева, еще одним моим экстравагантным подарком. Она печатает. Она печатала всю ночь, пианистка, пристрастившаяся к печатной машинке.

– Эмма, – умоляю ее я, стоя в дверном проеме, – зачем все это?

Ответа нет.

– Ты истязаешь себя. Пожалуйста, иди спать.

Инспектор Брайант трет ладони друг о друга между своими коленями, словно человек, отделяющий зерно от шелухи.

– Итак, мистер Крэнмер, – говорит он с улыбкой-отмычкой на лице, – когда, осмелюсь спросить, вы в последний раз видели вашего друга доктора или беседовали с ним, сэр?

К ответу именно на этот вопрос я готовился день и ночь последние пять недель.

Но я ему не ответил. Твердо решив сбить его со следовательского ритма, я удержался в расслабленном тоне, так соответствовавшем атмосфере неторопливой беседы у камина.

– Вы сказали, что у него не было соседа, – начал я.

– Да, сэр?

– Так вот, кстати, – я рассмеялся, – у Ларри всегда был кто-нибудь под боком.

Лак вмешался. Грубо, невоспитанно. Он мог либо стоять на месте, либо мчаться сломя голову. Малого хода у него не было.

– Вы имеете в виду женщину! – выпалил он.

– Когда я знал его, у него всегда был их целый табун, – ответил я. – И не говорите мне, что к старости он дал обет безбрачия.

Некоторое время Брайант взвешивал мои слова.

– Да, именно такую репутацию он снискал себе сразу после переезда в Бат, мистер Крэнмер, сэр. Но сейчас ситуация, как мы обнаружили, несколько иная, не правда ли, Оливер? – Лак не стал отрывать взгляд от огня. – Мы подробно расспросили его квартирную хозяйку, и мы расспросили его коллег по университету. Осторожно, без лишнего шума. Естественно, что на этой ранней стадии нашего расследования лишний шум ни к чему.

Он перевел дыхание, и меня тронуло, насколько точно он скопировал скорбную мину своего до идиотизма успешного телевизионного прототипа.

– Начать с того, что первое время по переезде в Бат он вел себя именно так, как вы подразумеваете. Он часто посещал питейные заведения, он был неравнодушен к хорошеньким студенткам, и, похоже, ни одна из них не устояла перед его чарами. Со временем, однако, в его поведении мы видим перемену. Он становится серьезен. Он перестает ходить на вечеринки. Многие вечера он проводит вне дома. Иногда и ночи. Меньше пьет. Притих – слово, которое произносилось то и дело. Целеустремленность – еще одно. В новых привычках доктора появилась, мягко говоря, скрытность, за стену которой, похоже, нам не проникнуть.