Александр Кондратов - Здравствуй, ад!

• Название: Здравствуй, ад!
• Автор: Александр Кондратов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 1996

---

Дальше идти некуда. Итог скитаний по кругам жизни подводится зубами Князя Тьмы. И никому не отвертеться. Центр центростремительной воронки бытия, он засасывает любого смертного, свят ли, грешен ли, служит ли обыкновенным мучеником или выполняет ответственнейшую миссию Главного Черта. Бессмертна только смерть, все остальное — смертно. Осталось лишь пройти Коцит…

…Впервые я увидел ЭТО в пятницу, 14 марта. Все было как обычно. Очередь за пивом, толкотня в магазинах, автобусы, набитые битком. Час пик обычного невыходного дня Коцита, ну самого что ни на есть обыденного.

Человек лежал на тротуаре ничком, лицом в асфальт. Голова его была проломлена сильным и точным ударом. Скорее всего, это был ломик, удобный метровый ломик, каким крушат лед на мостовых. Я видел, как хладнокровно, не спеша удалялся Тот, Кто Сделал Это. Вокруг убитого собралась толпа, вначале человек десять, а потом она стала расти, пока не охватила весь проспект.

Убийца спокойненько удалялся. Никто его не преследовал, не свистал в дурацкие свистульки, не кричал «лови!» Да он и не убегал, убийца, похоже, что он напевал что-то оптимистичное, чуть ли не ту самую бодряческую песню, что называлась «Я люблю тебя, жизнь».

Он шел удивительно уверенно, так, как человек, исполнивший свой долг, важное и ответственное дело. И в тоже время дело это было ему привычным, настолько привычным, что вся его важность и нужность стали бытовыми для него… Он шел, напевая… — видимо, любил и жизнь, и песенку про нее, а потом свернул в переулок и скрылся из глаз. Спокойно и просто. Очень просто — и не менее спокойно.

Слухи поползли по Котлограду тотчас же. Не прошло и десяти минут с тех пор, как на проспекте прозвучал глухой удар о череп — ломиком, — и на тротуар упал Первый… Слухи поползли самые разные, самые дикие. Но, что поистине было крайне удивительно, никто даже и не подумал посетовать на бездействие граждан, дворников, постовых, сыщиков. Само убийство казалось вещью полностью оправданной, обыденной и необходимой.

Я посмотрел на труп, подумал: «Черепушка кокнута», — и отправился пить пиво. Слухи роились, они рождались тут же, в пивной. Фантастические подробности и догадки, домыслы пьяненьких, гипотезы трезвых, предположения полупьяных. Я выпил пять кружек, а затем снова вышел на проспект. Труп уже убрали, кровь замыли. Я не подозревал, что Второе Пришествие начнется так прозаически, так буднично, так просто и легко.

Спал я спокойно. А когда вышел на улицу, чтоб заправиться пивом, увидел, что у ларька, углового, с Верою, лежат трое с проломленными черепушками.

К вечеру, как утверждали самые горячие головы, в Котлограде было убито несколько тысяч. Но это явное преувеличение: если бы Христос орудовал ломиком ежесекундно, то и тогда бы не успел уложить стольких. Заведомо бы устал, ведь он тоже — Человек… По моим выкладкам выходило, что во второй день пришедший вновь Спаситель уложил сотни две, не больше… Он ходил, помахивая ломиком, спокойный, деловитый, ходил по городу и убивал. На выбор, не каждого. Он руководствовался какими-то одному лишь ему ведомыми правилами. Не только пьяницы или должностные лица становились его жертвами. И почему-то он не трогал женщин, хотя бывали случаи детоубийства. Он не произносил ни слова, лишь ходил, молчаливый, по городу и, взмахнув ломиком — крац! — убивал очередного прохожего. В дома Христос пока что не входил: карал на улицах.

Так продолжалось шесть дней. Все граждане привычно ходили на службу, ничто не менялось в ежедневном распорядке улиц и казенных служб, ничто не менялось в домашнем быту. Ничто, кроме одного: Убийцы. С третьего дня Пришествия он стал ходить и по квартирам. Молча звонил, ему открывали, и он тотчас же, взмахнув ломиком, убивал.

На седьмой день ОН произнес проповедь. ОН говорил тихо, встав на труп очередной жертвы, этот среднего роста тридцатитрехлетний человек с холодными глазами и небольшой бородкою. ОН говорил по-арамейски, но все, даже вдребезги пьяные, понимали ЕГО, как самих себя.

— Ну, вот я и пришел, — начал речь Спаситель. — Я вернулся, как обещал… Вы не рады?.. Убийства, братья, неопасны. Жизнь гораздо более мучительная смерть. Не бойтесь! Убивайте сами, своей волею. Я разрешаю и самоубийства. Все грехи вашего мира я беру на себя. Начинайте ж! Давным-давно пора!

Я сам слышал эту краткую проповедь. Произнесена она была возле пивного ларька, перед серою очередью, в половине шестого, под вечер. Сначала ОН подошел к нам, терпеливо стоящим за кружкою пива и, поискав глазами, стукнул ломиком человека в шляпе. Когда тот упал, Спаситель встал на труп одной ногою, оперся о ломик, подмигнул — но вовсе не цинически — и произнес проповедь, понятную всем нам, по-арамейски. Она длилась от силы минуты две. А потом Христос ушел.

Никто из нас не начал. ЕМУ не верили, не решались поверить, так же как и поверить себе. Наверное, каждый думал или предчувствовал, что ЭТО придет, рано или поздно. Но трудно было отказаться от инерции, осознать, поверить:

— НАКОНЕЦ-ТО НАЧАЛОСЬ!

Спаситель ушел, оставив труп. Мы стояли, словно ослы. Больше того, даже очередь наша не развалилась. Двое деловито оттащили мертвеца в сторонку, чтоб не путался под ногами, и вернулись в очередь. Но мы позволили им принять свою дозу без очереди.

Позже я узнал, что в тот день Спаситель произнес еще несколько проповедей, не то пять, не то семь. Он не повторялся, но каждый раз говорил примерно одно и то же: «убийства неопасны», «жизнь гораздо более мучительная смерть» и «наконец началось!».

На следующий день Спаситель исчез из Котлограда. Вслед за его отбытием убийства прекратились. Но ровно на день. Ибо на день десятый, действительно, началось.

Вначале были простые убийства. Большей частью — даже самоубийства. Топились, вешались, бросались под машины, регулярно работающий общественный транспорт, под электрички и поезда метро, но чаще всего почему-то под такси. Вообще-то служба продолжалась как ни в чем не бывало, лишь с небольшими перебоями: сказывалось отсутствие уже убитых и покончивших с собой. Выходили газеты, калякало радио, радостно и бодро освещая трудовые будни Котлограда и страны. Были передачи «Служба хорошего настроения», шли эстрадные концерты, без опозданий приходили поезда. По слухам, Спаситель побывал до нас в Дите, а после нас отправился в Стигийские болота. Но мне кажется, что начал ОН у нас, в Копите, — по традиции.

Пожары начались на тринадцатый день Пришествия. На Главном проспекте и на окраинах Котлограда весело плясали красные языки пламени. Отдельные кварталы выгорали дотла. На следующий, четырнадцатый день начались массовые убийства. Шла резня, поголовная, пьяная, мерзкая. Почти целые сутки, с шести утра и до четырех пополуночи.

Радио перестало вещать на пятнадцатый день. Типография газеты «Совесть», вместе с Домом печати Люциферовой, превратилась в головешки с уголечками. Многие казенные учреждения обратились к той поре во прах. Магазины жгли лишь после тщательнейшего разграбления. Подвоз продуктов прекратился. Вокзалы были блокированы, поезда пускали под откос еще на подходе к Котлограду, в пригородах. Что там творится в Стигийских болотах, ведал только Бог да Люцифер. А может, и они, хозяева, не ведали. Ведь наставали дни последние Последнего Конца.

На котлоградских улицах громоздились трупы, обломки машин, всяческое барахло, порванные книги и газеты. Время останавливалось, замедляя бег свой, тормозился его маховик под рукой ликующего Калачакры. Иногда над городом, в черном небе, вспыхивали какие-то странные знаки, таинственные письмена. Не кохау ронго-ронго, не деванагари, не клинопись, не древнееврейские или арабские закорючки. Нечто ИНОЕ. Совсем ИНОЕ…

То и дело громыхали взрывы. Откуда появилась взрывчатка? Ведь взрывчатые вещества были на строжайшем учете. Или это начали действовать военные? Над Котлоградом повис удушливый запах гари и гнили, покрывая здания, обломки, трупы, людей, прячущихся в трущобах, душной пеленою, будто пленкой в саже. Наставал КОНЕЦ. Это стало ясно любому дурню, когда начали оживать трупы.

Тротуары лопнули на семнадцатый — или двадцатый? — день. Разве кто вел счет времени? Тем более, что над городом висела, застив солнце, мрачная пелена. Асфальт набухал, пыхтел, сочился мрачной грязью. И, треснув, смачно смердел могильным запахом. А потом, когда камень расступился, оттуда, из-под земли, полезли трупы. Этакие славные кадавры! Они оживали не сразу, не вдруг. Тут так же, как и в выборе первых жертв Спасителем, была какая-то странная избирательность. Оживали умершие от рака. От других мучительных болезней, а потом — от болезней немучительных. Неожиданно, вдруг числом за миллион, воскресли умершие с голоду. Вслед за ними пачками полезли самоубийцы. Всех мастей, возрастов, способов сведения счетов с жизнью.

Посиневшие утопленники. Трупы с перерезанными глотками. С черепами, раздолбанными выстрелом из пистолета или винтовки. Повесившиеся, с вывалившимися языками. Я разглядел нескольких знакомых: Аронсона, Дину… Сэм Хинский, видимо, воскрес в Главном Котле… Самый удивительный вид был у тех, кто бросался под поезд: обе половинки двигались рядышком: одна, подрыгивая, колотясь культяпкой об асфальт, другая — шагая на собственных ногах.