Джеймс Блиш - Города в полете

• Название: Города в полете
• Автор: Джеймс Блиш
• Издательство: Издательство: Альтерпресс
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1994
• ISBN: ISBN: 5-7707-4752-8

Успех пришел к Блишу в 1950 г., когда был опубликован первый рассказ из цикла о мигрирующих по Вселенной земных городах, ставших «звездными ковчегами», — «Оки» (так звали рабочих-мигрантов из Оклахомы в 1930-е гг.); не совсем убедительная с точки зрения научной рациональности идея (отрываться от земной «тверди» и покрывать межзвездные расстояния стало возможным после открытия антигравитации, а путешествовать в космосе столетиями — после создания пилюль бессмертия) превратилась в романтический символ, позволив автору соединить космические приключения с интересными размышлениями (в духе Освальда Шпенглера) о перспективах урбанистической цивилизации. Интерес представляет миротворческая философия «Оки»: «Занимайся торговлей, а не войной!».

Из рассказов об «Оки» выросла масштабная тетралогия:

«Вернись домой, землянин» (Earthman, Come Home) (1950-53;1955). «Звезды в их руках» (They Shall Have Stars) (1952-54;1956). «Триумф Времени» (The Triumph of Time) (1958). «Жизнь ради звезд» (A Life for the Stars) (1962). Объединены в один том — «Города в полете» (Cities in Flight) (1970).

ХРОНОЛОГИЯ:

1. A Life for the Stars.

2. They Shall Have Stars.

3. Earthman, Come Home.

4. The Triumph of Time.    

Cities in Flight (Omnibus).

---

— Что с нашей точки зрения, является определенным положительным преимуществом, — доказывал Джейк. — Возражения, предоставляемые теорией общей относительности, теперь, так или иначе — заодно с косностью; и в нашем специфическом случае объект, который являлся бы Лоренцевым инвариантом, каковым не может быть объект по Шиффу, оказался бы просто помехой. И еще одно: один из тестов, который теория Шиффа прошла, был тот, что объяснял красное смещение в спектре удаленных галактик, и мы теперь знаем, что это ничто иное, как часовой эффект, а вовсе не совершенное доказательство гравитационной теории. И нам, как мне кажется, лучше бы пересмотреть все учение полностью в свете наших нынешних познаний.

И теперь этот результат находился перед ними, посреди древнего зала приемов в Городе Бродяг, в здании Городского Совета, бывшего когда-то центром связи Амальфи при сложных дипломатических отношениях с планетами-клиентами. Он был оснащен электронными сетями исключительной сложности, так что многочисленные переговоры могли проводиться немедленно, как только город приближался в высокоразвитой, высокоцивилизованной звездной системе; а теперь же эта сеть стала, вместо этого, телеметрической системой, для межвселенского посланца.

Поскольку сам по себе этот объект в действительности представлял собой едва-лишь нечто большее, чем сложно структурированный сферический экран спиндиззи, который не скрывал ничего материального, представлялось бы невозможным вообще рассмотреть его, если бы не небольшой поток искусственного дыма, который подымался из пола прямо под ним и обтекал его, разносимый конвекционными потоками, придавая ему вид немного похожий на вид огромного шарообразного существа, поддерживаемого в середине струи фонтана. Там и тут во внутренностях пузыря были разбросаны неподвижные горячие точки цветных огоньков: концентрированные скопления электронного газа, ядер с сорванными оболочками, термических нейтронов, свободных радикалов и прочих многих базовых опытных ситуаций для теста, которые могли придумать соединенные мозги двух очень разных миров, которые им удалось заключить в таком ограниченном пространстве — ибо сфера имела всего-лишь шесть футов в диаметре. А в самом центре, в маленьком вихре собственного поля спиндиззи, разместился их величайший триумф: один кубический кристалл антинатрия антихлорида, размером примерно в зернышко исключительно мелкозернистой фотографии. Это был тот самый, о котором так долго мечтал доктор Шлосс, искусственный предмет из антивещества; и здесь это было чудо, которое уже было как минус две недели «молодым», и ему предстояло еще неделю прожить в вакууме, обеспечиваемом спиндиззи, прежде чем, он столкнется с летучим мигом настоящего и распада; с другой стороны, это будет всего-лишь единственный кристалл обычной столовой соли, который быть может потеряет, а может быть и нет, свой привкус при обратном путешествии — если вообще этот снаряд-посланец вернется к ним.

Амальфи наблюдал, как красная стрелка часов — единственная, которую часы имели — отсчитывает свои интервалы в четверть секунды, приближаясь к отметке Ноль. Собственно, никто лично и не должен был запускать снаряд — точное время старта было слишком важно, чтобы это позволить — но ему предоставили привилегию нажать кнопку, которая замыкала цепь, когда красная стрелка должна была достичь отметки Ноль и импульс пройдет к системе спиндиззи, которые своими полями приведут в движение снаряд и направят его на путь вне пространства, вне времени, полностью за пределы человеческого понимания. Никто не знал, что после этого произойдет и менее всего это знали создатели снаряда. Снаряд ничего не сможет сообщить назад; как только он пересечет барьер, он практически окажется без связи. И он должен будет вернуться в этот огромный, темный зал, прежде, чем крошечные, сияющие внутри него звездочки и микроскопический кристаллик соли смогут сообщить, что произошло с ними за время их путешествие вовне. Как много времени это займет, будет зависеть от энергетического уровня на противоположной стороне, что являлось одним из заданий, ради которого и посылался посланец; иначе — не представлялось возможным определить время перехода.

— Мы должны как-то назвать его, — произнес Амальфи, беспокойно поерзав. Указательный и средний пальцы его правой руки уже начали слегка побаливать; неожиданно он понял, что давил на кнопку уже довольно долгое время с гораздо большей силой, чем это необходимо, словно вселенная могла прийти к своему концу вот тут же, сразу, если напряжение, приданное им своей руке и кисти вдруг ослабнет хотя бы на секунду. Тем не менее, он не ослабил своего нажима; он имел достаточно соображения, чтобы понять, что усталость уже не позволяет ему прикинуть насколько он может ослабить давление, и он не хотел рисковать разрывом контакта.

— Теперь, когда мы его создали, он совершенно не похож ни на что. Давайте-ка быстренько окрестим его, прежде, чем он удерет от нас, к тому же, он может и вообще не вернуться.

— Я бы побоялся дать ему имя, — страдальчески улыбнувшись, сказал Гиффорд Боннер. — Любое имя, которое мы могли бы ему дать, обещало бы слишком многое. А как насчет номера? В те годы, на заре космоплавания, когда запускались первые беспилотные спутники, они получали порядковые номера, как и кометы или другие небесные тела, состоявшие из года и греческой буквы; первый спутник, например был назван Объект 1957-а.

— Что ж, мне это нравится, — сказал Джейк. — За исключением греческой буквы. Эта штука не должна быть просто индексирована каким-то числом, которое когда либо использовалось для обозначения известной или по крайней мере, понимаемой ситуации. А как насчет использования бесконечных интегралов?

— Очень хорошо, — сказал Гиффорд Боннер. — И кто же получит честь произвести это наречение?

— Я, — сказала Эстелль. Она вышла вперед. Она не осмелилась прикоснуться к объекту, но протянула руку в его направлении. — Нарекаю тебя Объект 4101 — А л е ф н у л ь.

— А следующий, если предположить, что нам повезет, — произнес Джейк, — может быть Объектом 4101-С, что обозначает энергию континуума, и следующий…

Послышался мягкий звон. Удивленный, Амальфи посмотрел на часы. Красная стрелка только что прошла третью четверть первой секунды после отметки Ноль. И в центре зала дым устремился к потолку закручивающейся спиралью; а пузырь с крошечными точками света внутри него — исчез.

Объект 4101 — А л е ф н у л ь отбыл так, что этого никто из присутствовавших не заметил.

А через какую-то долю секунды он вспомнил, что может уже отпустить кнопку. Но его тысячелетне твердая правая рука продолжала дрожать еще в течении последующих пятнадцати минут.

Ожидание было ужасным. Конечно же никто не думал, что посланец вернется через несколько часов или даже несколько дней. Если бы это произошло, то означало бы, что сам Гиннунгагап следует за ним по пятам, таким образом не оставляя никакого времени на анализ разноцветных звездочек или вообще на принятие каких-либо мер, оставляя возможность лишь сидеть с опущенными руками, в ожидании, когда ветер задует твою свечу. И все же сам факт существования подобной возможности, оказался достаточным, чтобы гарантировать поддержание вахты смерти в огромном, темном старом зале — вахту смерти, оживленную лишь открытием того, что все приборы, которые наблюдали за снарядом, пока он еще находился в зале, тут же прекратили выдачу каких-либо показаний в момент его отправления, но одновременно он не засекли никаких феноменальных явлений какого-либо рода, касавшихся самого момента отправления. И даже спиндиззи — что было проинтерпретировано Отцами Города — оказались не подготовлены к тому, чтобы сообщить каким образом была применена та волна энергии, которой они запустили посланца; что вообще-то должно было быть ободряющим, по крайней мере, как отрицательное свидетельство того, что посланца не забросило в каком-то уже известном и, таким образом, совершенно ненужном направлении, но при сложившихся обстоятельствах это лишь добавляло к напряжению и унынию. Весь этот энергетический залп; и куда же он ушел? Очевидно — в никуда.

Обычно Амальфи редко снились сны (а точнее, как и большинству Бродяг, ему снились сны почти каждую ночь, но утром он помнил из того, что ему снилось ночью гораздо реже, чем хотя бы раз в год); но теперь, в этих ночах постоянно присутствовал призрак этого сферического, окутанного дымом шара с сияющими глазами Аргуса, скитающегося в лабиринте искривленных мировых линий, из которых ему никогда не выбраться и в его центре крошечная кристаллическая фигурка пищала голосом Амальфи:

Не из земли я вырос, не из соли,

А только из своей душевной боли…

Пока мировые линии вдруг не превратились в удушающую паутину, которая вдруг вспыхнула, как пламя и во взрыве света Амальфи увидел, чтобы было — нет, еще не утро, но время вернутся к своей вахте смерти.