Сюсаку Эндо - Молчание

• Название: Молчание
• Автор: Сюсаку Эндо
• Издательство: Квадрат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-85202-172-9

Роман «Молчание» имеет сегодня мировую известность. Уже два десятилетия его читают в переводах на английский, французский, испанский, норвежский, польский и другие языки. Автор романа Сюсаку Эндо - лауреат многих литературных премий Японии - пользуется репутацией одного из самых блестящих прозаиков современности. Его называют «японским Грэмом Грином».

Роман «Молчание» основан на реальных событиях середины XVII века, когда японские власти, искореняя новую религию, обрушили жесточайшие гонения на христиан. Три молодых португальских священника, прекрасно сознавая, чем рискуют, пробираются в эту грозную, наглухо закрытую для иноземцев страну, чтобы опровергнуть слухи о позорном отступничестве их учителя, падре Феррейры, и продолжить в Японии тайную проповедь христианства.

---

В такую дождливую ночь никто не придет, значит, можно дать передышку не только онемевшим членам, но и натянутым до предела нервам. Прислушиваясь, как шелестят под дождем кусты и деревья, я думал о нашем учителе Феррейре.

Крестьяне Томоги ничего не знают о его судьбе. Но вплоть до 1633 года учитель находился в Нагасаки, в шестнадцати лигах отсюда, - это доподлинный факт, как и то, что переписка между ним и падре Валиньяно в Макао оборвалась в том же году. Может быть, его уже нет в живых? Или, как ходят слухи, он отрекся от всего, чему посвятил свою жизнь? А если жив, то где же он, о чем размышляет сейчас, вслушиваясь в гнетуще унылый шорох дождя?

- Послушай, - окликнул я Гаррпе, занятого войной со вшами. - Если добраться до Нагасаки, как знать, возможно, нам удалось бы найти христиан, встречавшихся с падре Феррейрой...

Возня в темноте прекратилась.

- Но если мы попадемся, это конец, - тихонько откашлявшись, отозвался Гаррпе. - Дело не только в нас двоих. Крестьянам, что укрывают нас, тоже не миновать беды. Во всяком случае, мы обязаны помнить, что мы с тобой - последний оплот христианства в этой стране.

Я невольно вздохнул. Гаррпе приподнялся на своем соломенном ложе, и я почувствовал, что он пристально смотрит на меня. Перед моим мысленным взором промелькнули лица Итидзо, Мокити, тех деревенских парней... Что, если не мы, а кто-то из них отправится в Нагасаки? Нет, и это невозможно. У каждого есть семья, они кормильцы. Их жизнь устроена совсем иначе, чем у нас, священников, не имеющих ни жен, ни детей.

- Может быть, попросить Китидзиро?

Гаррпе тихонько рассмеялся. Мне тоже вспомнилось, как Китидзиро валялся в луже блевотины на корабле, как на коленях молил китайских матросов о снисхождении.

- Не говори глупостей! - резко ответил мне мой товарищ. - Разве на него можно положиться?

Мы оба долго молчали. Дождь монотонно шуршал по крыше хижины - точь-в-точь как песок в песочных часах. Ночь нераздельна здесь с одиночеством.

- Неужели нас тоже когда-нибудь схватят, как падре Феррейру?

Гаррпе опять засмеялся.

- Сейчас меня гораздо больше беспокоят эти проклятые вши!

С самого первого дня в Японии Гаррпе неизменно бодр и уверен в себе. А может быть, он только притворялся оживленным, чтобы приободрить меня, а заодно и себя самого? Но, по правде сказать, мне тоже не хочется думать о том, что нас схватят. Удивительное создание человек - всегда в нем живет надежда, что уж его-то судьба пощадит. Подобно тому, как в пасмурный день воображение смутно рисует далекий, озаренный слабым солнечным светом холм...

Вот и я никак не могу представить себе, как японцы хватают меня, и вообще вообразить всю эту сцену... Да, в этой убогой хижине мы отчего-то чувствуем себя в полной безопасности. Странно, не правда ли?

***

Дождь, ливший три дня, наконец прекратился. Мы поняли это, когда сквозь щель в двери проник луч солнца.

- Выйдем на минутку? - предложил я, и Гаррпе, радостно улыбнувшись, кивнул в знак согласия. Мы приоткрыли набухшую дверь, и сразу же, как бурлящий родник, из леса хлынуло щебетанье птиц. Я и не знал, какое же это счастье - жить!

Мы уселись у порога хижины, сбросив с себя одежду. Вши, словно белая, пыль, покрывали внутренние швы, мы давили их камушками, испытывая при этом невыразимое удовольствие.

В лесу еще клубились клочья туманной дымки, но в просветах между деревьями виднелись голубое небо и далекое море. На побережье устрицей прилепился поселок - очевидно, Томоги. Истомившиеся по солнцу и свету за долгие дни заточения, мы, оставив в покое вшей, буквально пожирали глазами этот мир, где живут люди.

- Чудесно, правда? - блеснув белыми зубами, улыбнулся Гаррпе, с наслаждением подставляя солнечным лучам обнаженную грудь, покрытую блестевшими в солнечном свете золотистыми волосками. - Похоже, мы чересчур осторожничали. Надо хоть иногда доставлять себе удовольствие - погреться на солнышке!

Потянулись погожие дни, и мы, расхрабрившись, стали выходить на прогулки по редкому лесочку, полному ароматов молодой листвы и мокрой земли. Гаррпе прозвал нашу лачугу «обитель». Нагулявшись вволю, он потешал меня, говоря:

- Ну, теперь назад, в обитель... Отведаем там теплого хлеба и жирного наваристого супа. Но японцам об этом - молчок!

Мы вспоминали свою жизнь в Лиссабоне - в монастыре святого Ксавье. Само собой, здесь неоткуда взять ни рюмки вина, ни куска говядины. Пища наша - печеные бататы и вареные овощи, которые приносят нам жители Томоги. Но зато все идет хорошо. Господь хранит нас - уверенность в этом крепла день ото дня.

Однажды вечером мы, как обычно, беседовали, расположившись на камне возле нашей лачуги. Лучи заходящего солнца проникали сквозь листву. Какая-то большая птица, прочертив дугу в предзакатном небе, скрылась за дальним холмом.

- За нами следят, - негромко, отрывисто произнес Гаррпе. - Не двигайся, сиди как сидишь!

За лесом, на озаренной слабым вечерним светом возвышенности, куда секунду назад улетела птица, стояли двое мужчин и смотрели в нашу сторону. Было ясно, что они не из Томоги. Мы застыли неподвижно, как изваяния, молясь, чтобы тусклое заходящее солнце не слишком высвечивало наши лица.

- Эге-гей!.. Кто это там? - донесся громкий крик с холма. - Кто такие?

Мы колебались - отвечать или нет? - но промолчали, опасаясь выдать себя.

- Они спускаются и идут сюда, - не поднимаясь, тихо сказал Гаррпе. - Нет, я ошибся. Они уходят.

Вдалеке мелькали крохотные фигурки, спускавшиеся в долину. Было, однако, неясно, удалось ли незнакомцам разглядеть нас с освещенной солнцем вершины.

Этой ночью к нам пришел Итидзо с еще одним человеком по имени Магоити из разряда «отцов». Когда мы рассказали о том, что случилось сегодня вечером, Итидзо молча уставился куда-то в пространство глазами-щелками, затем встал, что-то коротко приказал Магоити, и оба принялись отдирать доски пола. Сняв висевшие на двери мотыги, Итидзо с товарищем принялись копать землю. Вокруг плававшего в рыбьем жиру фитиля роились москиты. На стене отражались тени двух людей, взмахивающих мотыгами. Углубив яму настолько, чтобы мы с Гаррпе могли поместиться вдвоем, они постелили на дно солому, а сверху прикрыли яму досками, пояснив, что отныне в случае опасности это будет наше убежище.

***

С того дня мы стали осторожнее и старались не выходить из хижины, а ночью не зажигать огня.

События начали развиваться пять дней спустя. В ту ночь мы крестили двоих мужчин из разряда «отцов» и младенца, которого принесла на гору О-Мацу. Это был первый обряд крещения, совершаемый нами на японской земле. В хижине углежогов не было ни органа, ни свечей, ни даже купели, чашей для святой воды служила маленькая надтреснутая пиала. Но ни в одном самом богатом храме, на самой торжественной службе я не испытывал такой радости, как здесь, в этой жалкой лачуге, где О-Мацу укачивала плачущего младенца; один из мужчин стоял на страже за дверью, а Гаррпе торжественно произносил подобающие молитвы. Наверное, только проповеднику-миссионеру, живущему в языческой стране, дано изведать такое счастье. Когда младенца окропили святой водой, он сморщился и заплакал. Головка маленькая, глазки узенькие - широкоскулое лицо крестьянского сына, который вскоре станет похож на всех жителей Томоги. Пройдет время, и этот ребенок, так же как дед и отец его, будет гнуть спину на этой скудной земле у мрачного моря, трудясь, словно рабочий скот, и умрет на ней, словно рабочий скот. Но ведь Иисус принял смерть не ради красивых и добродетельных. Нетрудно умереть ради чистых и совершенных, трудно отдать жизнь за жалких и безобразных - вот что отчетливо понял я в те минуты.

Когда они ушли, мы зарылись в солому. В хижине еще пахло рыбьим жиром, который принесли с собой христиане. Вши снова принялись донимать нас. Сколько времени мы проспали? Гаррпе, как обычно, громко всхрапнул во сне, и я проснулся. Мне показалось, будто кто-то тихонько стучится в дверь - так тихо, что поначалу я подумал, что это трясет дверь ветер, долетая сюда с низины. Я выбрался из соломы и во тьме нащупал доски пола. Там, внизу, был подпол, вырытый Итидзо с Магоити.

Стук прекратился.

- Па-а-дре... Па-а-дре... - послышался тихий, жалобный мужской голос.

Это не был условный сигнал, о котором мы договорились с крестьянами Томоги,- трижды постучать в дверь. Гаррпе, еще наполовину во власти сна, неподвижно, напряженно вслушивался.

- Падре... - снова прозвучал жалобный голос. - Падре... Мы не предатели...

Мы молчали, затаив дыхание. На такую уловку способны даже самые тупоголовые стражники.

- Не верите?.. Мы из деревни Фукадзава. Мы уже давно-давно не видели падре... Мы хотим исповедаться.

Человек, словно смирившись с тем, что мы не отвечаем, оставил дверь в покое. Послышались унылые удаляющиеся шаги. Я взялся за задвижку. Пусть это ловушка, подумал я. Но если это и вправду верующие?

Тебе не совестно? - услышал я голос, и голос этот оказался сильнее страха. Ведь я священник, жизнь дана мне затем, чтобы служить. Позорно пренебречь долгом, поддавшись низменному страху.