Анатолий Азольский - Афанасий

• Название: Афанасий
• Автор: Анатолий Азольский
• Жанр: Современная проза

Можно ли представить сочинение Азольского без загадки, тайны, авантюры? До сих пор таких сочинений не было. Но вот, кажется, свершилось. Наконец-то! «Производственный роман» — что может быть скучнее? Тем более что в советские времена произведениями означенного жанра были затоварены буквально все книжные магазины. Увы. Азольский и здесь остается Азольским. Загадки, тайны, авантюры.

---

И пошла так, словно откуда-то крикнули: «Люська! С вещами на выход!»

Афанасий вывел ее с подстанции, стоял под снегом, смотря ей вслед.

Стало одиноко, вернулся в кабинет, сидел, молчал, ждал чего-то неизъяснимого. Сколько же людей покидало его — и вот еще один, верный и теплый, Люська ведь, хоть злая и крикливая, но — своя в доску. Одно понятно: опять на этап. Со дня на день распахнется дверь, кто-то войдет, оглядит подстанцию, насладится торжеством вершителя судеб и в тишине скажет: «Карасин! На выход — с вещами!»

17

Овешникова приехала в тот же вечер, не одна, с мужем, которого ненавидела, которого не подпускала к себе и которого еще ни разу не видел Афанасий, а теперь, увидев, удивился: не грустный и щуплый еврейчик, понурый и скорбный, как уверял Белкин, а плотный, высокий и губастый красавец, в глазах решимость повстанца из варшавского гетто (по телевизору недавно показывали). Ни разу она не говорила о нем, но рот раскрыл супруг — и ясно стало, ему дай недельку — и он подготовится, выдержит экзамен на пятую группу: все-таки главный специалист министерства, другого министерства, правда, но кончил МЭИ. И какой-то позорный мужской изъян чувствовался, непонятно какой, но — кожей ощущалось: что-то в нем не мужское!

Муж и жена осмотрели «место происшествия», радуясь тому, что его нет, а затем главный энергетик потребовала журнал, где по воскресеньям отмечалось, где и что отремонтировано. Рубильник трансформатора, ножи которого перекрыла вольтова дуга, три губки низкой стороны его — все проверялось и ремонтировалось в намеченные сроки, каждый профилактический осмотр — точно по графику, и получалось так, что к начальнику подстанции не придраться, порядок на вверенном ему объекте образцовый, а эта неудачная попытка Немчинова включить трехполюсный рубильник — досадная случайность, которая не помешает Афанасию Сергеевичу занять в скором будущем кресло главного энергетика завода — если не этого, то другого.

Все документы и журналы в шкафах и бумаги в сейфе Овешникова осматривала так, будто и кабинет Карасина подлежал профилактике. Все перерыла, но, кажется, ничего вредящего ей и отделу главного энергетика не нашла. Тогда вспомнила: в мастерской ею утеряна брошь.

И пошла туда. Афанасий вызвался было помочь ей в поисках, но Рафаил задержал его, повел нудные речи о судопроизводстве на Западе, где, оказывается, письменные доказательства, если они носят частный характер, во внимание не принимаются. Карасин слушал и гадал: так что же могла потерять Юлия в ту ночь и для чего устроила обыск в его кабинете, какой документ искала?

Так и не нашла, и Афанасий напрасно ломал голову после ухода гадостной супружеской пары. Страшная для Юлии страница в Люськином журнале подменена — так чего же боится она? Ей бы сейчас броситься на поиски шофера такси, который подвозил ее и его в ту ночь сюда, на завод, и надо бы шепнуть ей, подсказать, но нельзя, нельзя! Нельзя приближаться к прокурорским сетям, тебя они опутают, стиснут, заставят говорить не своим языком, и вроде бы ты говоришь правду, а на самом деле выдаешь себя, всех! Ни на кого ссылаться нельзя! Ни на чьи фамилии!

Ночь прошла спокойно, утром на подстанцию ввалился Белкин: свежая спецовка в авоське, правая рука на перевязи. Карасин, всегда куривший дорогие сигареты, протянул пачку таких Белкину, тот отказался, здоровой рукой нащупал в кармане дешевую дрянь, долго прикуривал. Он, будто на смену пришедший, побывал уже в диспетчерской, глянул в журнал и увидел подмену, таинственное исчезновение записи, под суд упекавшей Овешникову. У Карасина узнал про обыск на подстанции, учиненный ею, и хищно вымолвил: «Так!»

Затем повел детские речи о правде, которая когда-нибудь да воцарится на земле, и не когда-нибудь, а по его, Белкина, хотению, ибо он ее спрятал в надежнейшем месте…

Карасин все слушал, все замечал и запоминал. Пот стекает со лба правдолюбца, глаза воспалены, бредит вечный студент, несет околесицу; ноги под столом елозят, речь пылкая, фразы скомканные.

Истинным безумием несло от выкрикнутого им лозунга «Справедливость восторжествует! Есть правда на земле! Есть! И будут в Кремле лучшие люди!» Дорогой друг Володя Белкин спятил, сомнений нет. Взрыв произошел при нем, он подбегал к Немчинову, когда заплясали синие молнии за щитом; следы такого взрыва не только на коже рук, они в сознании, и взбаламученная психика заставляет человека кричать, дергаться, буянить; Володе сейчас бы укол аминазина и сон, сон, сон… А он бьет себя в грудь непораненной рукой. С такими баламутами в лагере одна морока: отбивались от стаи, ложками не пользовались, обрастали волосьем, смотрели дико, называли их «папанинцами» или «один на льдине». Настолько всем опротивели, что били только ногами.

— Так где же все-таки справедливость? — скучно поинтересовался Афанасий.

— Спрятана. Она — под защитой высокого напряжения.

— Это что-то новое… На колючку высокое напряжение не подавалось… Ступай-ка ты домой. У тебя бюллетень, допустить к смене не имею права. И на похоронах тебе не место.

18

На Хованском дул такой резкий и сильный ветер, что слов прощальных никто не услышал бы, да и не до слов было. Электрики скинулись на скромную сумму, профком добавил, директор присовокупил, заводская столовая прислала машину с закусками; от вдовы стало известно, что ее уже навестила главный энергетик Овешникова; она же вторично прибыла туда после безуспешной попытки директора собрать совещание по поводу гибели рабочего Немчинова, и совещание не собралось потому, что главного инженера найти не могли, главный механик приболел, парторг тоже не рвался обсуждать итоги ноябрьской ночи. Ни разу не спросили ни Белкина, ни Карасина, что было ранним утром 8 ноября, как развалился график дежурств и почему на смене оказался пьяный (это установил анализ крови) электромонтер Немчинов. По идее требовалась какая-то согласованная линия, некий общий взгляд на смерть Немчинова, предварительное наказание кого-либо или угроза дисциплинарного взыскания с громовым раскатом. Кое-какой взгляд на подстанцию уже высказался, до электриков дошла суть его: виновные будут беспощадно наказаны!

А виновных-то — нет! Сам Немчинов виноват — так внушено было полусотне электриков. Он, и только он! Ну, допустил небрежность сменный энергетик, не проконтролировал действия подчиненного, который подзабыл кое-какие приемы, подрастерял навыки, халатно отнесся к выполнению обязанностей. Поэтому вдова не станет обивать пороги прокуратуры, вдове (это уже приглушенно говорилось на поминках) хорошо заплачено, Овешникова — баба богатая.

Почти все электрики и механики приехали к вдове и детям покойного.

Сидели в обеих комнатах и на кухне: народу так много, что и раздеться негде. Двое детей смутно догадывались о безотцовском будущем, мальчику семь лет, девочке три. Выпили, еще раз выпили: похоронили-то хорошо, по-доброму, по-русски. Опять выпили. Потом добавили. И тут-то выплыл эпизод, ранее не известный, к утренним часам 8 ноября привязанный, и что не выбили эксперты из раскромсанного трупа в морге, то сказано было электромонтером 5-го разряда Немчиновым — в бытность свою живым.

Будто бы вдребезги пьяный Немчинов, в мастерской валявшийся, слышал все — от слова до слова — переговоры Овешниковой, Карасина, Люськи и Белкина и притворялся полумертвым, ни лыка не вяжущим потому лишь, что по стеснительности и обидчивости характера не любил, когда начальство ругало его в глаза. Все слышал, оказывается, и утром около половины седьмого, найдя себя посреди запертой мастерской, в полупьяной блажи начал из заточения выбираться, раскрыл окно, спрыгнул вниз и пошел к двери подстанции, поскольку в кармане его лежали ключи от нее, и на дворе встретил спешащих на смену слесарей.

Те по виду Немчинова поняли: электрик-то — пьяный, о чем и сказали ему, пристращав на всякий случай: «Ты там поосторожней, без сменного ничего не делай! И никому не попадайся, засекут…» На что Немчинов ответил: его, мол, сама Овешникова к дежурству допустила, лично сам слышал, ночью она приезжала, и свидетели есть.

Услышав такое на поминках, друзья и товарищи допили водку, попрощались, разъехались по домам, утром собрались на заводе — и слух пошел гулять по цехам и этажам. Через милицейских осведомителей нелепый эпизод этот, хвастливое бормотание полупьяного Немчинова под тусклым ртутным светом заводского фонаря, — это чистосердечное признание покойника дошло до прокуратуры и осталось бы неуслышанным, да вдруг взбаламутился партийный чин, ответственный дежурный; на него никто не давил, главк, прокуратура и КГБ его не знали и знать не желали, сам он гадить заводу вовсе не хотел, прославиться разоблачениями тем более, и потянуло его на язык всего лишь неуемное желание дурака обозначить себя выкриком чего-либо громкого и неожиданного — чтоб все знали: такой-то и такой-то живет на этом свете!