Анатолий Азольский - Афанасий

• Название: Афанасий
• Автор: Анатолий Азольский
• Жанр: Современная проза

Можно ли представить сочинение Азольского без загадки, тайны, авантюры? До сих пор таких сочинений не было. Но вот, кажется, свершилось. Наконец-то! «Производственный роман» — что может быть скучнее? Тем более что в советские времена произведениями означенного жанра были затоварены буквально все книжные магазины. Увы. Азольский и здесь остается Азольским. Загадки, тайны, авантюры.

---

Каким — спрашивать не стала, чтоб не быть осведомленной о страшных тайнах Кремля. Произнесла сквозь зубы: «Зимний я вам вернуть не могу!..» Интерес проявила только к покрою костюма Афанасия, спросила, где сшит.

В тот же день пришла на подстанцию: та же юбка и курточка из крепкой хлопчатобумажной диагонали, из-под косынки выбивались густые черные волосы. И поскольку главный энергетик вознамерилась осмотреть распределительный щит на выходе понижающего трансформатора, то есть пройти под гудящими шинами и кабелями, то Карасин нелюбезно посоветовал женщине убрать волосы поглубже под косынку. Та промолчала, однако, пройдя по дорожкам вдоль ячеек и постояв у генераторов, достала из кармана берет, нахлобучила его на голову, косынку так и не сбросив. Заглянула в кладовку, а затем решительно ткнула пальцем под ноги: «Туда, в подвал!» — говорил жест.

Отбросился люк, Карасин щелкнул выключателем, Овешникова первой начала спуск по лестнице и, сойдя вниз, повернулась к Карасину, тот поймал на себе взгляд черных очей, на него устремленный — упорный, пугливо просящий о снисхождении к слабости; но и поддразнивал взгляд этот, намекал, зазывал… Или — что-то в подвале пугает женщину? Или кого-то опасается?

Карасин едва не сплюнул, догадавшись об истинном смысле этого взгляда: баба есть баба, клиентки матери посвятили его во все секреты женских провокаций. Он погремел ключами, ища тот, который от закромов Проскурина. Все-таки каким-то путем разузнала Овешникова о богатствах, хотела убедиться в сохранности их и ничем не показала разочарования: в складе остались лишь жалкие остатки былого электротехнического роскошества, того списанного будто бы за ненадобностью хлама, который обогатил Карасина и Белкина и который позволил десяткам тружеников жить при тепле и свете.

Вечером Белкин узнал о ревизии и удовлетворенно потер руки. Начали сбываться его прогнозы, вежливая, милейшая и скромнейшая Овешникова начинала превращаться в омерзительного предшественника.

6

И вдруг обнаружилось, месяца через полтора: в женщине этой таится некое скрытое очарование, какие-то обаятельные свойства, вовсе не присущие обычной бабе, да еще до власти дорвавшейся.

Май уже миновал, июнь двигался неспешно, и как-то на подстанцию пришел главный энергетик авиационного завода, обменяться опытом, а точнее — позаимствовать его у Карасина, получившего недавно пять комплектно-распределительных устройств нового типа. Дело было под вечер, Белкин только что заступил, причем оповещать Овешникову не пришлось, ее директор отослал куда-то. Гость внимательно выслушал, поводил пальцем по схеме, сверился с цифрами в блокноте.

Поблагодарил. Приличия ради завел разговор о пустяках: как платят, как директор, напряженные ли планы… По какой-то побочной ассоциации разговор коснулся недавних перемещений, гость достал служебный справочник с телефонами руководящих лиц, сверялся, вносил изменения, вот так и прозвучала фамилия изгнанного Карасиным главного энергетика.

— А кто сейчас на его месте?

Ему сказали. Он услышал. И на секунд десять-пятнадцать преобразился.

Только что перед Карасиным сидел волевой, решительный, грубоватый, не склонный к так называемым сантиментам мужчина — и неожиданно стал загрустившим человеком, которого посетило воспоминание о сладостной поре жизни, о явлении, повергнувшем его когда-то в тихий восторг, — о чуде, что много лет назад, а может быть, и не так давно воссияло перед мужчиной, и он, благодарный ему, страшился словом, взглядом или вздохом оповестить мир о даре, которым наградила его природа, позволившая ему прозреть и это чудо воспринять…

На десять или пятнадцать секунд человек улетел в прошлое, которого уже не вернуть, и когда вынырнул, когда оказался в настоящем и очнулся, то диковато оглядел незнакомый ему кабинет, тяжко вздохнул, поблагодарил за ценную информацию, пригласил к себе, торопливо простился, оставив после себя как бы аромат тончайших духов, навевающих мысли о счастливом прошлом, которое вернется еще, обязательно вернется, будет в жизни счастье, обязательно будет — что бы зэки ни выкалывали на плечах, и Карасину представилась вдруг совсем другая Овешникова — по-детски смеющаяся, обольстительная, и он почему-то заулыбался глупо… И пришел в себя, когда Белкин ударил его легонечко по щеке, чтоб согнать улыбку, и тот же Белкин вбил в его мозги сдавленным полушепотом: держись-ка подальше от этой бабы, удел которой быть любовницей, той, от которой когда-то, тут уж сомнений нет, свихнулся не один мужик. Не бабством грешила и была опасна Овешникова, а женственностью высочайшего сорта, змеино-бесшумным проникновением в мужскую душу, какой бы закаленной она ни была, в какой бы металл ни облачалась.

Едва за Афанасием закрылась дверь, как Белкин навалился на телефон; он названивал таким же лишенцам, как и сам, бывшим изгнанникам из МИФИ, Бауманского и МГУ. Каждый звонок прояснял биографию Юлии Анисимовны Овешниковой, и каждое прозвучавшее в трубке слово добавляло подробности таинственной, бурной и никому еще не известной жизни чужого человека, становящегося, к несчастью, уже своим.

Изумленный сюжетными повторами и богатством коллизий обнажаемой и оголяемой по телефону женщины, Белкин привставал, ушам не веря. В мужьях у главного энергетика ходил Рафаил, тихий, если верить слухам, еврейчик, из тех, похоже, кто принимает посуду у населения.

Богата Юлия Анисимовна, очень богата, и откуда богатство — непонятно; можно предположить, однако, что очень своевременно застрелился ее отец, как-то связанный с ювелирным делом. Есть автомашина, «Волга», о которой бедный Рафаил ничего не знает. Могла бы из однокомнатной квартиры перебраться в просторное жилище, но про улучшение жилплощади не заикается. Мужа ненавидит, и при дочери любовью с ним не займешься. Сорок один год уже, и чтоб оставаться женщиной в расцвете лет, ей нужен мужчина, каждую ночь, желательно новый, другой, для которого эта ночь — как подарок судьбы. И она его или их имеет, не может не иметь, ночь, правда, сдвинута на вечер, Белкин частенько не заставал ее на заводе, на смену приходя к 16.00.

По скудным, но вполне достоверным источникам, снимает одну или две квартиры, и, надо полагать, каждый мужчина уходит от нее в такой степени полный возвышенной удовлетворенности, что ни под какими пытками он никогда не выдаст ее и будет сыто помалкивать. Два или три века назад в Париже такие женщины назывались куртизанками, доступ к телу их разрешен особо избранным.

7

На Карасина Белкин смотрел уже как на приговоренного к постели с Юлией Анисимовной, последующие беды неизбежны. Что Овешникова положила глаз на Афанасия — уже заметно, и особой беды не сулит, трудись он на соседнем заводе. Овешникова же, по наведенным справкам, никогда не заманивала мужчин, работающих вместе с нею.

Значит, приперло, грубо говоря. Проклятый возраст, и, как выразилась однажды Люська, бабе за сорок уже надо приплачивать, чтоб затащить к себе мужика. Полет стервятницы над щиплющим травку кроликом; похотливого трепета крыльев и выпущенных когтей пока никто не видит.

Кроме Белкина, измышлявшего планы, как подрезать крылья хищнице и как выдернуть из лап ее острые и загнутые когти. Наставлял Карасина, предостерегал, нашептывал. И с нетерпением ожидал пикирующего виража ястреба, потому что верил в свои теории. Один из сменных энергетиков уволился, Белкин стал чаще появляться на заводе, крутился около начальника подстанции, знал уже, что Овешникова роется в бумагах отдела снабжения, выискивает, куда запропастился трансформатор из подвала, его ведь на руках за проходную не вынести всему отделу главного энергетика.

Вдруг она вызвала Карасина к себе, но речь пошла не о проданной на корню маломощной подстанции.

О косинусе фи говорилось.

Подстанция — это камера, которая не должна оставаться без внимания, в ней ничего не должно быть запретного, к чему немедленно прицепится охрана и учинит шмон, горизонтальный, вертикальный и поперечный.

Карасин поэтому обходил подстанцию дважды на дню, отмечал все изменения, запоминал все показания приборов, выводя в уме некую среднюю величину, и давно уже заметил, что стрелка на косинусомере почти постоянно держится на цифре 0,96. Косинус Y (фи) определяет соотношение двух видов электроэнергии, двух составляющих ее, активную и реактивную, и самым выгодным, полезным для производства, где много станков, является число, равное 0,96. То самое, за которое борются предприятия, сущее проклятье главных энергетиков, ибо оно почти никогда не достижимо, но — что удивительно — само собой, именно на этом заводе, красовалось на косинусомере без всяких посторонних усилий. В обязанности дежурного по подстанции входил пункт: «Поддерживать косинус фи в пределах, установленных приказом главного инженера № 132 от…», для чего против столика дежурного поместили на щите реостат, менявший косинус, и поскольку стрелка держалась неизменно и не шелохнувшись на 0,96, к движку реостата никто не прикасался, движок запылился, что и обнаружил однажды Афанасий, задумался, спросил у Белкина, а где журнал замеров этого косинуса, после чего оба уставились друг на друга и расхохотались, довольно потирая руки. Бросились искать проектную документацию, нашли: завод, оказывается, проектировался в Ереване, где ни одного хорошего инженера не было и быть не могло. Но, наверное, именно поэтому — результатом какой-то ошибки или казусом, подобным вещанию армянского радио, — все энергопотребление завода оказалось идеально правильным, косинус, равный 0,96, был изначально заложен не только в проектное задание, но и во все схемы электропитания. Был он как соотношение пота и эффективности мускульного труда — такое сравнение не могло не прийти в голову.