Екатерина Вторая - Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)

• Название: Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)
• Автор: Екатерина Вторая
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1997

Издание подготовлено РАН, в серии «Литературные памятники». Издание подготовил В. С. Лопатин.

---

К Фельдм[аршалу] Румянцеву я писать велела, что он ничего не делает. Я, конечно, надеюсь, что Бог нам поможет, и теперь гораздо спокойнее уже. Теперь, мой друг, ты просишь меня о уведомлении почаще; суди теперь сам, какова я была, не имея от тебя недели по три уведомления. Однако я к тебе пишу и писала почти всякую неделю. Бог с тобою, будь здоров и благополучен, и щастлив, и весел, и доволен, и спокоен. Adieu, mon Ami.

879. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Зная, что тебе нужны офицеры морские, отправляю к тебе обратно Сенявина, о котором я к тебе писала в предыдущем письме.

Дурости Короля Шведского неописанны, лжи и клеветы его безконечны. Ныне пришла весть из Дании, что он прислал сказать в Швецию, будто он у нас взял Нейшлот, что сущая ложь. Он двойжды приходил к Фридрихсгаму и столько же раз паки от него отошел, а после последнего раза Армфельд, его любимец, прислал письмо с трубачем к Князю Лобанову1, чтоб установить картель для размена пленных, в коем дает выразуметь, что чрез сие они хотят открыть договоры о мире. А на другой день тот же Армфельд писал, но без подписи письмо к Ген[ерал]-Пор[учику] Гинцелю, где уже о мире говорит яснее. Из чего я заключаю, что естьли чрез месяц после поданной ноты шведским секретарем, в которой гордые и полубешенные кондиции вписаны были, на коих требовали — да или нет, — ныне начали брать иной тон, то знатно, что им или худо от голода или бунта, или приходят к ним вести отовсюду неприятные, либо хотят удержать теми переговорами или слухом об оных датчан, чтоб не решились в нашу пользу. И как все предприятия Его Величества Шведского основаны, повидимому, на лжи, клевете и каверзах, то я решилась не спешить ответом, чтоб яснее видеть, что откроется по обстоятельствам. Все же переговоры твердые с вероломцем постановить трудно, а когда Финляндия откажется от его подданства, да шведы соберут Сейм, тогда можно будет Фуфлыге-богатырю подстричь крылья, чтоб впредь летал пониже2.

Я, мой друг, здорова и желаю то же и от тебя услышать. Прощай. Дай Боже тебе всякое, всякое, всякое благополучие и щастие.

Слух носится, будто Грейг еще шведский корабль 64 пушечный сжег и 600 пленных взял, но от него еще не имею о сем вести, а только ведаю, что он 29 июля был в виду Ревеля.

Июля 31 ч., 1788

По написании сего прислан ко мне от финских войск депутат майор Егергорн3 с мемориалом на шведском языке, что они участия не имеют в неправильно начатой Королем войне противу народного права и их законов, и много еще от них словесных предложений. Мой ответ будет, по моим мыслям, в такой силе, что естьли они изберут способы те, кои их могут зделать от шведов свободными, тогда обязуюсь их оставить в совершенном покое, а переведаюсь со шведами. Что далее будет — к тебе напишу. Датчане 15 ч. июля признали Казус федерис[351] и немедленно хотели начать действие водою и сухим путем. Грейг заподлинно сжег корабль 64-пушечный. Шведский флот от него между каменьями прячется. Пленные сказывают, что в Свеаборге лишь на неделю провиата, а подвозимый — Грейг старается перенять и одно судно уже взял.

880. Г.А. Потемкин — Екатерине II

6 августа [1788]. Под Очаковом

Ногтееды на двух пальцах правой руки, на большом и указательном, не о[т]пускали меня писать. Теперь проходят. Капитан-паша, матушка Всемилостивейшая Государыня, опять пришел со флотом1 и стал у Березани мелкими судами, а большими за Березанью. Часть же отправилась к Хаджибею. Очаковцы весьма упорно обороняются. Пред приходом капитан-паши Александр Васильевич Суворов наделал дурачества немало2, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек лишь с Ф[ишера] батали[она]3. У меня на левом фланге в 6 верстах затеял после обеда шармицель, и к казакам соединив два бат[алиона], забежал с ними, не уведомя никого прикосновенных, и без пушек, а турки его чрез рвы, коих много по берегу, отрезали. Его ранили, он ускакал в лагерь, протчее все осталось без начальника. И к счастию, что его ранили, а то бы он и остальных завел. Я, услышав о сем деле, не верил. Наконец послал пушки, под которыми и отретировались, потеряв 160 убиты[ми], остальные ранены.

Давно не имев известия, крайне мучусь тоскою, что делается. Матушка Государыня, не могу писать, болят пальцы.

Вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

P.S. Прилагаю здесь сообщение Гра[фа] П[етра] Ал[ександровича]4.

881. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Послушай, мой друг сердечный Князь Григорий Александрович, не безпокоит меня ныне шведская война, ибо финские войски бунтуют и не хотят идти на нас наступательно. Да, кажется, что и шведы также не точную охоту оказывают исполнять произвольные и законам их противные хотения Фуфлыги-богатыря. Но безпокоит меня твоя ногтееда, о которой ты меня извещаешь своим письмом от 6 августа после трехнедельного молчания. Мне кажется, что ты ранен, а оное скрываешь от меня. Синельников1, конечно, был близок возле тебя, когда он рану получил. Не тем ли ядром и тебя зацепило за пальцы? Я же вижу, что ваше теперешнее состояние под Очаковом весьма заботливо и труднее, нежели я себе представляла. И так все безпокойства ваши мне теперь чувствительнее, нежели дурацкая шведская война, в которой смеха достойные ныне происхождения, и, повидимому, кончится собранием Сейма в Финляндии и Швеции, и тогда станем со штатами трактовать о мире. И естьли сие скоро зделается, как почти нет сумнения, тогда станем флот наряжать в Средиземное море, может быть, еще сей осенью. Дай Боже только, чтоб ты ныне, как и прежде, управляться мог с капитан-пашинским паки пришедшим флотом. Но ради самого Бога тебя прошу, при эк[в]инокции прикажи нашим кораблям войти в порт. Пусть буря бьет турок, наши были бы целы. Весьма жаль, что Алек[сандр] Вас[ильевич] Суворов столько потерял людей и что сам ранен2.

Пожалуй, повадься писать чаще, а то до мира не доживу. Я и ныне два дни лежала в постеле d'une colique bileuse[352] и с довольным жаром. Сегодня первый день как встала. Отпиши ко мне, что и чем мне наградить жену и детей Синельникова.

Прощай, друг мой любезный, будь здоров и щастлив, колико только возможно.

Авгу[ста] 14 ч., 1788 г.

882. Г.А. Потемкин — Екатерине II

Лагерь под Очаковом. Августа 22 дня [1788]

Матушка Всемилостивейшая Государыня, не с тою я радостию пишу к Вам, как бы желание мое требовало. Не могу я еще известить Вас о успехе под Очаковом. Неприятель упорно или, лутче сказать, отчаянно обороняется. Работы наши уже близко их укреплений. Вы не можете себе представить, как крепка здесь земля и с какою трудностию мы работаем. Вылазки по сие время мы прогоняем со вредом, но не даром и нам приходят1. Ежели бы успех мог зависеть от того, чтоб собою пожертвовать, то бы, конечно, не задумался ни на минуту. Но людей щадить и нужно, и должно.

Я на сих днях неприятные имел два случая. Первый — бомбарду мою взорвало от собственного огня во время действия. Второй — незнаемо как загорелся в Кинбурне магазейн снарядов флотилии принадлежащих2. Множество бомб чиненных ударило во все стороны, и как сие происходило в день воскресный, то поблизости в церкви переранило многих. А убитых двадцать человек. Ушиблен и Александр Васильевич, но теперь полегче и без опасности. При сем несчастии ощутительно оказалась милость Божия в случае, превосходящем всякое вероятие. Ибо множество бомб, кои взорвало, лежали на бочках пороховых, коего было более тысячи пуд. И при столь сильной эксплозии3 порох уцелел, и ни одной бочки не взорвало. А то бы Кинбурн, лагерь и флотилия, и эскадра, стоящие по берегу, полетели бы на воздух. Сии случаи убеждают видеть десницу Божию нам благодеющую.

По моей чувствительности Вы, матушка, можете судить, каково моему сердцу. Хлопот ни есть конца, и недостатков — пропасть, которые так много усердия связывают. Естли бы были пушки и снаряды, был бы у меня страшный флот на море, ибо я сужу, что на море не судов величина, но калибр пушек превозмогает. А теперь грызу пальцы и смотрю на Капитан-пашу, которому нечего мне зделать.

Естли шведы, а паче финны не следуют королю, то тут много политика наша успеть может. Когда они потребуют Вашей помощи о низложении настоящего самодержавства, то Вы, объявя, что до сих пор терпели перемену правления в противность постановления последнего трактата по причине, что нация не протестовала. Будучи теперь призываемы на помощь, не можете отказать по своим с ней обязательствам. Ваш король останется один, как кукиш.

Прилагаю у сего сообщение Графа Петра Алекса[ндровича]4, из коего изволите увидеть, что по полезному разделению неприятельских сил, как он пишет, тянется он однако ж к Бендерам, то есть — ко мне. Простите, матушка Всемилостивейшая Государыня. По смерть