Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь

• Название: Фрам — полярный медведь
• Автор: Чезар Петреску
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИОН КРЯНГЭ»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1977

Повесть о невероятных приключениях циркового белого медведя Фрама. О том, как знаменитый цирковой медведь Фрам, несмышленым медвежонком оставшийся без матери и попавший к людям, вернулся в родные края, в Арктику.

---

Толпа переходит от одной клетки к другой. Дивится и читает таблички, на которых значатся название зверя и страны, откуда он привезен, его возраст, а иногда, вкратце, и его повадки.

Есть в цирковом зверинце животные упрямые и тупые, которые не могут ничему научиться. Таков, например, уродина носорог с угрожающим рогом на носу и глазами, как пуговички. Или громадный гиппопотам с головой, как большой чемодан, и блестящей кожей, который почти все время проводит в воде. Он ничего не понимает. По одной его голове и бессмысленному взору сразу видно, что это за тупица. Крокодилы лежат так неподвижно, что кажутся мертвыми. Вы приняли бы их за чучела, если бы не маленькие, живые, серые глаза, которые внимательно следят за каждым вашим движением. Черепахи похожи на большие, подобранные у реки булыжники. Но булыжник вдруг оживает, высовывает тонкую змеиную голову и четыре лапы, на которых он передвигается по клетке, потом начинает хрустать листик салата. Спят истомленные жарой змеи. Изредка то одна, то другая из них зевает, и тогда из ее рта выбрасывается двумя стрелками черный раздвоенный язык. Жираф помещается в высокой клетке без потолка. Ворочая маленькой, словно насаженной на березовый шест головой, он глядит на шляпы посетителей. Опустив нижнюю губу, сонно мигают верблюды. Они охотно подходят к решетке, хотя их часто обманывают, предлагая вместо бублика кусок картона. Страус, тот по крайней мере глотает оптом пуговицы и гвозди. Уж не устроил ли он у себя в желудке склад где можно приобрести все, что угодно: ключи, пряжки, винты или шпильки для волос. Черная пантера целый день без отдыха ходит по клетке. Она ни на кого не глядит, только иногда толкает мордой решетку — воображает, вероятно, что решетка каким-то чудом вывалится сама собой, чтобы выпустить ее на свободу. Но чудес в зверинце не бывает, и пантера продолжает бесконечно кружить за решеткой. Когда глядишь на нее, кружится голова. Есть тут и другие звери, один смешнее другого. Например, что-то вроде свиньи с иглами, как у ежа, и длиннющей мордой: муравьед. Или утконос, названный так за сходство с уткой.

Не будем говорить о попугаях. Эти говорят сами за себя!.. Говорят на разных неизвестных языках — на языках стран, где их поймали, откуда их прислали сюда.

Вокруг клеток с обезьянами вечное веселье. У них старушечьи лица и безволосые ладони. С ними никогда не соскучишься. Дурачествам нет конца. Обезьяны цепляются за решетку и протягивают руку за подачкой. Одна умеет колоть орехи и очищать их от скорлупы; другая, если вы попробуете ее обмануть, подсунув пуговицу от пальто, запустит ею вам в голову, сделает вас всеобщим посмешищем; третья строит толпе рожи; четвертая научилась смотреться в зеркало. Находятся даже такие, которые ковыряют в зубах зубочисткой или требуют гребешок, чтобы сделать себе прическу, как у укротителя львов.

Некоторые из них величиной не больше кулака. Зато горилла больше первобытного волосатого человека, пещерного жителя.

Горилла всегда грустная. Она медленно ест бананы или апельсины, задумчиво чистит их и бросает корки — может быть, вспоминает тропический лес, где родилась и куда никогда больше не вернется.

В другом крыле помещаются клетки с дрессированными, выступающими в цирке животными: львами и тиграми, слонами, собаками, зеброй и даже змеями, которые поднимают голову и раскачиваются в такт музыке, когда индус в чалме играет им на рожке.

Клетки тут выше и вместительнее. Уход за животными лучше и кормят их сытнее. Публику сюда иногда не пускают, чтобы не утомлять и не раздражать зверей перед представлением.

Здесь в самой высокой и просторной клетке когда-то помещался Фрам, белый медведь.

Не нужно было закрывать за ним дверцу клетки, запирать ее, как у других, на засов или вешать на нее замок. Он запирал ее сам. А если, случалось, его забудут напоить, Фрам открывал дверцу и самостоятельно отправлялся туда, где можно было утолить жажду. Люди пугались и с криком шарахались от него в сторону, а он невозмутимо шел на задних лапах требовать свою порцию воды, потом так же спокойно возвращался в клетку.

Теперь Фрама здесь уже нет. Его переселили в глубь зверинца, где живут самые упрямые и тупые звери, не поддающиеся никакой выучке.

Он лежит спиной к публике.

Некоторые зовут его по имени, стараются соблазнить апельсинами, булками, бубликами или бананами, но все напрасно.

Фрам даже не поворачивает голову. Положив морду на вытянутые лапы, он лежит в самом темном углу с закрытыми глазами, будто спит.

Но он не спит.

Он хочет понять, что с ним произошло, и не может. Не может потому, что мозг самого умного животного не в состоянии постигнуть и тысячной доли того, что сознает и объясняет себе человек. Но все же что-то туманно ему вспоминается.

Когда-то он был искусным гимнастом и эквилибристом. Умел шутить и понимал людские шутки. Любил детей и был любим детьми. Любил аплодисменты, и публика всегда ему аплодировала.

Но голова его внезапно опустела. Он забыл все, что знал. А теперь его посадили сюда, в самую темную часть зверинца, среди ревущих, мычащих, ворчащих зверей, которые после стольких лет все еще не привыкли и людям и не желают на них глядеть, когда те подходят к клеткам.

Иногда прежний дрессировщик Фрама, который его очень любит, приходит его проведать.

Он входит в клетку и ласково гладит его косматую белую шкуру.

— Что поделалось с тобой, приятель? — участливо спрашивает дрессировщик.

Фрам поднимает грустные глаза, словно просит у него прощения, словно хочет сказать: «Сам не понимаю! Поглупел… Такая уж, видно, судьба у нас, у белых медведей».

Дрессировщик качает головой и протягивает ему конфету. У него в кармане припасены конфеты для любимцев. Фрам берет конфету с ладони и делает вид, что рад.

Но как только дрессировщик уходит, он бросает конфету. Фрам взял ее по старой привычке, теперь она ему ни к чему… Она напоминает ему о тех временах, когда какой-нибудь мальчуган в цирке давал ему целую горсть конфет, и он подзывал других ребят, чтобы поделиться с ними гостинцем. Все это кончилось. Теперь никто уже не кричит: «Фрама!» Никто не хлопает в ладоши: «Браво, Фрам!» Служители цирка бросают ему корм и суют в клетку ведро с водой, как дармоеду, как никчемной скотине.

Его бывший дрессировщик гладит его, как больного.

Целыми днями лежит Фрам, уткнувшись мордой в вытянутые лапы, в самом темном углу клетки. Представление кончается, большие огни гаснут, все спят.

Бодрствует один Фрам. Ему не спится.

Он прислушивается к тишине, в которую погружен неизвестный ему город.

Издали доносится шум запоздалых экипажей, последних трамваев, автомобильные гудки. Слышится дыхание спящих в клетках зверей. Некоторые из них стонут или рычат во сне. Им снятся родные края. Они видят себя на свободе, среди песков пустыни или в девственных джунглях. Им представляется, что они подстерегают или преследуют добычу, резвятся и играют на воле. Иногда застонет во сне Раджа, строптивый бенгальский тигр. Ему снится, что его лапа зажата в капкане. Он просыпается, вскакивает и больно ударяется о решетку: явь ужаснее сна, страшнее капкана. Тогда, когда его лапа попала в капкан, он бился семь дней и семь ночей, потом лег и затих в ожидании смерти. Теперь его угнетает нечто более страшное, чем сама смерть: он навеки заключен в клетку и должен слушаться шелкового хлыстика. Обезьяны кидают в него сквозь решетку апельсинными корками, и он обречен терпеть их издевательства. Вспомнив все это, Раджа принимается реветь и будит всех зверей. Сонные видения исчезают. Очнувшись от сна, звери отдают себе отчет в том, что они в тюрьме и никогда уже больше не увидят родных лесов, рек, озер, гор, пустынь и вечных льдов. Никогда. И только во сне они принимаются жаловаться на все голоса…

Зверинец оглашается звериным ревом.

От страха у собак в городе шерсть становится дыбом. Они тоже начинают лаять и выть.

Такое соревнование будит спящий город.

Потом рев и стоны утихают. Звери снова засыпают. И снова сны переносят их в далекие края, которых они никогда больше не увидят наяву.

Тиграм снится, что они снова в джунглях родной Бенгалии, где с деревьев свисают до земли лианы, где бабочки больше птиц, а иные птицы меньше насекомых. Их ноздри обманчиво щекочут испарения озер, насыщенные благоуханием лотоса. Они поднимают морду и принюхиваются, стараясь отличить запах антилопы, добычи, от запахов своего брата, тигра. Но в нос им ударяет застоявшийся смрад конюшни и мусорной ямы. Все исчезает. Остается лишь тяжелый сон.

В полуночной тишине и темноте Фрам поднимается на задние лапы и пытается повторить все, что он знал и умел, когда выходил один на арену и публика встречала его аплодисментами.

Он становится на передние лапы, делает так несколько шагов, пробует перекувыркнуться через голову, сначала вперед, потом назад. Кланяется направо и налево невидимой публике — благодарит за аплодисменты. Знал он, как будто, и другие штуки. Но что именно — позабылось. Да и клетка у него слишком тесная.