Джеймс Джонс - Отныне и вовек

• Название: Отныне и вовек
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

В центре широко популярного романа одного из крупнейших американских писателей Джеймса Джонса — трагическая судьба солдата, вступившего в конфликт с бездушной военной машиной США.

В романе дана широкая панорама действительности США 40-х годов.

Роман глубоко психологичен и пронизан антимилитаристским пафосом.

---

— Заткнись! — рявкнул со своего места Блум. — Испугался, макаронник! Тебе-то что терять? Мне — хуже. Меня могут из сержантской школы выгнать.

Уперев локти в колени и похрустывая пальцами, Блум сидел на шатающейся скамейке рядом с другим новичком сержантской школы по фамилии Мур.

— Думаешь, нас за это выпрут? — спросил его Блум.

— Надеюсь, нет, — ответил Мур. — Не дай бог!

— Да, я испугался! — Пятница сверкнул глазами на Блума. — И не скрываю. Из-за кого Энди начал ездить в город и ходить куда не надо? Из-за кого он гитару забросил? — укоризненно сказал он. — Не из-за меня же!

Энди сидел на полу, вытянув ноги и прислонясь спиной к кабине, он через силу улыбался, но глаза выдавали его страх, и, хотя Энди теперь явно жалел, что забросил гитару, он никак не откликнулся на слова Пятницы.

— Это как понять? Я, по-твоему, голубой?! — Блум встал со скамейки и, чтобы не упасть, ухватился за узкую перекладину над головой. — Ты поосторожнее, макаронник вшивый!

— Поцелуй меня в задницу, — неожиданно выпалил Пятница и сам поразился своей отваге.

— Ах ты, сморчок! — Держась левой рукой за перекладину, Блум подался вперед, схватил Пятницу за грудки, рывком поднял его на ноги и затряс так, что голова и руки Кларка замотались, как у тряпичной куклы.

— Отстань, Блум, — заикаясь, пробормотал Пятница. — Отстань. Я тебе ничего не сделал.

— Возьми свои слова назад, — рычал Блум, тряся Кларка. — Возьми их назад, понял?

— Ладно, — булькнул Пятница, беспомощно болтаясь, как на веревке. — Я этого не говорил.

Пруит встал, ухватился для равновесия за соседнюю перекладину, поймал руку Блума и с силой надавил ногтем большого пальца ему на запястье.

— А ну отпусти его, сволочь. Он свои слова назад не берет. Так, Пятница?

— Да, — булькнул тот. — То есть нет. Не знаю.

Пруит надавил ногтем сильнее, рука Блума разжалась, и Пятница с круглыми от страха глазами тяжело плюхнулся на скамейку, а Блум и Пруит остались стоять на тряском полу, глядя друг на друга в упор, и оба держались одной рукой за перекладину.

— Ты тоже давно у меня на заметке, — ощерился Блум. — Если ты такой герой, чего же на ринг не выходишь? — Он оглядел сидевших солдат. — Если ты такой крутой парень, почему не пошел к нам в боксеры?

— Потому что в вашей команде слишком много ублюдков вроде тебя, вот почему.

Качаясь, они в упор глядели друг на друга, но ни тот, ни другой не мог толком сосредоточиться, потому что главное было не потерять равновесие.

— Смотри, я ведь когда-нибудь рассержусь, — сказал Блум.

— Не смеши.

— Сейчас мне не до тебя, есть заботы поважнее. — И Блум сел.

— Ты предупреди, когда будешь готов. Я тебя сразу бить не стану, успеешь рубашку снять. — И Пруит тоже сел на прежнее место.

— Спасибо тебе, Пру, — поблагодарил Кларк.

— Ерунда. Ты вот что, Пятница, — громко сказал Пруит, глядя на Блума, — если этот подонок опять на тебя потянет, ты с ним не церемонься. Возьми стул или лом и шарахни его по башке, как Маджио. — Он кипел от ярости, потому что Блум нарушил негласный закон, запрещавший трогать Пятницу, который был для роты чем-то вроде талисмана, и поднять на него руку было все равно что избить деревенского дурачка.

— Хорошо, Пру, — Пятница судорожно глотнул. — Как скажешь.

— Попробуй, — фыркнул Блум. — Будешь там же, где сейчас Маджио.

— То, что Маджио сидит, не твоя заслуга, — уточнил Пруит.

Блум презрительно повел плечами и повернулся к Муру, тоже кандидату в сержанты, человеку одного с ним уровня. Гнев и величайшее негодование, внезапно исказившие его лицо, так же внезапно исчезли, сменившись прежним тревожно-оторопелым возмущением, словно он вдруг вспомнил, зачем его насильно везут в город.

— Черт, — напряженно, вполголоса пробормотал он, обращаясь к Муру, — только бы нас из школы не поперли.

— И не говори, — нервно отозвался тот. — Я сам волнуюсь.

Блум покачал головой:

— В таких делах надо поосторожнее.

— Верно, — согласился Мур. — Мне вообще нечего было туда ходить.

Тем временем они доехали до поворота на Перл-Харбор и Хикемский аэропорт. Два грузовика медленно вползли в Гонолулу и, стараясь не вылезать на центральные улицы, прогромыхали по северным окраинам на Мидл-стрит мимо церкви под большой красной, горящей электрическими огнями надписью «ХРИСТОС СКОРО ВЕРНЕТСЯ!», свернули налево на Скул-стрит, но все равно были потом вынуждены выехать на широкий проспект Нууану и через самый центр докатили до здания полиции, возле которого на обочине уже стоял фургон.

В залитый ярким утренним солнцем порт под звуки оркестра входил увитый гирляндами очередной туристский теплоход, прохожие, шагавшие в порт и из порта по Нууану и Куин-стрит, останавливались поглазеть, считая, вероятно. что это очередные армейские учения по новой программе борьбы с диверсиями, на минуту задумывались о тяготах жизни в году тысяча девятьсот сорок первом от рождества господа нашего Иисуса Христа и, прежде чем вернуться к повседневным делам, с любопытством смотрели, как грузовики въезжают в переулок, как из них вылезают солдаты и толпятся на лестнице Управления полиции.

Когда они гурьбой ввалились в приемную, оказалось, что там сидит Анджело Маджио, а по бокам от него два «вэпэшника» с короткоствольными автоматами наперевес и с пистолетами на поясе.

— Вот это да! — радостно заорал Маджио. — Это что же, сбор седьмой роты или, может, встреча ветеранов? Пивом кто заведует?

Дюжий охранник резко повернулся к нему:

— Заткнись!

— О'кей, Шоколадка, — бодро улыбнулся Маджио. — Как скажешь. Мне совсем не светит, чтобы ты пристрелил меня из этой твоей пушки.

Охранник в некотором замешательстве зло прищурился на Маджио, и тот ответил ему таким же прищуренным взглядом, хотя рот его продолжал улыбаться.

— Эй, Анджело!

— Анджело, привет!

— Анджело, ты?

— Смотрите, это же Анджело!

— Анджело, как ты там?

И те, кто любил его, и те, кто не любил, и те, кто почти не замечал его в роте, и даже Блум, который был бы рад выжить его из роты, — все окружили его, все хотели с ним поздороваться.

— Мне разговаривать запрещено, — улыбнулась знаменитость. — Я под стражей. Я — заключенный. Заключенным разговаривать не разрешается. А вот дышать можно, если, конечно, хорошо себя ведешь.

Казалось, он все такой же, этот малыш Анджело. Он спросил, как начали бейсбольный сезон «Доджеры».

— В последнее время так занят, не успеваю за газетами следить, — улыбаясь пояснил он.

На первый взгляд месяц за решеткой нисколько не изменил его. Но стоило приглядеться внимательнее, и было видно, что он сильно похудел, щеки под острыми скулами запали еще глубже, узкие костлявые плечи стали, если такое возможно, еще уже и костлявее, под глазами залегли бархатистые лиловые тени. Он весь словно стал тверже — и телом, и духом, — а в его смехе появился металлический призвук.

Когда солдатам приказали сесть и ждать, Пруит уселся рядом с ним, разговаривали они торопливо, шепотом. Здесь, при народе, охранники были явно в невыгодном положении и не могли в полной мере контролировать своего подопечного.

— Здесь они со мной ничего не сделают, — самодовольно ухмыльнулся Анджело. — Им надо держаться в рамочках. Обязаны произвести хорошее впечатление на местного лейтенантика. Приказ сверху.

— Вернемся в тюрьму — там поговорим, — выразительно намекнул охранник, которого Маджио называл Шоколадкой. — Еще пожалеешь, что не научился держать язык за зубами.

— Спасибо, объяснил! — хмыкнул Анджело. — А то я сам не знаю. — Он повернулся к Пруиту: — Да у меня из-за этого всю жизнь неприятности. Он мне рассказывает!

— То, что с тобой было раньше, — это цветочки, — мрачно сказал Шоколадка. — Ты, макаронник, еще не знаешь, что такое неприятности.

Анджело зло улыбнулся:

— А что ты со мной сделаешь? Хуже, чем сейчас, все равно не будет. Ну, посадишь на пару дней в «яму», только и всего. Меня, Шоколадка, можно убить, это факт. А сожрать не пытайся, подавишься.

Он повернулся к Пруиту и продолжал прерванный разговор, а охранник умолк в замешательстве — расстановка сил играла против него, и он считал, что это нечестно.

— Ты бы с ним не связывался, — посоветовал Пруит.

— Плевать! — Анджело улыбнулся. — У меня такие развлечения не часто. Меня сейчас все равно имеют как хотят. Так хоть нервы себе пощекочу.

— Как у вас там, в тюряге? — спросил Пруит.

— Не так уж плохо. Смотри, какие я себе мускулы накачал. К тому же теперь целиком перешел на махорку, — добавил он. — «Дюк» мне нравится даже больше, чем сигареты. Когда выйду, пригодится. Экономия.

— Значит, обращаются с вами ничего? Не бьют?

— Там, конечно, не пансион для благородных девиц. Но зато знаешь, что все это для твоего же блага. Верно я говорю, Шоколадка? — ухмыльнулся он.