Джеймс Джонс - Отныне и вовек

• Название: Отныне и вовек
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

В центре широко популярного романа одного из крупнейших американских писателей Джеймса Джонса — трагическая судьба солдата, вступившего в конфликт с бездушной военной машиной США.

В романе дана широкая панорама действительности США 40-х годов.

Роман глубоко психологичен и пронизан антимилитаристским пафосом.

---

— И мне тоже. — Тербер всхлипнул. Потом выпрямился и расправил плечи. — Значит, умрем оба. Так даже лучше. Трагичнее. И совсем как в жизни.

— Я бы сейчас все равно не встал, — сонно сказал Пруит. — Не смог бы.

— Я тоже. И вообще уже поздно. Прощай, Пруит.

— Прощай, Тербер.

Они торжественно пожали руки. Храбро проглотили недостойные мужчин слезы расставания и, по-солдатски подтянувшись, гордо вперили взгляд в уходящую вдаль желтую ленту щебенки, по которой к ним должна была приехать смерть.

— Я хочу, чтобы ты знал, — сказал Тербер. — У меня никогда не было такого друга, как ты.

— Взаимно, — сказал Пруит.

— Ты, палач, нам глаза не завязывай! — Тербер презрительно откинул голову назад. — Мы не сопливые мальчишки. Можешь этой повязкой подтереться, сволочь!

— Аминь, — сказал Пруит.

Они снова, в последний раз, торжественно пожали друг Другу руки, честно разделили между собой остаток виски, зашвырнули бутылку в траву, распрямили плечи, улеглись и, мгновенно отключившись, заснули как убитые.

В два часа ночи, когда Рассел приехал за Цербером, они все так же лежали, раскинувшись поперек дороги.

Пытаясь удержать порожний, неустойчивый грузовичок на уползающей из-под колес щебенке, Рассел изо всех сил нажал на тормоза. Машину понесло боком от обочины к обочине, и, чтобы не свалиться в кювет, Рассел выворачивал руль, как только мог. Наконец грузовик остановился — еще три ярда, и он бы переехал ноги распростертого в забытьи Тербера. Рассел вылез из кабины и уставился на два лежащих на дороге тела.

— Господи! — в ужасе пробормотал он. — Матерь божья!

Тербер был в полной отключке и спал непробудным сном, но Пруита ему удалось кое-как растормошить.

— Давай же просыпайся, будь ты неладен! Псих ненормальный! Вставай, хватит валять дурака. Я же вижу, что ты живой. Помоги мне загрузить этого болвана в кузов. Я должен отвезти его на КП. Если Динамит узнает, он его разжалует. Это факт.

— Ничего ему Динамит не сделает, — еле ворочая языком, сказал Пруит.

— Да? Это почему же?

— А потому. — Пруит презрительно скривился. — Где он тогда найдет себе старшину?

— Не знаю. — Рассел задумался. — А вдруг разжалует?.. Ладно, к черту! — буркнул он. — Помоги мне закинуть его в кузов. Идиоты вы оба все-таки. А если бы это не я ехал, а кто-нибудь другой? Я же вас чуть не задавил. Было бы сейчас два трупа. Идиоты!.. Ну давай же, вставай, — со злостью упрашивал он. — Ты должен мне помочь.

— Пра-а-льно, — важно согласился Пруит. — Я не позволю, чтобы мой друг пострадал.

— Кто-кто? — переспросил ошеломленный Рассел. — Как ты сказал? А ну повтори.

— Оглох, что ли? Я говорю — мой друг… кореш. Что я еще мог сказать?.. Тербер — мой лучший друг. И я не хочу, чтобы он пострадал. Это я и сказал. И не прикидывайся, что ты не расслышал.

Он с трудом встал на ноги. Рассел поддерживал его под мышки.

— Где он?.. А-а, вот где… Пусти. Я сам. Полный порядок. Ты не болтай. Потом поговорим… Ты лучше помоги мне. Надо моего кореша закинуть в твой вонючий грузовик… Я о нем обязан заботиться… Понял?.. Тербер — он того стоит. Лучший солдат во всей этой вшивой роте… — Он задумчиво помолчал. — Лучший и единственный настоящий, — поправился он.

Рассел отпустил Пруита и брезгливо смотрел, как он, шатаясь, доплелся до спящего Тербера, нагнулся, чтобы поднять его, и тут же сам на него повалился.

— Тю-ю! — протянул Пруит. — А я пьяный.

— Не может быть, — скривился Рассел.

Он помог ему снова подняться. Вдвоем они кое-как, волоком подтащили тяжелое, обмякшее тело к заднему борту грузовика. Тербер почему-то выскальзывал у них из рук, как угорь, и они дважды его роняли; он падал как мешок. Они долго кряхтели и подталкивали его, пока наконец не запихнули в грузовик. Едва оказавшись в кузове, Тербер открыл глаза и хитро ухмыльнулся.

— Это кто? Рассел? — невнятно спросил он.

— Он самый, — неприязненно откликнулся Рассел. — Рассел-нянька. Рассел — козел отпущения.

— Ты, Рассел, послушай меня… Моя к тебе просьба есть. Твоя моя помогай надо. Понимай?

— Понимай, — подозрительно сказал Рассел. — Чего тебе?

Тербер приподнялся и поглядел по сторонам. Пруит, развалившись на сиденье рядом с водительским, уже снова спал.

— Сейчас скажу, — прошептал Тербер. Шепот у него был не тише, чем шипение паровоза. — Моя хочет, чтобы твоя отвезла этот солдат домой, в лагерь.

— Ладно, — устало сказал Рассел. — Только перестань разговаривать, как китаец, и не изображай пьяного. Хватит, ты меня один раз уже купил: я думал, ты без сознания. Знал бы, не стал бы на собственном горбу тащить тебя в кузов. Никакой ты не пьяный. Вот Пруит — тот действительно хорош.

Тербер засмеялся:

— Значит, я все-таки тебя купил, да? — Он хихикнул. — Но это еще не все. Когда довезешь его, скажешь дежурному капралу, что старшина велел освободить его до утра от выхода на пост. Это, скажешь, за то, что он помогал старшине в индивидуальной рекогносцировке.

— Ты не можешь это сам решать, старшой. — Рассел был в недоумении.

— Не могу? Еще как могу. Так ты понял, что я тебе сказал?

— Понять-то понял, но…

— Никаких «но». Сделаешь, как я сказал. Я, по-твоему, старшина или кто?

— Конечно, ты старшина.

— Может, не знаешь, кому ты обязан своим РПК? Так что никаких «но». Делай, что тебе приказывают.

— Ладно, старшой. Только ты очень уж много с меня требуешь за какое-то паршивое РПК.

— Ты слушай, что я тебе говорю, — Тербер схватил его за плечи. — Ты пойми, — шепотом сказал он, — мы этого парня должны беречь. Он лучший солдат в роте. — Тербер задумчиво помолчал. — Лучший и единственный настоящий, — поправился он.

— Что это с вами обоими? Вы что, вступили в общество взаимного обожания?

— Пока можно, мы должны его беречь, понял? — настойчиво сказал Тербер. — Он, наверно, пробудет с нами недолго, и мы должны его беречь.

— Хорошо, хорошо. Спи.

— Это важно. Тебе не понять. Это очень важно.

— Понял. Спи ты, ради бога.

— Дай мне слово, — потребовал Тербер.

— Отстань, — устало отмахнулся Рассел. — Обещал — значит, сделаю. А теперь спи.

— То-то же, — удовлетворенно кивнул Тербер. — Смотри не забудь. Это очень важно. — Довольный собой, он поудобнее улегся на грязных ребристых досках, настеленных на полу кузова. — Ведь это может случиться в любой день, — добавил он.

Рассел поглядел на него, покачал головой, закрыл задний борт кузова и повел грузовик по щебенке к лагерю, везя с собой двух пьяных, которые сдуру, с перепою, вообразили, что им все же удалось — то ли во сне, то ли наяву, непонятно где, непонятно когда — на мгновенье прикоснуться к душе другого человека и понять его.

33

Случилось это на другой день после их возвращения из Хикема. Назревало все очень давно, и никто не удивился, все этого ждали, но вышло так сложно и запутанно, что никто не получил удовольствия, а Пруит и подавно. Он в тот вечер собирался поехать в Мауналани.

Накануне они в конце дня прибыли в гарнизон, разгрузили машины и допоздна приводили в порядок личное снаряжение: мыли, скребли, выметали паутину, смазывали мазью кожаные ремни, прочищали зубными щетками липкие винтовки. Заниматься этим никому не нравилось, но весь следующий день был отведен под разборку ротного имущества и предстояло еще драить кухонные плиты, чистить солдатские и офицерские палатки и убирать казармы к инспекционному осмотру.

Когда колонна грузовиков въехала во двор, все немало удивились, увидев рядового первого класса Блума — вместе с другими боксерами он стоял на галерее и глядел, как рота возвращается с полевых учений. Выяснилось, что неделю назад Блума отчислили из сержантской школы. Как рассказывали, на занятиях по физподготовке его вызвали из строя командовать и он начал первое упражнение с команды: «Ноги на плечи — ставь!» Поднялся дикий хохот, отделение будущих сержантов превратилось в беспорядочную улюлюкающую толпу. Блуму велели встать назад в строй и в тот же день отчислили.

Новость взбодрила грязных усталых солдат, только что вернувшихся из гавайских дебрей. Антиспортивная фракция не преминула удовлетворенно отметить, что позор Блума — прямой результат взятого Динамитом курса на выдвижение безмозглых боксеров. Оппозиция в качестве контрдовода приводила в пример рядового первого класса Малло, боксера в полулегком весе, нового человека в команде, который не только продолжал учиться в сержантской школе, но и был там командиром взвода. Блум — это не показатель, говорили члены спортивной фракции; чтобы стать хорошим сержантом, совсем не обязательно кончать сержантскую школу.

А сам Блум доказывал всем, кто его слушал, что в действительности его отчислили только из-за того самого расследования. Но слушали Блума немногие. Разговор о расследовании лишь приводил всех в недоумение, к тому же первая версия была забавнее. Антиспортивная фракция и раньше не любила Блума, а спортсмены, сознавая, что он подмочил их репутацию, теперь тоже не слишком его поддерживали.