Анна Кирьянова - Охота Сорни-Най [журнальный вариант]

• Название: Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
• Автор: Анна Кирьянова
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Глотов согласился, уговорил вогулов взять с собой тяжелый мешок с продуктами, который ему одному был не нужен. Глотову вполне хватит того запаса, что он несет на себе; да и ружье на что? С ружьем Фома Яковлевич умел управляться просто отлично, ему ничего не стоило настрелять себе к обеду и жирных куропаток, и тетеревов, и зайцев. Ощиплешь такую куропаточку или рябчика, зажаришь на костре, и никаких тебе деликатесов не нужно. Разве что добрый ломоть хлеба, без которого русскому человеку — никуда.

Вот с верным ружьецом, с мешком заплечным, на широких лыжах, путешественник Фома Глотов отправится дальше, к той заветной горе Мертвецов, где, возможно, таится сокровище.

Золотую Бабу Фома Яковлевич почему-то представлял себе как снежную бабу: в виде трех комков золота, поставленных один на другой, как по оттепели ставят ребятишки во дворах домов убогое подобие человека. И вот этакая снежная баба стоит себе где-то в лесу у горы, ждет первооткрывателя своей примитивной красы! А если и не удастся найти Бабу, то Глотов составит отличную карту местности, очень четкий план с подробными указаниями и пояснениями, так что его имя внесут золотыми буквами в почетную летопись Географического общества.

Это неправда, что путешественниками движет одна только фанатичная страсть к победе, к открытию; за нею часто стоят причины вполне человеческие и понятные. Хочется им и славы, и достатка, и внимания к своей персоне, и доброжелательного участия в своей судьбе власть имущих. Мечтал об этом и Фома Яковлевич, но не столько для личной пользы, сколько для всего человечества, для науки, которой он поклялся служить верно всю свою жизнь.

Часть первая

“Совершенно секретно

Довожу до вашего сведения, что на севере Свердловской области, в Ивдельском районе, вновь стали набирать силу специально распускаемые местными шаманами слухи о необычных явлениях вблизи горы Девяти Мертвецов — Сяхат-Хатыл. Жители близлежащих деревень и селений пересказывают слухи о якобы летающих в этом районе огненных шарах размером около двух метров в диаметре, способных убивать на пути своего полета все живое. Шары появляются преимущественно в ночное время, количество их велико, они ярко светятся в темноте, освещая пространство на несколько километров. Кроме того, некоторые жители деревни Вогулки рассказывают о странных звуках наподобие гула и звона, исключительно громких и неприятных, которые, по их мнению, производит некая Сорни-Най — местное божество, требующее жертвы.

Несколько раз бесследно пропадали люди; так, исчез и не был обнаружен бывший осужденный В. Гофман, отбывавший срок в Ивдельском лагере. По непроверенным сведениям, Гофман отправился на поиски Золотой Бабы — идола, изготовленного сотни лет назад шаманами манси из чистого самородкового золота. Гофман пропал около года назад, и до сих пор его тело не обнаружено. Пропадали и жители деревень, которые также не были обнаружены.

Мне стало известно, что группа шаманов манси с целью религиозной практики и устрашения местного населения настаивает на жертвоприношении. Недавно были найдены объеденные дикими животными два трупа, установить личность из-за серьезных повреждений не представляется возможным. У трупов отсутствуют языки и глазные яблоки, что, впрочем, может являться следствием повреждений, нанесенных зверями”.

Генерал раздраженно бросил документ на стол, где уже лежало несколько листков дрянной серой бумаги, мелко исписанной четким разборчивым почерком. Это было уже второе донесение спецагента из северного района Свердловской области. Опять эта галиматья о каких-то огненных шарах и древних шаманских культах, о которых генералу доводилось читать в книжке про Алитета, удостоенной Сталинской премии. То ли все помешались на фантастике, то ли и впрямь активизировались служители культа, борьбу с которыми Генеральный секретарь Хрущев назвал одной из основных задач их ведомства. Одно ясно — необходимо принять меры и доложить о них в Главное управление. Необходимо получить больше информации и своими глазами, так сказать, поглядеть, что же там происходит. Генерал поднял тяжелую телефонную трубку и приказал вызвать к себе майора Николаева.

Над большим промышленным городом занималась заря. Несмотря на ранний час, на улицах было немного людей: большинство горожан работали на заводах, а там первая смена вставала к станкам уже в семь часов утра. Хмурое небо чуть посветлело на востоке, дул сильный пронизывающий ветер, начиналась метель. Молодой человек в модной куртке с меховым воротником и кроличьей шапке-ушанке прыгнул в деревянный дребезжащий трамвай. Ехать предстояло долго: юноша жил на самой окраине, там, где за бараками и желтенькими двухэтажными домиками чернел густой уральский лес. В трамвае были свободные места; молодой человек сел у окна и начал ковырять пальцем корку льда, покрывавшую стекло. На душе у него было тревожно.

Вчера его вызвали в комитет комсомола технического института, где он учился на пятом курсе. Освобожденный секретарь комсомольской организации долго мялся, задавал какие-то странные вопросы и в конце концов мрачно сообщил:

— Поступил звонок из Комитета государственной безопасности. Тебя попросили явиться завтра в девять тридцать в семнадцатый кабинет, к майору Николаеву. Егор, скажи честно, ты что-то натворил?

У Егора мгновенно пересохло во рту. В голове пронеслись звуки джаза, который сопровождал студенческие вечеринки; пара анекдотов про Никиту и кукурузу, которые он слышал от однокурсников. Ничего ужасного он не делал, но чувство страха было очень сильным.

— Я ничего не творил, Сергей Иванович, — стараясь быть спокойным, ответил Егор. — Вы же хорошо меня знаете. Выполняю общественную работу, пишу диссертацию, готовлюсь к государственному экзамену.

— Да знаю, знаю я про диссертацию, — раздраженно нахмурился комсомольский вожак, — все уши уже прожужжали про твою диссертацию. Егор Дятлов — талант, будущий Курчатов… Никто не спорит. Ты вспомни, может, где лишнее сказал, пошутил, не с теми людьми разговаривал. Ты же в секретной лаборатории работаешь, не забывай.

— Я об этом никогда не забываю, — с достоинством ответил Егор.

В голове у него прояснилось: возможно, его вызывают в страшное серое здание именно по поводу работы в физической лаборатории. Там ставились эксперименты с радиоактивными материалами, очень важные и серьезные эксперименты. Егор Дятлов был одаренным студентом; кроме того, его идейное настроение было абсолютно безупречным. Ему и еще двум товарищам партия и правительство доверили исключительно важную работу, он старался всеми силами оправдать оказанное доверие. За работу платили сущие гроши, но Егор работал не ради денег.

Комсомольский вожак еще немного повыспрашивал у Егора про настроения в группе, где юноша был комсоргом, потом немного успокоился и записал на бумажке номер кабинета и фамилию майора. Вручил записку Егору:

— Паспорт не забудь. Тебе оставят пропуск. И смотри, не опаздывай.

Последнее предупреждение было излишним. Интересно было бы посмотреть на отпетого идиота, который легкомысленно опаздывает на допрос в КГБ. Егор попрощался и вышел. На душе скребли кошки, но он убеждал себя не волноваться — скорее всего, его хотят проинструктировать по поводу работы. Город был закрытым, иностранцев сюда не пускали, но вдруг… В фильмах и книгах американские шпионы были пронырливыми и хитрыми; может, кто-то из них миновал кордоны и заграждения, по поддельным документам въехал в город и теперь шныряет где-нибудь в непосредственной близости от лаборатории Уральского научного центра?

Когда за студентом закрылась дверь, комсомольский секретарь тяжело вздохнул и, гремя ключами, принялся отпирать большой железный сейф, стоявший в углу каморки. Он спрятался за открытой дверцей и зашелестел бумагами. Потом раздались звяканье стекла и тихое бульканье. Вожак молодежи был тайным алкоголиком. Он пристрастился к выпивке еще на фронте, когда ходил в атаку и пешим ходом дошел до Берлина, написав свое имя на полуразрушенной стене серого здания. Он пил ежедневно, к вечеру доходя до невменяемого состояния. Пока ему удавалось скрывать свое болезненное пристрастие, но руки по утрам дрожали все сильнее, лицо было пепельно-бледным, а к заветному шкалику приходилось прикладываться все чаще. Он с ужасом думал о том дне, когда его разоблачат, лишат работы, уволят… Чем больше он этого боялся, тем больше пил, чтобы снять состояние мучительной тревоги. Жена у него умерла, детей не было; в пустой комнатушке коммунальной квартиры он пил водку из граненого стакана и вспоминал войну. К мирной жизни он не сумел приспособиться.

Этот студент его давно беспокоил. Еще на фронте у Сергея Ивановича выработалось определенное чутье, которое знакомо многим солдатам. Без этого чутья, способности предчувствовать и предвидеть смерть он погиб бы еще в Сталинградской битве. Какое-то смутное и непереносимое чувство тревоги заставляло его покинуть окоп за пару секунд до того, как туда падал снаряд. Однажды он выпрыгнул из машины и пошел пешком, уступив свое место уставшему бойцу. Машина подорвалась на мине, почти все были убиты или получили тяжелые ранения. Через полгода фронта Сергей научился чувствовать и гибель товарищей. Иногда он смотрел в лицо своего друга, однополчанина и вдруг ясно осознавал, что тот — не жилец. Проходило несколько дней, и боец погибал от вражеской пули или снаряда. Сергей не мог бы объяснить, по каким признакам он чует смерть, но интуиция ни разу его не подвела. Бывало, появится в роте новый солдатик. Крепкий, смышленый, стреляный воробей. Шутит, смеется, сворачивает самокрутки с махрой… А у Сергея сердце сжимается ледяной рукой; и точно — лежит уже солдатик неживой на обгорелой, измученной боями земле… Многие старые солдаты обладали подобным чувством. В Бога и черта не верили, а вот предчувствиям, проверенным на практике, полностью доверяли. И когда Сергей Иванович впервые увидел первокурсника Дятлова, он ощутил знакомое щемление в сердце и смертную тоску. Напрасно он ругал себя за мистицизм, развенчанный Лениным и Энгельсом, напрасно списывал свои ощущения на постоянную пьянку; он ясно чувствовал, что Егор — не жилец. Егор отлично учился, занимался общественной работой, рос и продвигался; его портрет висел на Доске почета; а хмурый фронтовик Сергей Иванович старался не глядеть на эту фотографию — от нее веяло смертью, каким-то холодным ужасом. Впрочем, комсомольский руководитель уверил себя в том, что у него не в порядке психика. “Ничего, вот пойду в отпуск, уеду в деревню, пить завяжу, все пройдет”, — думал он каждый год и каждый год проводил свой маленький отпуск, запершись в убогой комнатушке и непрестанно выпивая. Даже сегодня общение с этим Дятловым заставило его удвоить дозу водки, чтобы немного унять страх и тревогу.