Анна Кирьянова - Охота Сорни-Най [журнальный вариант]

• Название: Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
• Автор: Анна Кирьянова
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

— Это что здесь такое происходит? — яростно вопросила невыспавшаяся проводница, вплотную (что было необходимо в столь тесном пространстве) придвигаясь к испуганной парочке. — Развратом тут занимаетесь?

Проводница специально говорила громко, почти кричала, чтобы привлечь внимание пассажиров, выставить напоказ обнаглевшую молодежь. Совком с мусором она почти ткнула в полуобнаженную грудь Любы. Глаза свирепой фурии сверкали под тонкими нитями выщипанных бровей. Она испытывала наслаждение при мысли о том позоре, на который сейчас обречет этих распоясавшихся молодых лодырей, которым нечем заняться, проклятых интеллигентов с их глупыми гитарами, палатками, походами… Им не нужно заботиться о куске хлеба насущного, о воспитании детишек, выполнять тяжелую грязную работу: одного этого было достаточно, чтобы выставить их на всеобщее поругание и осмеяние. Проводница набрала полную грудь воздуха, чтобы продолжить свои пронзительные вопли, но Юра торопливо полез в карман и достал несколько бумажек. “Деньги!” — поразилась Люба, не понимая от ужаса, что к чему. А Юра довольно спокойно протянул ассигнации (несколько трехрублевок) мегере и внятно сказал:

— Успокойтесь, никакого разврата тут не происходит. Мы просто на минутку вышли подышать, в вагоне душно, вот девушке и стало плохо. Возьмите за беспокойство.

Деньги, как всегда, сыграли магическую роль. Проводница схватила бумажки свободной рукой, запихнула их в карман форменной тужурки, не забыв мысленно пересчитать, и, злобно бормоча, удалилась в туалет, звякая ведром. Молодые люди старались не смотреть друг на друга, особенно Люба, испытывавшая невыносимый стыд. Как она могла забыть о чести и достоинстве, об умении беречь себя! Могло произойти ужасное: скандал, жалоба в комитет комсомола, письмо по месту учебы… Ее могли бы заклеймить позором в стенгазете, исключить из вуза, написать папе на работу… Ужасные перспективы настолько испугали Любу, что она стала тихонько плакать. Юра вздохнул и погладил девушку по голове; она испуганно отстранилась и буквально побежала в вагон, села на свое место и уставилась в окно, за которым пробегали деревья и избушки северных селений.

Юра, немного подождав, побрел следом. Его сопровождало злобное бормотание подкупленной проводницы, которая, взяв деньги, все же не могла отказать себе в удовольствии выразить свою ненависть к “золотой молодежи”. “Чтоб вам сдохнуть!” — бурчала она с яростью, моя отвратительное ведро под жалкой струйкой ледяной воды. Ей хотелось обвинить кого-то в своих несчастьях, в неудавшейся жизни, загубленной молодости, в этой бессмысленной работе, вечно на колесах, вечно в движении, без покоя и отдыха. А белая высокая грудь Любы, которую женщина увидела, вызвала у нее дикую зависть к молодости и красоте девушки. “Чтоб тебе сдохнуть!” — персонально пожелала Любе проводница, принимаясь отскабливать унитаз от дерьма.

Райка внимательно наблюдала за подругой, внутренне усмехаясь. Она прекрасно поняла, зачем Люба выходила вслед за красавчиком Славеком, и теперь испытывала чувство морального превосходства. Она спросила у подруги:

— Что, Любка, голова болит?

— Что-то укачало… — благодарно посмотрела на Райку заплаканная Люба. — Сильно заболела.

— Надо у Жени взять пирамидон, — посоветовала Рая с ложным участием.

— Ничего, сейчас пройдет… — тихо ответила Люба, вовсе отвернувшись к окну, чтобы никто не видел ее красных, заплаканных глаз.

Ее терзали стыд и страх; а что, если проводница не удовлетворится мздой и все-таки примет какие-нибудь разоблачительные меры? Люба представила себе комсомольское собрание, посвященное разбору персонального дела студентки Дубининой; сотни глаз с любопытством и осуждением смотрят на нее, все перешептываются, обсуждают происшедшее, как казавшаяся приличной девушкой Дубинина в грязном тамбуре поезда занималась развратом со стилягой Славеком и была поймана на месте преступления бдительными работниками железной дороги… Какой ужас! Лучше покончить с собой! Люба украдкой посмотрела на Юру, который, как ни в чем не бывало, включился в карточную игру. Только следы румянца на его лице напоминали о случившемся. Нет, все-таки Юра молодец; как он спокойно протянул этой стерве деньги, как уверенно говорил с ней! В сердце Любы опять шевельнулась любовь, временно вымещенная страхом. Другой бы стал что-то мямлить, оправдываться, умолять о пощаде, а Юра поступил по-мужски, защитил честь своей девушки, избавил ее от грандиозных последствий публичного обвинения в аморальном поведении. Люба вся сжалась, когда мимо их купе прошла, грохоча шваброй и ведром, злая проводница, а Юра продолжал сдавать карты, смеясь чьей-то шутке. Казалось, он полностью спокоен и позабыл о неприятном эпизоде, о котором Люба, например, не забудет до конца жизни.

На самом деле и у Юры на душе тоже было неспокойно. Черт принес эту злющую бабу в самый ответственный момент! Теперь придется преодолевать Любино сопротивление, успокаивать ее, заново переходить рубежи… Да и у Райки в глазах таится насмешка и укоризна: она все поняла. Юра уставился Рае в глаза и подмигнул нахально, как бы давая понять, что ему все нипочем. Райка слегка покраснела и уткнулась в карты Егора Дятлова.

— Егор, у тебя же бубновая дама! — жарко зашептала Рая. — Ходи с нее, им придется забрать!

Егор послушно хлопнул дамой о столик, а Толик Углов, вздохнув, забрал пухлую колоду, едва умещавшуюся у него в руке. Райка, воодушевившись, принялась давать Егору советы, которым он покорно следовал, привыкнув с детства подчиняться матери. Райка чем-то напоминала его мать: толстая, громкоголосая, активная… Студент сам не заметил, как поддался влиянию девушки. Рая довольно хихикала, нетерпеливо поглядывая в окно; ей очень хотелось, чтобы поскорее стемнело. В сумерках сближение произойдет еще быстрее, а красноватое сальное лицо Раи станет мягче и привлекательнее при слабом свете крошечных лампочек. Егор сидел рядом, такой доступный, такой притягательный; она ненароком касалась то рукава его свитера, то бедра, обтянутого спортивными штанами. Прикосновения отзывались в груди и в животе мучительным сладким чувством.

— Я, пожалуй, спать пойду, — нарочито зевнул Углов и положил карты на стол. — Все равно я проиграл, как обычно! — и Толик ушел в соседнее купе, где залез на верхнюю полку и почти сразу заснул.

Задремал наконец и товарищ Зверев, оказавшись в родном городе, под раскидистой чинарой. Вот его беленький глинобитный домик, двор, ярко освещенный жарким солнцем. Больше нигде нет такого солнца, только в родном краю. Рашид увидел, как из дверей беленького дома выходит его мать, постаревшая и печальная, в погребальных одеждах. Она молча смотрит на своего сына пронзительным взором отчаяния, протягивает к нему руки и двигает бескровными губами, желая сказать что-то. Листья на могучей чинаре вдруг чернеют и осыпаются, словно пепел, домик дрожит и рассыпается. Степан в ужасе проснулся, весь липкий от пота, и несколько секунд не мог сообразить, где он находится: качающиеся стены, стук колес, узкая жесткая кровать, перед глазами — потолок. Потом очухался, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы прогнать остатки сна. Да, начал давать сбои железный организм, нервы пошаливают, а для его профессии, работы это просто неприемлемо, невозможно. Следует дать себе краткий отдых, вот хоть в этом походе, быть поближе к ребятам, кстати, совершенно нормальным комсомольцам. Вот только этот угрюмый взгляд Феликса Коротича и странное поведение Вахлакова беспокоят его…

Поезд должен был прибыть на нужную им станцию под утро, около пяти часов. Еще играли в карты, травили безобидные байки и анекдоты, умывались, чистили зубы, пробовали было попеть под гитару, но остальные пассажиры и злобная проводница подняли такой скандал и крик, что пришлось замолчать и отправляться на боковую. Проводница демонстративно потушила свет в вагоне, остались гореть только несколько тусклых лампочек. Девушки не стали раздеваться, так и легли в синих толстых шароварах и свитерах, чтобы не путаться ранним утром в тряпках; так же поступили и остальные. Рая и Люба разместились на двух нижних полках, ребята легли кто куда, но всем не спалось — напряжение от предстоящих приключений, охоты с настоящим ружьем, встреч с неведомым миром не давало покоя.

Вахлаков тщетно надеялся, что все скоро уснут; он не то чтобы хотел пошарить в карманах или рюкзаках; просто ощущение своего превосходства дарило ему бодрствование в те моменты, когда все спали. Все были слепы, а он — зряч; все были беспомощны, а он — силен! В эту ночь сон сморил его первым, вскоре здоровяк захрапел, вольготно растянувшись на полке. Степан Зверев не спал, смотрел в окно на черные густые леса, на изредка пробегавшие мимо деревушки, вспоминал свой сон и детство. На душе у него было тревожно и неспокойно. “Чего бояться?” — спрашивал себя разведчик. У них есть два ружья, масса патронов, тайно он везет с собой рацию для связи с Центром. Их десять человек, восемь крепких спортивных мужчин и две тренированные девушки, которые любого мужика могут заткнуть за пояс. Они находятся на территории своей страны, Советского Союза, и даже своей области; об их маршруте знают в КГБ и в туристическом клубе института. Бояться и тревожиться незачем, совершенно незачем, все под контролем. А в потайной кобуре у Степана — именной черный пистолет системы “Макаров”, из которого он может бить белку и птицу на лету… Однако сон все равно не выходил у него из головы.