Семен Бабаевский - Кавалер Золотой Звезды

• Название: Кавалер Золотой Звезды
• Автор: Семен Бабаевский
• Жанр: Советская классическая проза

В романе «Кавалер Золотой Звезды», написанном в 1947-48 гг. (книги 1–2), изображено восстановление разрушенного войной колхоза.

За роман «Кавалер Золотой Звезды» автору присуждена Сталинская премия первой степени за 1948 год.

---

Он не находил ответа и безотчетно-грустно смотрел на бугорками бегущую воду. Мельничное колесо шумело, как бы насмехаясь над Хохлаковым, от речонки веяло прохладой, а сердце уже не болело, а щемило…

«А без Рагулина не обходятся!»

Ему не хотелось ни о чем думать, а в голову лезли мысли и перед глазами стоял Сергей…

«Значит, что ж, Сергей, за Рагулиным пошел и радуешься?» И ему казалось, что Сергей улыбался, и широкие его брови лезли на лоб: «Тебя не Рагулин обогнал… сама жизнь…»

Федор Лукич закрыл ладонью слезившиеся глаза, и уже перед ним не было ни речонки, ни мельничного колеса — мысленно он снова находился на заседании исполкома и сидел за столом как раз напротив Рагулина. После сообщения Сергея Федор Лукич первым выступил в прениях и теперь каялся, потому что речь начал издалека, с полчаса говорил о неуправке в колхозах, о плохих видах на урожай, а Рагулин смотрел на него своими маленькими глазами и хитро усмехался. Эта ненавистная ему усмешка так разозлила Хохлакова, что он стукнул кулаком о стол и сказал, покосясь на Алданина: «Партия и правительство не позволят растранжиривать колхозные трудодни!» — «Ишь какой стал грамотный! — крикнул Рагулин. — А ты знаешь, какую пользу принесут колхозам эти трудодни? Стыда у тебя, Федор Лукич, нету! Не для чужого дядька стараемся — понимать надо!» — «Ты меня не учи!» Федор Лукич смотрел на речонку и думал; «А еще что же я тогда сказал? Ах, да! Говорил, что посевы надо спасать. И правильно говорил».

Вспоминая выступление Рагулина, Федор Лукич даже слышал его хриповатый голос… Вот Рагулин снял картуз и ударил им по столу так, что резкий, как пощечина, звук и до сих пор стоял в ушах…

«Тут, Федор Лукич пел нам песню, что посевы у нас позаросли бурьянами, что людей не хватает… Пожуриться да еще и слезу пустить — чего проще! А ты, Федор Лукич, спросил у самих колхозников: желают ли они линию строить? Желают! А раз желают, то и неуправки не будет…»

Там, на заседании, Федор Лукич косился на Рагулина и отвечал ему репликами, которые теперь ему почему-то казались и смешными и обидными… Только сейчас он понял, что надо было сказать что-то совсем иное, а что именно — не мог придумать… Ему хотелось продолжать спор с Рагулиным, но мысли в голове путались…

«А ты, Федор Лукич, знаешь, отчего мы затеяли всем людом подымать столбы?»

— Знаю, — угрюмо проговорил Хохлаков, видя, как мимо него проплыла белая утка. — Пошуметь захотелось.

«Нет, ничего ты не знаешь! Себе ж облегчение в труде хотим получить, чтоб силы у нас прибавилось…»

— Какой сильно умный! А придется тебе комиссию вызывать да акты на гибель посева составлять. «Нет, Федор Лукич, этого ты не дождешься…»

— Хвастаешься, чертяка старый! — зло сказал Хохлаков и бросил камень в воду.

«Чем тебе тут языком трепать, ты побывал бы у нас на полях да посмотрел, что там делается…»

Федор Лукич не знал, что ответить, потер кулаком глаза, хотел больше не думать о Рагулине, но навязчивые мысли не давали покоя, и снова перед ним стоял Рагулин и поглаживал бородку.

— А ты меня не учи! — крикнул Хохлаков, так что гуси, подходившие к реке, подняли головы. — Ишь какой учитель нашелся! Я, может, больше твоего бывал на полях и еще побываю, ежели потребуется.

«А чего ж кричишь: «Караул, посевы погибли! Акты давайте писать! А кто тебе сказал, что посевы погибли?»

— Все люди видят, а тебе повылазило… Нацепил Золотую Звезду и уже ничего не видишь? А за что получил награду? За хлеб! А теперь от хлеба отворачиваешься?

«Ты моей награды не касайся — руку обожжешь! Да и о посевах не печалься — присмотрим!»

— Помяни мое слово — повезешь комиссию…

«Да разве мы затем приставлены к делу, чтобы понятых возить по полю? Дескать, поглядите, люди добрые, какие мы есть заботливые хозяева, об актах своевременно беспокоимся, не зеваем… Так, что ли?»

— Смейся, смейся! — сказал Хохлаков и со злостью плюнул.

«…Нет, Федор Лукич, лично я на это не согласен. Да ежели ко мне явится такая комиссия, то я за свое спокойствие не могу поручиться — так попру со степи, что они и детям своим закажут туда ездить…»

— На язык ты герой, а поглядим, что ты запоешь осенью!..

Тут Федор Лукич облегченно вздохнул — ему показалось, что теперь-то Рагулину уже нечего сказать, а только сердце почему-то ныло еще сильнее, ломило грудь, а к горлу подкатывался комок острой и обидной боли…

«И что же это такое? — думал Хохлаков. — Кажись, раньше со мной ничего такого не случалось… А может, и случалось?»

Федор Лукич тоскливым взглядом посмотрел на перекат. Там конюх, молодцеватый чубастый парень, поил шестерых лошадей, сидя верхом на гнедом мерине. Конь, низко нагибая голову, пил воду, и передняя нога, немного согнувшись в колене, мелко и нервно вздрагивала… Только Хохлаков взглянул на конюха, как глаза его затуманились, точно их затянуло поволокой: и перекат, и сидевший на коне парень, и слабо согнутая, подрагивающая нога мерина вдруг унесли Федора Лукича в далекую пору молодости, и в памяти воскресло то, что было давным-давно забыто…

Вспомнился кочубеевский отряд, свежий осенний рассвет, мелководная, вот такая же, как и здесь, речонка и в балке хутор Извещательный. В то горячее время Федор Лукич был и молод и вспыльчив, и носил такой же, как у парня-конюха, чуб, и слыл в эскадроне гордым и самонравным юношей… И только он подумал об этом, как перед ним живой картиной встала атака на хутор Извещательный… Только-только рассвело, белела изморозью зеленая трава по низине. Эскадрон подходил к хутору, и командир эскадрона приказал на рысях пересечь речонку на мелком песчаном перекате. Хохлаков, гарцуя впереди отряда, не подчинился командиру и, желая прихвастнуть и показать лихость перед товарищами, пришпорил коня и погнал его напрямик по кустам. Вблизи речонки конь споткнулся, упал на колени, и Хохлаков, не удержавшись, вылетел из седла. Эскадрон помчался вперед, вспенилась, взлетела брызгами вода на перекате, а Хохлаков лежал возле своего коня и не мог подняться…

Гремела земля под копытами скачущей конницы, блестели вскинутые над головами сабли, кто-то хлестнул плеткой с такой силой, что у Хохлакова зазвенело в ушах, и поскакал мимо. И вдруг в эту напряженную минуту по эскадрону прокатился громкий смех, и Хохлаков понял, что это смеются над ним… Постепенно дробь копыт стихла, но уже вблизи хутора в туманном утреннем воздухе пронеслось «у-р-р-ра-а-а-а!», а Хохлаков хватался за дрожащую переднюю ногу коня, который тревожно всхрапывал и косился на своего хозяина… Хохлаков понимал, что бой начался и что хутор будет взят без него, и ему стало так обидно и стыдно, что на глазах выступили слезы, а сердце заныло вот такой же, как сейчас, страшной и тупой болью… Напрягая последние силы, Хохлаков вскарабкался в седло и, не помня себя и только чувствуя тупую боль в груди, во весь галоп помчался в хутор, где уже шел бой…

«Догнал же я тогда эскадрон и дрался со всеми… И никто меня не мог упрекнуть… Ну, свольничал, упал и сам же поднялся… А разве зараз не смогу подняться?..»

Федор Лукич, услышал за спиной конский топот и вздрогнул… К нему подъехал конюх и, не слезая с лошади, сказал:

— Федор Лукич, или же пасти коней, или же поехать за хворостом?

Хохлаков вытер хусткой мокрую голову и, опираясь на палку, тяжело поднялся.

— Запрягай, — сказал он, и лицо его побледнело. — Запрягай всех шестерых да положи лопаты, кирки…

— Или же куда ехать собрались, или же еще что? — спросил конюх.

— Чего ты илижкаешь? — гневно сказал Хохлаков. — Тебе сказано — запрягай, значит и делай, что тебе говорят!..

Глава XXXIV

После заседания исполкома Сергей и Ирина вошли в кабинет, остановились у окна и долго смотрели друг на друга усталыми глазами.

— Сережа! — сказала Ирина. — Вот так мы и будем жить?

— Да ты что? — удивился Сергей. — Конечно же, все будет по-иному… И получим квартиру, и вообще все, как полагается.

— А мне и так нравится. Веришь, Сережа, мне так радостно… Только очень спать хочется. Ночь не поспала, и так хочется спать, как малому ребенку… А тебе, Сережа?

— Еще терпимо, — с достоинством ответил Сергей. — Да тебе со мной и не равняться. Я еще на фронте избавился от сонливости.

— Ой, Сережа, какой же ты обманщик! По глазам вижу, что и ты хочешь спать…

— И ничего ты не видишь.

— Сережа, поедем в Усть-Невинскую… Я так соскучилась по дому!

— Быстро соскучилась. — Сергей обнял Ирину и посмотрел ей в глаза. — Верю, спать хочешь. Но мы скоро уедем. Я только просмотрю почту, это быстро. А ты устраивайся на диване… Хочешь, у меня есть свежий журнал.

Сергей сел за стол и начал просматривать поступившие из края бумаги… И пока Ирина перелистывала журнал и рассматривала фотографии, прошло минут пятнадцать. Ирина старалась не мешать Сергею, даже не смотрела в его сторону. А Сергей, читая какой-то объемистый циркуляр, написанный под копировальную бумагу слепым шрифтом, не услышал, как голова его мягко, словно на подушку, упала на стол, и он уснул.