Джеймс Гарднер - Неусыпное око

• Название: Неусыпное око
• Автор: Джеймс Гарднер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-32325-8

Смертельная болезнь уничтожила миллионы улумов, крылатых жителей планеты Дэмот. Фэй Смоллвуд, дочь известного на всей планете врача, приходит к выводу, что эпидемия спровоцирована сознательно. Она присоединяется к «Неусыпному оку», группе независимых экспертов, ведущих расследование страшного преступления, и в ходе следствия выясняется, что улумы отнюдь не первые поселенцы на планете и где-то на севере в давным-давно заброшенных шахтах хранятся образцы технологий, обладатель которых достигает вершин могущества.

---

— Возможно, в течение следующих двух недель, как вы думаете?

Я закусила губу. Снова Зиллиф доказала, что искусно пользуется своими источниками информации: две недели были в среднем тем сроком, который отводился улумам в ее стадии паралича, далее — смерть.

— Никто не знает, когда наступит прорыв, — ответил папа, в его голосе сквозила обида. — Может, на это и уйдет какое-то время, а с другой стороны, может, решение найдено в эту самую секунду в некоей точке мира. А пока мы стараемся изо всех сил. Я назначу вам экспериментальное лечение…

— Лечение чем? — прервала его Зиллиф.

Папа воззрился на меня так, будто именно я досаждала ему, потом потянулся к блокноту, прикрепленному на его поясе. Он нажал на кнопку запроса на блокноте, но мне было понятно, что ему нет нужды смотреть на результат — он всегда знал, какое «лечение» пропишет следующему пациенту, прибывшему в госпиталь.

— Вам на пробу будет дано земное вещество, именующееся корицей, — сообщил он Зиллиф. — Это кора растущего на Земле дерева. — И бросил на меня взгляд, словно я в чем-то его обвиняла.

— У людей существует давняя традиция получать лекарства из коры деревьев. Хинин… — Он запнулся и беспечно взмахнул рукой, делая вид, что список еще длинный. Скорее всего, он просто не мог придумать другие примеры.

— Корица, — медленно проговорила Зиллиф. — Корица.

Так повторяет имя внука бабушка, пытаясь понять, как оно звучит, произнесенное самой.

— Я буду первой, кто попробует эту корицу?

— Первым улумом, — ответила я, пока папа придумывал какую-нибудь маловероятную историю о многообещающих клинических исследованиях на всей планете. В последнее время он демонстрировал явную предрасположенность к созданию неоправданного оптимизма у пациентов — по крайней мере, я надеялась, что именно поэтому он делал столь бездумные заявления, а не оттого, что сам в них верил. Я сказала Зиллиф:

— Мы сопоставляем результаты наших исследований с результатами других лечебных заведений, чтобы избежать нежелательных повторов.

— Кора дерева под названием корица, — пробормотала она.

Как будто ей было приятно знать свое место в общемировом медицинском эксперименте — знать, как она сможет внести вклад в дело поиска спасительного лекарства, даже лежа пластом в Саллисвит-Ривере. — Мои люди с удовольствием используют многие здешние виды коры, — сказала она. — Можно сделать прекрасный салат из деревьев одной этой местности: синестволы, белокрапчатники, корабумажные… и, конечно, морозошлепы для цвета…

Мы с папой не мешали ей говорить — с плохо повинующихся губ слетали полуразличимые слова. Вскоре папа отправил меня натереть свежей корицы, пока он записывал имена ближайших родственников Зиллиф.

Вот ведь какая штука: в пятнадцать лет можно безумно влюбиться, не успев и глазом моргнуть. Влюбиться в незнакомца, влюбиться в песню, влюбиться в котят, или в печенье, или в Кольриджа,[4] или в Христа, да к тому же глубоко-экстатически-допьяна.

Циник вам скажет, что любовь быстротечна, что вы восхищаетесь полотнами импрессионистов неделю, перепрограммируя все свои стены на репродукции Моне и Дега, и вдруг, проникая взором сквозь все эти водные лилии и бессмысленные лица балерин, вы натыкаетесь на поэзию суфиев, и бамм! — причастились мусульманских тайн, заучиваете притчи и медитируете над «Священным садом».

Да, некоторые страсти подростков поверхностны, но другие способны изменяться безгранично, страстно, до последнего вздоха. В мгновение ока или медленно, как тлеющие угли, вы можете навеки изменить потерять снова, обрести свое сердце.

Так я и влюбилась в Зиллиф за несколько следующих дней. Начавшись с осознания того, что на моей крыше лежит улум, чувство переросло в интерес к пациенту, доставленному мною в госпиталь, и завершилось метаморфозой привязанности в любовь, любовь, любовь.

Не сексуальную любовь. Не щенячью любовь. В Романтическую любовь с большой буквы Р — стремящуюся сразить врагов во имя любимой, хранящую память о каждом ее невнятном слове, будто оно было бесценным бальзамом, просочившимся прямо в мой мозг.

О чем мы говорили? О солнце, когда оно светило, о лунах, когда они всходили, моих друзьях, ее внуках, о полевых цветах, которые я собрала однажды возле рудных отвалов на краю города…

Но больше всего мы говорили о «Неусыпном оке». Я хотела знать все. (Все сразу и без остатка.)

Девятью сотнями лет ранее первая колония улумов была основана на Дэмоте одним дивианским биллионером, который хотел доказать миру, что он может создать утопию. Путающая идея, что и говорить. Но была у нее и светлая сторона — «Неусыпное око», закрепленная конституцией организация, бдительно, как сторожевой пес, наблюдающая за правительством. Наделенная полномочиями открывать любые правительственные файлы, независимо от уровня секретности, допрашивать должностных лиц от мелкого рабочего канализационной системы до генерального спикера, тщательно проверять работу любого отдела, и бюро, и комиссии, и управляющей коллегии, действовавших на любом уровне юрисдикции — федеральном, территориальном, в пределах торговых границ или на муниципальном уровне. Наблюдать за всеми политиками, чиновниками, советниками… и решительно сообщать обо всех случаях, когда эти корольки оказывались голыми.

На любой другой планете «Око» скоро стало бы беспомощным, как былинка на ветру, или превратилось бы в клику интриганов-кукловодов, стоящих за спинкой трона. Но улумы — блестящие, осторожные улумы — нашли секрет успеха этой идеи.

Зиллиф не открывала мне секрет. Его я узнала гораздо позже. Зиллиф просто открыла мне девиз «Ока»: «Ва супех и раби ганош» («Живи в реальном мире и обличай ложь»).

Можете ли вы себе представить, какая сладкая дрожь пробежала по моему телу! В свои пятнадцать я была идеалисткой до мозга костей, не важно, насколько пресыщенной я себя мнила, и мое сердце бешено металось — от напряжения из-за чрезмерного множества смертей к необходимости считать наше существование чем-то большим, чем будущая пища для червей…

Живи в реальном мире. Обличай ложь.

И сама тэр Зиллиф. Леди Зиллиф, моя леди Зиллиф. Ее сияющее присутствие: тихое, но захватывающее, как будто было второе существо, потрескивающее от электрических искр под кожей ее умирающего тела. Словно она была воплощением всего, что истинно означало настоящую жизнь, а все остальные — лишь пустыми жалкими марионетками, слишком затянутыми в деловитую круговерть, чтобы осознать собственную пустоту.

Женщина, которая никогда не сможет летать. Как учитель дзэн… или монах Шаолиня, или суфий, или святой, все эти карикатуры на мудрость, появляющиеся — в худших традициях жанра, — чтобы выплеснуть нелепицу дешевых предсказаний и повести героя к озарению, бичующему злодеев. Кроме того что Зиллиф и в самом деле пребывала там. Там, куда попадаешь, когда перестаешь быть повсюду, и ты просто есть, миг за мигом, шестьдесят секунд в минуту.

Понимаете? Все так банально звучит, когда я пытаюсь это описать. Самые глубокие откровения заслужат лишь беззаботное «да-да, как же», пока они не ранили тебя до крови.

К тому же я была влюблена. До безумия переполнена обычным для девчонок-подростков поклонением своему герою. Так что к черту предположения о более высоком уровне разума Зиллиф, считайте это только моей безрассудной страстью ко всему, что мне дорого. Эта женщина сразила меня наповал — пусть так оно и останется. И давайте вернемся к «Оку», потому что этот предмет обсуждения не столь туманен.

Итак, «Неусыпное око»: уважаемо-благородно-честное сообщество хорошо обученных проверяющих Возраст, пол, биологический вид не имеют значения, нужно было только продержаться семь лет обучения и перенести завершающий мушор — посвящение отказ от прошлой жизни суровое испытание, которым знаменовался переход от ученика к полномочному проктору. Но тогда я не знала про мушор; мне была известна только общедоступная информация об «Оке». Громкие дела, такие как разоблачение министра рыбоохраны, бравшего взятки, или эта полная неразбериха насчет незаконных махинаций в федеральном департаменте юстиции. Более мелкие дела, такие как заставить дорожно-транспортные службы засыпать огромную рытвину на Гамбо-стрит или тихо, но настойчиво предложить такому-то учителю младших классов научиться, в конце концов, любить детишек.

Ну и конечно, у «Неусыпного ока» был свой хлеб насущный: проверка предлагаемых правительством законопроектов. По правде говоря, я невнимательно слушала критические замечания прокторов в эфире — любые рассуждения о политике или экономике представлялись мне крайне замысловатыми — но и пятнадцатилетнему подростку было ясно, что они занимались важными делами. «Вот те, кому навредит этот закон. А вот эти, которых он обогатит. Вот сопряженный с ним риск. Вот что изменится после его вступления в силу». Снова, и снова, и снова «Неусыпное око» поднимало те вопросы, о которых ни один политик, общественное новостное агентство или инициативная группа даже не упомянули бы.