Майкл Корда - Идеальная пара

• Название: Идеальная пара
• Автор: Майкл Корда
• Издательство: Покровка
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-89259-012-7

Фелисия Лайл – знаменитая актриса, получившая «Оскара» за главную роль в нашумевшем фильме, и Роберт Вейн – гений театральной сцены, в течение многих лет были в глазах общества самыми известными в мире любовниками и идеальной парой.

Они играли на сцене и в жизни свои любовные отношения, не замечая или игнорируя подводные камни театра и Голливуда – мира славы и низости, таланта и грязных денег.

На какое-то время Вейн отдалился от Фелисии и она – терзаемая внутренними демонами – сорвалась и совершила ряд трагических ошибок…

---

В темноте он увидел прижавшуюся к стене фигуру женщины.

– Надралась как свинья? – прошипела она.

– Слушай, отстань! – прорычал Вейн, зажав в зубах сигару. Он поспешил пройти мимо, ругая ее с самым лучшим своим американским акцентом. Если повезет, подумал он, она успеет запомнить только плохо различимое лицо, сигару и фуражку американского офицера.

Снаружи на узкой улочке было совершенно темно. Он кое-как где вел, где тащил Фелисию к арке, выходящей на Джермин-стрит, и размышлял, как он доберется с ней до стоянки такси – ведь даже в этот поздний час на улице были люди, а на углу был виден четкий силуэт полицейского.

Он бросил сигару и фуражку в канаву и, наклонившись к самому уху Фелисии, прошептал:

– Давай, дорогая! Сейчас твоя сцена!

Он почувствовал, как ее мышцы начали работать, будто она подключила какие-то внутренние резервы. Ноги задвигались, и медленно, запинаясь, она направилась к арке, ведущей на улицу, где находилась стоянка такси.

Потом, будто эта арка была просцениумом, Фелисия пошла вперед, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой, к свету тех огней, в лучах которых она жила всю свою жизнь.

Сцена двадцать первая

Вдоль всей Эдмиралти-Роу и вокруг статуи королевы Виктории в ярком свете безоблачного летнего утра пестрели цветы. Небо было голубым и чистым, необезображенным белыми следами бомбардировщиков и самолетов-снарядов, будто война уже кончилась. Конечно, это была лишь иллюзия – стоило приглядеться повнимательнее, и можно было различить серебристые аэростаты заграждения над Темзой, разбомбленный дом на Палл-Малл, выглядевший как безобразная дыра в безупречно ровном ряду зубов. Война просто немного отодвинулась; кульминация последнего акта запаздывала, как у слишком затянувшейся пьесы.

На мгновение Фелисии даже показалось, что если она закроет глаза, а потом откроет, то увидит, что охрана у Букингемского дворца вновь стоит в своих красных мундирах и медвежьих шапках, но ничего не произошло – они по-прежнему были в хаки, их караульные будки были защищены мешками с песком, а у полицейских перед высокими парадными воротами по-прежнему висели противогазы через плечо, хотя все остальные уже перестали их носить.

Несмотря на теплый день, при виде полицейского Фелисия задрожала. Два месяца усиленного «отдыха» после рецидива ее болезни позволили ей тихо исчезнуть из виду – хотя ни у кого не было причин связывать ее со смертью Марти Куика.

Все же в санатории в Бате медсестры обсуждали новости в присутствии пациентов и иногда даже оставляли газеты на виду, хотя это было против правил. Фелисия знала о ходе полицейского расследования смерти Марти, информация о котором быстро сошла с первых полос газет под натиском новостей о прорыве английскими войсками обороны немцев у города Кан и о покушении на жизнь Гитлера.

Когда столько тысяч людей гибли каждый день, смерть одного шоумена при подозрительных обстоятельствах вряд ли могла долго привлекать внимание читателей – или даже полиции, особенно из-за того, что поскольку Куик был американским офицером, Скотленд-Ярд и американская военная полиция, постоянно соперничавшие между собой, никак не могли договориться. Полицейские задавали Робби вопросы, как всем, кто был знаком с Марти, но общее мнение было таково, что Куик, вероятно, был у проститутки и был убит, когда она – или ее сутенер – пытались ограбить его. Эту версию подтверждал и тот факт, что его часы и бумажник пропали. Полиция не допрашивала Фелисию. Зачем им было это делать? Им сказали, что она отдыхает в санатории после нервного срыва от переутомления.

Фелисия не помнила всех деталей того, что произошло – или скорее ее воспоминания были туманными и неточными. Она помнила, что видела, как Марти входил в комнату, помнила вид его тела на полу и то, как Робби помогал ей подняться на ноги, но, к счастью, в ее памяти не сохранилось воспоминание о том, как она держала кинжал. Все равно вид полицейского заставлял ее нервничать, даже если полицейский просто регулировал движение, и так, вероятно, будет всегда, думала она. Чувство вины принимает странные формы, и это, видимо, была одна из них…

Она почувствовала, как Робби сжал ее руку.

– Мы почти приехали, – сказал он. Потом после паузы: – Ты в порядке? – Его беспокойство было очевидным. В эти дни он оберегал ее от всего и заботился о ней как наседка о цыплятах.

– Я в полном порядке, дорогой, – ответила она. – Просто задумалась.

Робби слегка нахмурился. Задумываться было опасно – о некоторых вещах, во всяком случае. Она прижалась к нему.

– Я так счастлива за тебя, – прошептала она.

– За нас обоих.

Она покачала головой.

– Это твой триумф. Но я рада, что могу разделить его с тобой.

Он быстро поцеловал ее в щеку, крепко сжав ее руку, будто у него появился страх как перед выходом на сцену – что было вполне возможно, подумала она.

– Не волнуйся, – с улыбкой сказала она. – На репетициях ты был великолепен!

Он улыбнулся. Никаких репетиций, конечно, не было, но ему пришлось выслушать многочисленные инструкции и указания, хотя он и был великим актером.

– Мне сказали, что эта церемония сейчас не занимает много времени, – сказал он.

– «Хлоп, шлеп, мерси, мадам»? – смеясь, спросила она.

– Что? – озадаченно посмотрел он на нее.

– Просто такая смешная фраза, дорогой, – объяснила она. – Я ее слышала в Америке. – На самом деле она слышала ее от Марти Куика, который рассказывал, что одна из его девушек таким образом характеризовала процедуру секса с Лео Стоуном на его знаменитом белом кожаном диване.

Фелисия постаралась поскорее выбросить из головы эти воспоминания. Марти, секс, Голливуд – это было именно то, о чем она старалась не думать.

– В военное время они сократили церемонию – сделали ее менее официальной. Ну, это вполне в духе времени, я полагаю. К тому же я слышал, что король, бедняга, плохо себя чувствует.

– В самом деле? Но он так молод?.. – Фелисия тут же с опозданием вспомнила, что на троне был не Эдуард VIII, с которым она раз или два танцевала и даже слегка флиртовала в те беспечные дни до войны, когда он еще был принцем Уэльским, а его менее эффектный брат Георг VI, который заикался.

Робби удивленно поднял брови.

– Ну, он вовсе не так уж и молод, – сказал он, стараясь не противоречить ей. – Конечно, ты права: он всегда молодо выглядел.

Такое с ней иногда случалось, когда она могла пропустить год или десять лет, как граммофонная игла, случайно перескочившая на другую дорожку. Врачи сказали, что из-за этого волноваться не стоит, и она не волновалась. Память была не главным в том списке вещей, из-за которых она сейчас волновалась. Забыть кое-что было гораздо важнее.

Они с Робби молча держались за руки, когда их машина встала в ряд других, ждущих, пока откроют ворота дворца. Фелисия взглянула на Робби, такого элегантного в черной визитке[142] и полосатых брюках; его волосы были коротко пострижены en brosse (американцы называли это «под ежик») для постановки «Тита Андроника». Он похудел, глаза казались запавшими, по обе стороны рта появились глубокие складки. В нем почти ничего не осталось от того идола юных поклонниц, каким он был когда-то, будто все это сгорело в огне жизненных тревог – так, наверное, и было, подумала она. Робби выглядел старше, но был красив как никогда.

Еще несколько недель назад можно было себе представить, что он мог бы вновь сыграть Ромео, если бы захотел, но последние события оставили слишком заметный отпечаток на его лице, и слишком много печали таилось в глубине его темно-синих глаз.

Лицо же Фелисии нисколько не изменилось и не подурнело. Не только Робби, но совсем посторонние люди постоянно говорили ей об этом – конечно, так всегда говорят красивой женщине, особенно если она знаменитая актриса – но она сама видела в зеркале, что это правда. Только глаза выдавали ее, и поэтому она стала носить солнечные очки, как голливудская звезда, даже в самые пасмурные и мрачные дни английского лета, хотя раньше она презирала подобные манеры.

Для церемонии награждения Робби она выбрала костюм цвета бледной лаванды – из того твида, который только французы умеют ткать, такого мягкого и тонкого, что с шотландским твидом он не имел ничего общего, кроме названия. На голове у нее была маленькая шляпка из фиолетового бархата с бриллиантовой булавкой; перчатки, сумочка и туфли были тщательно подобраны по цвету. Весь этот наряд она покупала вместе с Робби в Париже еще до войны, чтобы пойти в нем в Елисейский дворец на завтрак, который давал в их честь президент французской республики.

– Ты помнишь тот день, когда мы купили это? – спросила она Робби, сделав выразительный жест рукой.

– У Шанель? Боже мой, конечно, помню. Он стоил целое состояние. – Он на секунду коснулся рукой ее колена. – Потом мы вернулись в «Ритц» и занимались любовью, – сказал он с улыбкой. – Телефон звонил не переставая, потому что Аарон Даймонд остановился в этом же отеле и хотел пригласить нас на ужин. Наконец я не выдержал и накрыл телефон подушкой. Помнишь? Аарон спросил консьержку, почему, черт возьми, он не может дозвониться, может быть, проблема с телефоном и не могли бы они проверить его. На что консьержка сказала ему очень вежливо: «Ах, мсье Даймонд, это Франция – мы можем побеспокоить мужчину и женщину после полудня только, если начнется пожар или война».